Проще: переходный период

— Я могу помочь тебе с алгеброй и радиоэлектроникой к экзаменам. И проект по электротехнике тоже с тобой успеем закончить. Его бы, блин, начать хотя бы, куда уж там – закончить! — Да с хрена ли? Я не тотальный рукожоп и сам должен разгребать это говно. Всем было на меня насрать и будет дальше. Вспылил зачем-то. Зачем? Эх, Сергей, Сергей. — Не знаю, о каких «всех» речь, но ты зря обобщаешь. Ты мне не безразличен. Мне важно твоё благополучие. Сыроежкин посмотрел насмешливо. — А можно попроще? По-человечески! — Понял, что ляпнул, поспешил извиниться: — Прости. Ну, на разговорном. Электроник отвёл глаза в сторону на несколько секунд, собираясь с мыслями. Подбирал стиль. Когда их взгляды снова встретились, в уголках его глаз даже спрятались смешинки. Он свободнее облокотился на стол, подался вперёд, заглядывая в лицо Сергею. Убедительно и вкрадчиво произнёс: — Серёж, мне вообще ни разу не насрать, что с тобой происходит. Сыроежкин заржал и одобрительно хлопнул робота по плечу. — Во! Ну можешь же, когда хочешь! Макар бы оценил. — А ты? — И я оценил. Только с чего бы тебе не было пофиг, что я по самые уши? — А должно быть пофиг? – уточнил Электроник. — Должно, – утвердительно кивнул Сыроежкин. — Потому что я говно-человек и это мои говно-проблемы. — Нихрена ты не говно-человек. У тебя были объективные причины на тяжёлое моральное состоя… – Робот поймал перемены в мимике собеседника: видимо, снова съехал с «простого слога». — Короче: пиздострадал ты дольше, чем это того стоило, но зато от чистого сердца! Сергей усмехнулся. — Вот уж точно — пиздострадал… Ты правда на моей стороне? — Я всегда за тебя — затебее не бывает. Если у тебя нет совсем уж конкретных пробел… проёбов в логике. Сыроежкин оценил старательный подбор вокабуляра. Но от содержания поморщился, как от зубной боли. — Я не уверен, что в этот раз их не было. Майка хорошая. Я мудак. В итоге ни ей, ни себе, ни учёбе времени не уделял. «Ни мне», – щёлкнуло что-то в Элеке, но он промолчал. Явно же в этом ряду его не стояло. — Тебе семнадцать. Переходный период. — И-и-и? – Густые брови взлетели вверх. — Всем семнадцатилетним — по индульгенции? — Это разве разговорное? – усомнился Эл. — Ой, ну вот ты-то не докапывайся! — Ладно. У тебя пока недостаточно жизненного опыта, чтобы делать прогнозы и просчитывать свои решения, особенно в свете непредсказуемости реакций другого человека такого же юного возраста. — Как тебя легко переключить на академичность, ёж-моёж. — Прости. — Забей. Нормально всё. Ты не из подворотни вылез, можешь так не говорить. Тебе не идёт. — Да и ты тоже не из неё. У тебя родители интеллигентные люди, инженеры. — У меня, как ты говоришь, переходный период, – махнул рукой Сергей. — Я и тебя скоро так достану, что ты меня перестанешь переваривать. Пауза. Секунда, две три. — Это иносказательно, если что, — пояснил парень на всякий случай. — Точно, — облегчённо улыбнулся Электроник, не решив задачку с первого раза. — Но ты всё равно не мудак. Ты был с ней честен. И не изменял же, в конце концов. Сергей моргнул. — А что, если не изменяешь – всё можно? — Н-не то чтобы, – замялся Элек. — Не знаю. Кажется, что в основе конфликта в парах очень часто – измена. — Опытный нашёлся дофига. Робот пожал плечами. Сыроежкин вздохнул и поднялся из-за стола. Всё равно никакие сырники в горло не лезли. Вчера он расстался с Майей Светловой, не провстречавшись и полугода. Сказал, что больше не может слушать её упрёки, но и чаще с ней видеться и быть всем таким непогрешимо правильным, охренительно спортивным и пиздец каким умным — тоже не может. Пусть плетёт дальше свои антигравитационные коврики и ухерачивает на них в свою страну идеальных мужиков (вероятно, электронных или, на худой конец, корейских), а его вечный двигатель перегорел. Буквально, кстати, тоже: Таратар недавно откопал его творение трёхлетней давности в многовековой пыли на шкафчике, и замена лампочки не помогла. Жопа. И, стоило расстаться, сначала с его подленькой души свалился такой же подленький камень, а потом тут же рухнул рояль или даже юпитерианский кит — когда он посмотрел на календарь. За всеми этими — как там? точно: пиздостраданиями он (вот это да!) позабыл, что до экзаменов остался месяц, а до сдачи выпускного проекта из их кибернетического колледжа — два. А там не то что конь, там и кот не валялся. Валялся только Серёга Сыроежкин, на руинах былой славы и окрылённости. Выполз он, значит, из своих руин — и оказалось, что всё это время где-то рядом нахаживал круги лучший друг и по совместительству самый человечный робот на свете, Электроник. Ещё и предлагал свою помощь, от которой очень не хотелось отказываться. Ух, до чего же мерзко Сергей себя чувствовал! Словно ему протягивал руку тот самый идеальный мужик из Майкиных фантазий, а он был её не достоин. И Майки, и руки идеального мужика — тоже. — Конечно, было бы круто, если бы ты мне помог, – неохотно начал сдавать позиции без двух месяцев выпускник. — Но как же мораль? — А когда это ты успел стать моралистом? – разулыбался Элек. — Может, вчера, – буркнул Серёжа. — Не обязательно же ждать понедельника. — Я думаю, мы вполне можем подождать среды, – очень серьёзно согласился собеседник. И вдруг подмигнул. — Скажем, в августе. — Я херею, дорогая редакция. — Пришла очередь Сыроежкина широко улыбаться. — Ангелоподобный, честнейший из честных – и пал! Признайся: это всё моё природное обаяние? Он наклонился к лицу сидевшего за столом Эла. Тот с достоинством выдержал хитрый взгляд, не дрогнул. — А с Майкой – будешь общаться? – внезапно спросил Сыроежкин. — Не знаю, не думал об этом, – честно признался робот. — Если что, я не запрещаю или что-то такое. