Черешня

Киев чувствовал себя просто отвратительно. Ему было страшно, больно, невыносимо. Одиночество в последние дни разъедало изнутри, без шанса на хоть какую-нибудь надежду. Он сдерживал свои слезы, пыхтение. Голова и живот болели настолько сильно, что оставалось лежать скрученным в позе эмбриона и молиться на то, что скоро полегчает. Но все тщетно. Мало того, что боль усиливалась, стреляя и пронзая все тело разом, так еще и губила жажда крови, которую он не мог добыть для себя. От этого становилось мерзко. Мерзко от того, что он настолько неспособный, что даже накормить себя не в состоянии. Постоянного донора крови сняли и отправили не в самые лучшие места, а Украина отказался давать свою кровь на пропитание собственной столицы, ведь это не его проблемы, что Киев вампир и ему нужно пить эту биологическую красную жидкость. Облизнув руку, Дима не почувствовал вкуса. Его тело потеряло тепло уже давно, а сам он похудел до нельзя. Но ему нужно было выпить хотя бы немного крови. Уже не важно чьей, главное, чтобы это была кровь. Укусив свое запястье и отпив своей почерневшей крови, он сморщил брови, давясь. Она отвратительная, будто бы это смола какая-то. Нефть и то вкуснее, наверное, будет, чем это. Огорчившаяся украинская столица укрылся с головой и задрожав, попытался уснуть. Но уснуть у него не получилось из-за новых спазмов желудка. Такими темпами он придет к тому, что превратиться в чудище нелюдимое, а чтобы его таким увидел Украина нельзя допустить ни в коем случае, поэтому еле как встав с кровати, Днепровский направился в секретную подвальную комнату, которая находилась под его домом. Ака подвал, чтобы в случае чрезвычайной ситуации укрыться. Но сейчас он сам по себе чрезвычайная ситуация. И чтобы никому не навредить, он отправился туда, таща за собой одеяло с подушкой. Москва сидел у Белгорода, смотря с ним телепередачу «Мужское/Женское». К ним вот-вот с минуты на минуту должен прийти Харьков, чтобы сообщить о том, как там чувствует себя Киев. А Харьков новостями их и не обрадовал. Впрочем Михаил это и предугадывал. Он знал брата как облупленного, с ног до головы и наоборот. Уж извините, они вместе огонь и воду прошли, от матушки Руси до нынешних государств. Так что прекрасно знал такой недуг брата и знал, что в такие моменты помочь сможет только он. - Ладно, не скучайте тут и не деритесь. Я к Киеву, - размяв шею попрощался с младшими Московский, собираясь уже переступить порог дома Белгорода, как ему задают вопрос. - А где вы собрались его искать, Михаил Юрьевич? – раздался спокойный голос Харькова. Миша ничего не ответил, скрывшись за дверью. Дима трясся, кусал свою руку, рычал, царапал стены. По его щекам текли слезы, а голова раскалывалась. Миша уже совсем скоро оказался у порога дома старшего брата. Осмотрев ручку и тихонько толкнув входную дверь, ему открылся мрак помещения. Но русский не из тех, что будет боятся украинскую столицу. Он прошел внутрь, прикрыв дверь за собой. Окинув столь безобразное жилище, он сразу двинулся в кабинет Димы. Посетив его, Михаил убедился в том, что там брата нет минимум как часа три. Уловив запах гнилой крови, Московский двинулся в сторону ковра, под которым был люк, ведущий в подвал. Щелкнув пальцами пару раз, голубоглазый присел на одной колено и три раза постучал по железному люку. - Дмитрий, будьте добры, любезный братец, откройте мне люк, - казалось с ноткой издевки сказал младшая столица. Услышав стук сверху по железу, Дима чуть не подавился воздухом, лишь сильнее кутаясь в негодно греющее одеяло. - Миша…Это ты? – выдавил из себя вопрос Днепровский, начав тут же страшно кашлять. Миша грустно выдохнул. - А кто еще может прийти к тебе в такое время, так еще и знать, где ты есть? Рыжий уперто попытался крикнуть брату, чтобы тот убирался из его дома, но как только он повышал голос, то тут ли начинал задыхаться от кашля. - Или ты открываешь люк