This Cold Night

Альва не доверяет никому. Извечно напряжен, осмотрителен, дотошно станет изучать даже мельчайшие детали бархатным взором усталых очей - горький опыт выдрессировал, запретил даже допускать мысль о возможности расслабиться в стенах тюрьмы. Поворачиваться спиной к заключённым все равно что вешать на камзол ярко красную мишень. Но даже у таких, казалось бы, нерушимых правил существует исключение. Яркое, гиперактивное, безумное по своей природе и с уточнённым лицом, обрамленным белоснежными локонами. И имя ему - Морнингстар.

***

— И… Готово! - Морнингстар выпрямляется во весь рост, осматривая проделанную работу, — Надзиратель, выглядишь просто великолепно! Ты знал, как хорошо тебе идут твои же наручники? Лоренц тяжко вздыхает, на несколько секунд прикрывая глаза. Потакать фантазиям Морнингстара – идея ужасная. Таких, как он, надобно держать в узде, на тонком поводке, но никак не позволять воплощать в жизнь очередное граничащее с безумием желание. Сугубо во избежание повторения произошедшего на родине нерадивого заключенного. Это далеко не первая их совместная ночь друг с другом, но первая, где подвижности лишен не Морнингстар. Снятые с пояса наручники нынче красивыми браслетами сияют на запястьях Надзирателя, приковывая к изголовью массивной кровати. Не то чтобы они в самом деле могли сдержать мужчину – Альва с легкостью может освободиться, даровать себе свободу, но пока не время. Иллюзия доверия, якобы вверение власти над телом в чужие руки и один важный вопрос – как поступит Морнингстар в сложившихся обстоятельствах? Возьмет ключи и сбежит прочь, подобно мотыльку бросившись во всеобъемлющее пламя совершенной ошибки? Глупец, коли решил, что Надзиратель оставит настоящую связку в подобных условиях. Сыграет более грязно и предпримет попытку лишить якобы скованного Надзирателя жизни? Опрометчиво, но Морнингстара отличала от остальных заключенных излишняя импульсивность и непредсказуемость вкупе с непомерным эго. Альва предусмотрел все возможные негативные варианты. Но был среди них один, на исполнение которого Лоренц надеялся в глубине души – тот, где Морнингстар играет четко по заранее прописанным правилам. — Если ты не поторопишься, я замерзну насмерть. Лоренц чуть ерзает на кровати. Изо всей одежды Надзирателю позволили оставить только синюю рубашку и темные брюки, в которых, разумеется, было чуть теплее, нежели чем без них. Полностью оголять тело в условиях извечной мерзлоты Альва практически не позволял себе – только если подле согревающего пламени или под струями нагретой воды. Даже отопление не спасало от сквозняка. — Не замерзнешь, - острыми коготочками Морнингстар пробегается по груди Надзирателя и хмыкает, поддевая верхнюю пуговицу, — Потому что я заставлю тебя сгорать от удовольствия. Лоренц многозначительно смотрит на юношу, надеясь, что скептический взгляд станет хорошим призывом к началу действий. Надзиратель давно перерос подобные ребяческие напыщенные речи, бахвальство и игру на публику, отдавая нынче больше предпочтения непосредственно делу, а не болтовне и всякого рода изыскам в постели. Не тот возраст. Морнингстар в свою очередь был непозволительно молод. Горячая кровь, гормоны, любовь к экспериментам в сексе – юноша с лихвой раскрывал бурный поток фантазий, напрочь растеряв всякий стыд в холодных объятиях Лоренца. Ловкие пальцы Морнингстара быстро расстегивают рубашку Надзирателя, оголяя молочную кожу. Столь красивая, обманчиво нежная, но под нею таится бесчувственное ледяное сердце. Юноша пробегается кончиками пальцев по груди, очерчивает старые шрамы ноготками и спускается ниже, поддевая край брюк. — Мне кажется, что они лишние здесь, - пряжка ремня звонко щелкает, — Не правда ли, господин Надзиратель? Поначалу излишняя болтливость Морнингстара раздражала Лоренца, желание