Письмо

Рейстлин сидел в библиотеке и молча корчился от невыносимой боли. Дело было даже не в треклятом кровавом кашле. Эти малоприятные ощущения исчезали благодаря взварам Крисании и теплу ее нежных рук. Но как быть с той болью, которую причиняет память, разрывая сердце на мелкие кусочки? — Душа устала, тело постарело... — пробормотал Маджере и откинулся на спинку глубокого кресла, смежив веки. Мысли неспешно текли, будто вязкий кисель. Обо всем и ни о чем одновременно. — Папа... па-а-ап! — прохладная ладонь легла на плечо черного чародея. — Брысик? — Маджере открыл глаза и недоуменно посмотрел на сына. — ты чего тут? — Тебя мама звала... Маджере сел ровно и провел ладонями по лицу, будто стряхивая паутину наваждения. — Иду, Ник... сейчас иду — собственный голос прозвучал до того жалко, тихо и надтреснуто, что Рейстлина перекосило. Изумленно вздернув бровь, Ник вперил в родителя вопросительный взгляд зеленых глаз. — Есть ошибки, которые я до сих пор не могу себе простить, сын... ошибки, которые не дают мне жить, не дают спать по ночам! "М-да... вот когда пожалеешь, что я маг, а не психолог" — озадаченно хмыкнул про себя Ник. В памяти вдруг всплыла вычитанная где-то информация о том, что письмо самому себе помогает разобраться в душевных расприях и выплеснуть боль. Усмехнувшись, юноша взмахнул рукой, и на отцовский стол из ниоткуда рухнула пухлая стопка кипенно-белых листов. Седовласый чародей переводил недоуменный взгляд с бумаги на сына и обратно. — Эт-то что? — ошалело выдохнул он. — Это, папа, бумага, — дурашливо фыркнул Ник и достал из кармана шариковую ручку — а вот это — ручка. Ею на бумаге пишут. Маджере криво усмехнулся и тотчас поджал губы. Серо-голубые глаза гневно блеснули. — Пап, напиши все, что тебя тревожит, — быстро проговорил Ник, пятясь к двери. — Ни плакаться, ни каяться не буду! — отрезал седовласый чародей, но ручку у сына все же взял. — Бумага все стерпит, — ехидно заметил Ник, юркнув за дверь. — Вот ведь... брысик! — буркнул Рейстлин, крутя письменную принадлежность в тонких пальцах. В этот миг в дверь просунулась голова Ника: — Так я маме скажу, что этой ночью ты не придешь, поскольку изменяешь ей с работой? — ухмыльнулся парень. — Бр-р-р-рысь отсюда, бестолочь! — беззлобно рыкнул Маджере. Дверь тотчас захлопнулась с внешней стороны. Оставшись один, седовласый чародей несколько минут гипнотизировал бумагу тяжелым взглядом, а потом все же начал писать. Ручка, зажатая в дрожащей от ярости руке порхала по бумаге, выводя неровные письмина. Рейстлин писал и писал, ощущая как с каждым новым исписанным листом все сильнее бьется сердце. Сердце, полное ярости и ненависти к самому себе. За то, что когда-то бросил любимую женщину. За то, что двадцать лет не был рядом с сыном. За то, что слишком поздно понял, что любовь — это все, чего он хотел. Первые пять исписанных листов он добросовестно складывал в стопку, потом начал просто неглядя швырять их. Наконец поставив последнюю точку, черный маг тяжело дыша уронил голову на руки. На душе было пусто. Только теперь Рейстлин заметил, что на некоторых листах слова расплываются от слез. — Ни плакаться, ни каяться не буду... — прошептал Маджере, сев прямо. Дрожащей рукой он схватил первый попавшийся лист и поднес его к неровному пламени восковой свечи. Наблюдая за тем, как сгорает его прошлое, осыпаясь пеплом к ногам, черный чародей впервые за долгое время расправил плечи.