или я оставлю тебя умирать в одиночку, - отрешенно съязвил Московский, зная что это очень больно ударить по сердцу Киева. Так и произошло. Украинец открыл люк, найдя в себе силы подняться по лестнице и желательно не потерять сознание. Благо голубоглазый блондин был тем, кто всегда будет рад помочь старшему, как бы странно это не звучало и как только ноги рыжего подкосились, он подхватил его и помог спуститься вниз. Дима прижимал к себе ноги, одеяло и смотрел мутным взглядом в пол. Ему было досадно, что почему-то приходит кто-то не из своих родных и близких городов из округа. Да что там, даже само государство не поинтересуется, как столица себя чувствует. Хуже, его интересует только, когда Вашингтон вышлет порцию денег. А на здоровье столицы и городов он чихал с высокой колокольни. С одной стороны, Дима даже завидовал русской семье и то, как Россия относится к ним. От этих мыслей стекла скупая слеза по щеке. Москва это заметил. Все это время он молча наблюдал, как брат корчиться от боли и трясется. Москва выглядел так, будто ему абсолютно безразлично, но на деле в нем кипела ярость. Кипело негодование от того, насколько деньги взяли вверх в человеческом отношении. Хотя он сам один из лучших капиталистов, почти что догоняет по экономике Вашингтона, ему даже удалось перегнать Берлин в цифрах. Тем не менее его отнюдь сейчас не интересовало. Интересовало только то, удастся ли уговорить Диму испить своей крови. - Дим, ну это не дело, знаешь ли. Ты не то чтобы на себя не похож. Ты на человека не похож. Поешь может быть? Пустые зеленые глаза сразу же отвели взгляд в сторону, перестав таращиться на смазной силуэт туфель Москвы. Русский присел перед старшим, обнимая колени и вылавливая взгляд старшего. - Эй, я тебе между прочем помощь предлагаю, не упрямься, - склонив голову на бок, голубоглазый рассматривал худые черты лица рыжего. - Н…нет…это мои проблемы…- отмахнулся от предлагаемой помощи Киев, не желая даже слушать то, что говорит младший. Москва не перечил. Он замолчал и долго смотрел на сидящего перед ним зеленоглазого полу живого Диму. В один момент он снял с себя пиджак и расстегнул рубашку до середины живота. Украинец вернул взгляд на русского и постарался сфокусировать свои слабо видящие очи на действиях брата. В сердце больно кольнуло, из-за чего лицо рыжего сильно сморщилось. Миша обнажил свое плечо и придвинулся ближе к Диме, аккуратно намекая на то, что готов стать его обедом на ближайшие полчаса. Но Днепровский был не лыком сшитый. Вжался сильнее в стену и вовсе отвернулся. Как будто бы он не знает, какой прием будет против него проделан. Москва внимательно и расслаблено продолжал смотреть за выходкой старшего. Прикусив очень сильно губу, пуская привкус крови во рту, Миша ждал, когда она немного наберется на языке, а потом молча развернул лицо украинца к себе. Не дав осмыслить Киеву свой план, он придвинулся ближе и накрыл его холодные, посиневшие губы. Глаза старшего зажмурились, а рот сопротивляющиеся скривился. Дима напрягся всем телом, что было явно не в его пользу. Только спустя минуты он смог приоткрыл рот и позволить Москве впустить слюну, перемешанную с кровью, которая скопилась за это время противостояния. Горло невольно сглатывало этот сок из слюны с привкусом крови. Дыхание участилось в разы, а руки потянулись к плечам Миши. Блондин не был против. Наоборот склонился ближе, чтобы слабые руки украинской столицы ухватились за плечи и крепко держались. Поцелуй был медленным, приятным, питательным для Димы. Особенный поцелуй. Дмитрий приоткрыл глаза, в которых промелькнул блеск жизни. - Целуй меня еще пять минут. Мне не хватит этого, - прошептал в губы русского Киев, приобняв за шею. Русской столице не нужно повторять второй раз. Вновь с нежностью прильнув к столь желанным губам, Москва одаривал брата всей той любовью и заботой, которых так не хватает в последние несколько лет. Вся