заткнуть оного было слишком велико, однако, когда заключенный продолжал говорить меж вдохами даже совершая горловой минет, Альва смирился. Гордо признал позорное поражение. Этого сорванца заткнуть невозможно никакими силами. Но иногда с уст заключенного срывались и дельные мысли. Альва любил беседовать с отправленными коротать свой срок за решетку преступниками – помогает убить время, понять чуть лучше каждого из них и, возможно, определить кто из них достоин права обрести обещанную свободу. Когда диалог уходил в серьезное русло, а подростковое ребячество Морнингстара отходило на задний план, Альва терял счет времени за разговорами с собственными заключенным. «Аргх, ваша утопия существует только в заблуждениях. Только дай людям волю – вырвутся из кандалов и уничтожат все, что когда-то считалось нерушимой благодетелью. Напускные нормы, мораль, да нет ни в одном из них ничего святого – каждый убьет другого ради собственной выгоды! Все эти тюрьмы, отпущения грехов, прочий бред – ты сам в это веришь, Надзиратель? Если да, то оковы бесполезной морали сковывают тебя сильнее, чем эти кандалы на моих руках» - слова, сказанные Морнингстаром в тот день, долго не выходили из головы Лоренца. Идеология, которая неожиданно оказалась слишком близка взглядам Надзирателя. Совместные вечера, что стали все более частыми. Уединение, впоследствии переходящее все границы моральных устоев. — Твоим ногам может позавидовать любая девушка, знаешь? Такие длинные, с прекрасными формами… Морнингстар оголяет тонкие ноги Надзирателя медленно, словно невзначай касается холодными пальцами. Хмыкает, когда кожа ожидаемо покрывается мурашками. Заключенный присаживается на край кровати четко меж ног Лоренца и ловко подхватывает одну из них под икру. Морнингстар не солгал, лишь преувеличил – формы прекрасные Альва наверняка имел в более юном периоде его жизни, но теперь, когда года взяли свое, в некоторых местах дряблость мышц выдавала немолодой возраст Надзирателя. Проведя рукою по икре, Морнингстар у самого начала ступни провокационно дергает за светлый волосок и хмыкает, когда нога инстинктивно вздрогнула, а Лоренц несдержанно шикнул. Провоцировать Надзирателя - сплошное удовольствие. Морнингстар медленными движениями массирует ступню Альвы - длинная, нехарактерно тонкая с рядом аккуратных бледных пальцев и выступающими косточками давно манит прикоснуться к себе. Юноша проводит пальцем по выпуклой синей венке и играючи надавливает на нее, находя что-то донельзя прекрасное в данном действии. Желание поцеловать молочную кожу настойчиво маячит на периферии сознания, но Морнингстар не смеет следовать ему - будущий правитель не должен целовать ступни подчинённым. Все должно быть наоборот. И однажды даже столь высокомерный Надзиратель опустится пред ним на колено и припадет губами к ногам нового короля, смиренно склоняя голову. Покорный Альва – предел мечтаний. Чтобы столь надменный холодный мужчина падал ниц пред ним, пел оды восхваления своему владыке и словно самый покорный слуга выполнял каждый, даже самый безумный наказ- — Кхм-кхм. Морнингстар вздрагивает и тут же открывает глаза, возвращаясь с небес на землю. Покуда он в ярких красках представлял возможное будущее, реальный Надзиратель успел заскучать. — Единственное, от чего я пока сгораю – это от скуки. — Оу, так ты хочешь получить больше внимания к себе? Тогда тебе следует хорошо попросить меня, и может быть тогда-а, - растягивая слово, Морнингстар делает небольшую паузу, — Ты получишь желаемое. Выводить Надзирателя на эмоции, пожалуй, любимая игра заключенного. Ему совершенно не важно чем именно оные будут вызваны – гнев, радость, печаль, обида, тягучее возбуждение или в момент оргазма. Главное, чтобы это было ярко. Так, словно тысячи огней разом вспыхнули, разбивая ледяную клетку в душе начальника тюрьмы. Но тщетны все попытки. И сейчас, в ответ на очевиднейшую провокацию, Лоренц только устало закатывает глаза и откидывается на подушку. Просить или умолять Альва не собирается, ровно как и плясать под дудку Морнингстара. Юноша опускается чуть ниже, оглаживает тонкими пальцами дряблую кожу бедер. Тонкие, бледные и чертовски… Пустые. Здесь не было шрамов, не было абсолютно ничего – только светлая кожа, что подобно белоснежному холсту манила внутреннего художника. Данную часть нужно, нет, просто необходимо запятнать россыпью алых меток. Укусов, что будут напоминать о греховной ночи тлеющей болью. Следы, вынуждающие Надзирателя передвигаться несколько скованно – вновь Морнингстар отдается во власть собственного воображения, представляя как сильно жизнь Альвы усложнится от невозможности чеканным шагом проводить дозор или расслабленно сидеть за дубовым столом, заполняя отчеты. Столь сладкая фантазия, что, к сожалению, не станет реальностью благодаря стальной выдержке Надзирателя. Однако ведомый грезами, Морнингстар припадает устами к сухой коже колена и медленно опускается ниже, осыпая ноги Лоренца невесомыми поцелуями. -Знаешь, Надзиратель, - юноша оглаживает рукой внутреннюю сторону бедер и надавливает подушечкой большого пальца на чувствительную зону, — Я словно трогаю антиквариат. Морнингстар тихо посмеивается, находя свою шутку невероятно остроумной. К сожалению, в данной комнате никто его мнение не разделяет – за подобные слова Лоренц несильно ударяет юнца ногой. — Тебе следует найти своему языку более достойное применение, Морнингстар. — Ах, я обязательно подумаю об этом, если ты обещаешь стонать мое имя и молить- Ай! – теперь удар становится куда ощутимее, возможно, на следующее утро засияет синевой воспоминаний об излишней наглости, — Ладно-ладно, дедуля, будь по-твоему. Морнингстар покрывает внутреннюю часть бедер алой россыпью засосов; багровых укусов, от которых Надзиратель едва заметно морщится. Юноша находит что-то донельзя прекрасное в том, дабы несильно сжать зубами дряблую кожу и оттянуть ее, подобно дикому зверю, набросившемуся на аппетитный кусок плоти. Но основное блюдо стынет под тихим завыванием метели за окном. Морнингстар приподнимает мягкий член Надзирателя и проводит теплым влажным языком по поджавшимся яйцам, проходится по каждой складочке, вновь хватая в плен губ нежную кожу. Осторожно, неспешно, в сравнении с многострадальными бедрами. Тонкие пальцы неспешно водят по вялому пенису вверх-вниз, что вкупе с ласками постепенно возымело небольшой эффект. Возбудить Лоренца – дело сложное, кропотливое, и Морнингстар в подобные моменты даже подумывает о том, что Надзиратель вовсе импотент – будучи уверенным в собственной неповторимости и красоте, юноша даже не допускал мысли о том, что причина может быть в нем. Заключенный обхватывает губами головку, срывая с уст Альвы шумный выдох. Рот юноши жаркий в сравнении с прохладой комнаты - отопление полностью не спасает от неутихающей метели за окном. Однако, контраст температур усиливает ощущения, а юркий язычок подливает масло в медленно распаляющееся тягучее пламя возбуждения в низу живота. Морнингстар словно старается исследовать каждый сантиметр члена Лоренца. Медленно обводит набухающие венки, легонько давит языком на уздечку. Вся концентрация ласк уходит на чувствительную головку – юноша успел усвоить урок о бесполезности уделения внимания всему стволу разом, покуда Альва не возбужден в достаточной степени. — Смотри мне в глаза. Зрительный контакт в подобные моменты кажется Надзирателю донельзя прекрасным. Видеть в затуманенных от похоти очах Морнингстара отражение собственного желания, разделять с ним столь интимный момент – восхитительно. Не хватает только возможности провести рукой по непослушным белоснежным прядям волос, но