тягость так давила на голову и напрягала тело, что от этого ныла спина и шея, но приходилось все это игнорировать ради благополучия жителей страны. Как оказалось, это не самое верное решение. Не тот самый верный подход к проблемам. Проблемы нужно решать, а не засовывать себе далеко в глотку, чтобы потом задыхаться от нехватки кислорода. Днепровский все это решит, но сначала он хочет выпить крови. Сполна насладиться тем, что ему дарят именно сейчас, именно в этот момент. Он искренне рад тому, что к нему пришел Москва. Он искренне рад тому, что все же он не один в этом поганом свете и то, что у него есть за кого можно спрятаться от мира бренного. Губы ласково соприкасались, причмокивали, смаковали друг друга. Миша не нарочно прикусывал нижнюю губу Димы, а последний всасывал губу брата. Легкий, беззаботный поцелуй – самое прекрасное, что они оба ощущают сейчас и не хотят прекращать. Готовы разделять этот момент час, два часа, весь оставшийся день, целоваться до тех пор, пока губы Димы не порозовеют. - Пять минут прошло. Я смог тебе помочь образумиться? – задал краткий вопрос Московский, оглаживая бледную щеку украинца. - Спасибо. Я хочу твоей крови, - ответил немного невпопад рыжеволосый, чьи глаза начали краснеть от жажды. Москва сел рядом с Киевом и похлопал по своим согнутым коленям, приглашая брата сесть на бедра для удобства. Слабость разумеется никуда не делась, как и головная боль и с головокружением и придерживанием русского, старшая столица уселась на предложенное место. Руки ласково огладили щеки блондина, в то время как краснеющие от голода глаза вглядываются в глаза напротив. Нежный голубой цвет глаз, такой родной, такой знакомый. Киева влечет. У Киева едет крыша. Он голоден. Он хочет есть. И он сейчас насладиться тем, что у него так давно отобрали. Дмитрий наклонился ниже. Москва добровольно наклонил голову в бок и запрокинул назад, встречаясь макушкой со стенкой. Зубы острые. Да, они очень острые. Резкая боль заставила свести брови к переносице, а место укуса неприятно пульсировать. Но кто Московский такой, чтобы не стерпеть такой детской боли? Он ощущал подобное и по хуже. Ради родного человека он стерпит. Ради его здоровья своим пожертвует, если в этом будет острая необходимость. Киев делает все аккуратно. Пьет кровь короткими глотками, не дергает головой. На секунду пришлось оторваться, чтобы перевести дух. Москва тяжело дышал. Лицо стало румяным от смущения, но в полумраке этого не было видно. Руки Михаила скользнули с пола вверх, к бедрам рыжего, после к груди и остановились на худых щеках. Из взгляды встретились вновь. Столь нежные, добрые и озабоченные взгляды. - Ты напился? – хриплым шепотом спросил русский - Еще нет, - короткое ему ответил Киев, вновь припадая к белоснежной шее, только уже с другой стороне. Руки Москвы уже скоро блуждали по спине Димы, оглаживая, проводя пальцами по позвоночнику, прижимая ближе к себе. Свитер все еще оставался на теле рыжеволосого, но руки братца были весьма ловкими, в прочем, Днепровский не был против. Дима воспринимал это как многочисленные приглашения и доверительные жесты, поэтому продолжал пить кровь столько, сколько ему требовалось для утоления голода. Прикосновения не причиняли ему боли, напротив, давали понять, что чувствительность не утеряна полностью и с каждой минутой они приобретали новый смысл. Киев остался сыт. Разум прояснился, состояние души и тела улучшились. Выпрямившись и удобно устроившись на бедрах Москвы, Киев вытер губы и слегка улыбнулся. - Ответь мне на единственный вопрос, как долго я уже сижу на твоих бедрах? – без всякой корысти и абсолютно спокойно спросил киевлянин. Москвич лишь усмехнулся, уложив свои руки на ноги украинца. - С полчаса, не меньше. Посмеявшись с ситуации, Дима вновь припал к губам голубоглазого, благодаря этим за спасение. Москва лишь крепко обнял тушку зеленоглазого и улыбнулся в поцелуй.