звон наручников напоминает о правилах сегодняшней встречи. Морнингстар играет, нет, переигрывает. Старается быть излишне сексуальным, проводя по стволу языком и обхватывая губами головку; играет тонкими пальцами с обвисшими яйцами, перекатывая их ладони. В какой-то момент даже старается опуститься ниже, оказывая давление на сжатый сфинктер, но стальное «Нет» ставит яркий крест на потугах к экспериментам. Нижняя роль не пугает Надзирателя, скорее, он просто не заинтересован в этом. Слишком много мороки, подготовок, да и доверять Морнингстару в столь ответственном вопросе явно не стоит. Лучше просто и банально. По классике. Прохладный воздух на нынче разгоряченной коже ощущается чертовски приятно. Лоренц любит контраст температур – здесь, в отдаленном промерзшем богом забытом месте, хочешь не хочешь, а будешь вынужден научиться извлекать из минусовых температур максимальную пользу. Даже если это касается низменного акта самоудовлетворения. — Подготовь себя. — Совсем не терпится? ~ Как бы Морнингстар не отмахивался, какие бы напускные бравады не устраивал, он не в силах отрицать то, какую волну мурашек вызывает в его теле низкий хриплый голос Надзирателя. Направляясь в комнату Лоренца, заключенный знал, чем полуночная встреча будет окончена, даже если бы Альва решил направить вектор в иное русло. Морнингстар заранее подготовился, непозволительно долго для его положения нежась под струями нагретой воды – благосклонность Надзирателя дает свои плоды в подобных мелочах. Облизнув пальцы, юноша заводит одну руку за спину. Не то чтобы ему в самом деле необходимо было кропотливо себя растягивать, но устроить шоу из подобного просто необходимо. Морнингстар не оголяется полностью, лишь приспускает штаны и, не убирая головы от члена, на кошачий манер прогибается в спине. Так, чтобы Надзиратель точно видел происходящее. Не упустил ни единого мгновения того, как несколько пальцев проникают в растянутое нутро. Поначалу медленно, неспешно, позволяя Лоренцу сквозь полумрак комнаты наблюдать как фаланга за фалангой плавно погружаются в разгоряченного юношу. Морнингстар подмечает, что сюда чертовски не хватает соблазнительных хлюпов, но слюна не в силах даровать подобные звуки, а вставать за смазкой пока совершенно не хочется. Он дразнится. Выгибается в спине и начинает без преувеличения в быстром темпе трахать себя пальцами, исподлобья смотря на Надзирателя. И то, как член в руке дрогнул, говорит о многом. Морнингстар улыбается – широко, ехидно, и неспешно вытаскивает пальцы из себя. — Нравится вид, Надзиратель? — Если ты готов, то переходи к делу. Морнингстар усмехается, нарочито медленно слизывает предэякулант и с вызовом смотрит в бескрайнее небо глаз Лоренца. Внешне Альва спокоен, холоден. Словно в данный момент он занят обычной рутинной работой, а не лежит лишь в одной рубашке на смятых простынях с собственным особо опасным заключенным. Только член, истекающий смазкой, выдает бурю эмоций, терзающих Надзирателя изнутри. — А волшебное слово? Где же все твои манеры? Или ты настолько сильно не можешь устоять предо мной, что забыл про элементарные азы этикета? Ай-ай, кто бы мог подумать, что сам Надзиратель падет ниц перед своим заключенным и- — Хватит разговоров. — Да-а? ~ - Морнингстар плавно перемещается чуть выше, садится на торс мужчины и усмехается, — Так сильно нравлюсь? — Раздражаешь. — Тск, весь момент портишь. Морнингстар давно подметил, что у Альвы словно лебединая шея. Длинная, тонкая, чертовски притягательная, но даже несмотря на белесые шрамы, пустая. И если метки на ней оставлять запрещено, приходится искать обходные пути. — Хей, Надзиратель… А как насчет добавить в наш вечер немного дополнительных деталей? – Морнингстар широко улыбается, и Альва ловит себя на мысли, что это больше похоже на оскал, — Скрасим мгновения новым приятным опытом. — Что ты задумал? – Лоренц скептически относится к нововведениям со стороны подобного безумца, а уж когда тот вовсе берет в руки ремень, заметно напрягается. — Ах, ничего такого, что ты смог бы сейчас запретить мне. Это ведь не у меня руки скованы, не так ли? ~ Альва недовольно щурится, до морщин сводит брови к переносице, чем только вызывает заливистый смех со стороны заключенного. Если бы знал, что Надзирателя столь легко вывести на эмоции простым предложением разнообразить досуг – наверняка бы изрек куда более извращенные варианты. Морнингстар неспешно, смакуя каждое мгновение, обводит ремень вокруг шеи Лоренца и хмыкает. Теперь все выглядит гораздо лучше. Так, как надо. Юноша защелкивает пряжку недостаточно сильно, дабы лишать Надзирателя возможности дышать, но небольшое давление на шею последний все же ощущает. Лоренц не разделяет энтузиазма Морнингстара, но и не препятствует - что в юношеские годы казалось интересной сексуальной практикой, теперь подобно приевшейся рутине. — Ах, если бы ты только видел, как красив сейчас. Покорный лежишь прямо подо мной и полностью зависишь от моей благосклонности – это то, чего ты на самом деле желаешь? Или то, чего ты заслуживаешь, - юноша тянет за ремень вверх, вынуждая Альву приподняться, — Каково это быть полностью в моей власти, Надзиратель? Лоренц хочет съязвить, спустить Морнингстара с небес на землю, напомнив о его положении, но сдерживается. Не из уважения – из интереса как далеко способен зайти заключенный, ощутив в своих руках бразды правления. — Молчишь? Правильно делаешь. Я ведь не давал тебе права говорить, - Альва готов поклясться, что в этот момент в глазах юноши заплясали огоньки дьявольского пламени. Как только давление ремня исчезает, Надзиратель опадает на подушки и совершает шумный вдох. Шея несколько саднит, но этого недостаточно, дабы сбить настрой или заставить передумать. Установленную Альвой черту заключенный пока не перешел, посему дите белокурое может еще потешиться. Морнингстар не раздевается полностью – снимает брюки только с одной ноги, желая сохранить на теле как можно больше одежды и не подставлять кожу прохладе комнаты. Надзиратель привык к минусовым температурам, закален сотнями буранов, что пробиваются сквозь каменную кладку, отчего поведение юноши вызывает на его устах надменную усмешку. Далеко не первый год коротает здесь свой срок изгнанный из Башни былой правитель, но все еще остается донельзя мерзлявым. Усмешка не укрывается от внимательного взгляда Морнингстара. В отместку за подобное, он тянется к смазке и без предупреждения выдавливает обильное количество холодной вязкой субстанции на член тихо шикнувшего Альвы. Маленькая месть, но столь сладкая. Заключенный медленными движениями размазывает смазку по члену Надзирателя, не сводя вызывающего взгляда с его обладателя. Вверх, вниз, чуть сжимая разгоряченный ствол и наслаждаясь едва различимыми склизкими звуками. — Ты хочешь подрочить мне или заняться сексом? – на выдохе старается было возмутиться Альва, но лишь стоит Морнингстару сжать чувствительную головку в кольцо пальцев, конец фразы съедается за шумным выдохом. — Одно другому не мешает. Решив, что смазка теперь достаточно теплая, юноша наконец приступает к действиям - самому уже не терпится куда больше Лоренца, да и небольшой сквозняк подначивает к движениям. Морнингстар приставляет головку к сфинктеру, едва ощутимо надавливает. Нервничает. Заключенный не боится боли, знает, что подготовил себя достаточно хорошо, чтобы принять размер Альвы, и все же замирает на одном месте. Но потом, словно преодолев внутреннюю борьбу, резко насаживается. Пока лишь на головку, но этого достаточно, дабы двое мужчин одновременно шумно выдохнули. Внутри Морнигстара непозволительно тесно, кажется, что невыносимый жар чужого тела плавит разум. Лоренцу стоит невероятных усилий, дабы смирно лежать на одном месте и позволять юноше двигаться в желаемом темпе, покуда он не привык к инородному предмету в своей прямой кишке - при неблагоприятном стечении обстоятельств, Альве совершенно не хотелось испытывать неловкость в медпункте, объясняя каким именно образом заключенный получил подобного рода травмы. Но Морнингстар, кажется, совершенно не разделяет подобное мнение. Только привыкнув к головке, юноша без промедления старается насадиться полностью, и на удивление Альвы, у него это получается. Не до самого основания, но оба прекрасно понимают – в процессе и этот рубеж будет пройден. Надзиратель подмечает, что Морнингстар явно слишком хорошо подготовился заранее. Обычно принятие члена занимало чуть больше времени, а на привыкание уходило еще больше, но сейчас, когда юноша, едва насадившись предпринимает первую попытку двинуть бедрами, Лоренц не сдерживает теплую улыбку. Морнингстар готовился. Ждал этого вечера слишком сильно. Отчего-то мысли о том, как заключенный старательно подготавливает себя к грядущему соитию, отдались волной тепла во всем теле. Морнингстар касается рукой собственного стояка и двигает бедрами размеренно, неспешно. Поднимается вверх, позволяя члену Альвы практически полностью выйти, и после насаживается чуть ли не до самого основания, шумно выдыхая. Привыкает. Ищет нужный угол. И Надзиратель позволяет юноше полностью руководить процессом, подбирая необходимый для себя темп. Дрожь чужого тела ощущается как своя собственная. Морнингстар откидывает голову назад и несдержанно стонет, когда головка члена проезжается по простате. А затем еще, и еще – юноша не стесняется получать больше удовольствия, наращивая темп непозволительно быстро. Морнингстар никогда не отличался терпением. Только вкусив желаемое удовольствие, он сразу старается взять все и сразу – комнату наполняют пошлые шлепки кожи о кожу, влажные хлюпы от чрезмерно обильно налитой смазки и наигранные стоны юноши. Альва давно научился различать разницу между действительно неосознанно слетающим с уст голосом и специально выдавливаемым. Надзиратель в свою очередь привычно тих. Даже излишне шумные выдохи слышны только во время особо резких движений. — Нравится? ~ Морнингстар замирает. Дышит сбивчиво, шумно, с открытым ртом и облизывает пересохшие от частых вдохов губы. Ему хорошо – то видно по заплывшим от походи багряным глазам; как на торсе Лоренца уже образовалась маленькая лужица от стекающей из члена юноши смазки. — Двигайся, - Надзиратель призывно дергает бедрами, срывая с губ заключенного очередной стон. — Нет-нет, так дело не пойдет. Кто давал тебе разрешение на это? По Морнингстару не скажешь, что он недоволен. Ухмыляется самодовольно ерзает и… Альва глухо стонет от неожиданности, когда юноша резко тянет ремень на себя, вынуждая прогнуться в спине. — Знай свое место. И не делай ничего, пока Я тебе не разрешу. Понял меня? ~ Альва не отвечает, но Морнингстару и не нужен ответ – не ослабляя хватки, он начинает размеренно двигаться на чужом члене и вместе с тем смеряет высокомерным взглядом Надзирателя, ехидно ухмыляясь. С каждой секундой жар внутри Лоренца распаляется все сильнее. Словно взгляд, с коим на него неотрывно смотрит Морнингстар, буквально прожигает все сущее, безвозвратно сводя с ума. И, пожалуй, Альва совсем не против потонуть в похотливой бездне багряных глаз напротив. Скованные руки в данный момент мешают как никогда. Альве хочется прикоснуться к Морнингстару, надавить на бедра сильнее, буквально насадив юношу на себя; провести рукою по вздымающейся вверх-вниз груди. Наигранные стоны плавно заменяются настоящими. Теми, что из груди нещадно выбивают быстрые движения бедер и заданный до предела быстрый темп. Морнингстар то и дело закусывает губы, стараясь сдерживаться. И даже если у него получается, Альва и без голоса партнера в силах понимать как сильно сейчас ему хорошо – дрожащие бедра юноши лучший комплимент. — Альва… - заключенный болезненно упирается руками в грудь Надзирателя, стараясь отдышаться, — Альва, пожалуйста… Робкий шепот, более походящий на мольбу, слетает с уст Морнингстара, и Лоренц понимает. Когда в ход идет настоящее имя, партнер находится на своем пределе. — Освободи меня, - Надзиратель чуть приподнимается, смазано целуя партнера в висок, — И я дам тебе все, что ты просишь. Руки Морнингстара дрожат словно осиновый лист на ветру. Но даже так, движения его кажутся весьма уверенными, словно не он несколько секунд умолял о большем. Тихий щелчок нарушает тишину комнаты, и Лоренц тут же резко переворачивает Морнингстара на спину. Холодные простыни чуть отрезвляют, но ненадолго – от вида нависающего сверху Альвы, кой разминает затекшие запястья, тугой узел в животе завязывается лишь сильнее, срывая шумный полустон на выдохе. Из-за напряжения на руках Альвы ярко выделяются вены, добавляя еще большего шарма. Морнингстар проводит тонкими пальцами по тыльной стороне ладони, оглаживает не только выделяющиеся венки, но и давний шрам, подобно браслету обвивающий запястья Надзирателя. Ни к чему спрашивать откуда он – заключенный прекрасно понимает какой предмет и при каких обстоятельствах способен на подобные следы. — Ты хорошо поработал и заслужил награду, - Лоренц с нежностью треплет юнца по белым локонам, — Теперь моя очередь позаботиться о тебе, не так ли? Альва не знает в какой именно момент его ледяное сердце растаяло. В какой день заключённый под стражу предатель сумел полностью окутать в свои чары начальника тюрьмы. Несколько лет - огромный срок для удаленной от цивилизации тюрьмы, но даже так все дни сливались в одно большое белоснежное полотно. Лоренц подкладывает подушку под спину партнера, и тот едва заметно морщится. Холодная. На контрасте с разгоряченным телом, отвратительно ледяная. — Когда ты начнешь умолять меня? Надзиратель медленно заправляет ладонью волосы назад, мутным от возбуждения взглядом смотрит в глаза напротив и от одного вида, как Альва улыбается, в душе Морнингстара что-то окончательно сходит с ума. — Когда ты начнешь умолять меня разрешить тебе войти? – юноша ловко подхватывает край ремня на шее Лоренца и тянет на себя до предела, покуда горячее дыхание не начнет опалять лицо напротив, — Давай же, Надзиратель. Скажи это. Слова тонут в поцелуе. Жарком, безумном, со сводящим с ума металлическим привкусом крови. Морнингстар целуется жадно, отчаянно, словно еще мгновение, и Альва канет в небытие, оставляя после себя зияющую пустоту в душе. Надзиратель ловит ртом громкий стон партнера, без колебаний входит резко и чуть ли не на всю длину разом – знает, что юнец выдержит. Подготовлен. Растянут достаточно, чтобы принять полностью. И когда сквозь донельзя влажный поцелуй Морнингстар начинает стонать имя Надзирателя, становится отчетливо ясно. Более нет нужды сдерживаться. В какой именно момент их отношения как «Надзирателя» и «Заключенного» вышли за границы дозволенного и плавно перетекли в постель, Альва не знает. И не хочет знать. Иногда необходимо позволить себе отпустить ситуацию и плыть по бурному течению, что плавно накрывает с головою тягучими волнами возбуждения. Отдаться во власть случая и обыкновенной похоти; закружиться в безумном танце страсти и желания вместе с Морнингстаром. Никто не узнает, что происходит за дверьми небольшой спальни; никто не посмеет побеспокоить в столь поздний час начальника тюрьмы, а умиротворённое завывание метели за окном сокроет под хлопьями снега все неуместные звуки. Вопреки лёгкому дуновению леденящего сквозняка, ночь в обществе его любимого заключённого будет жаркой.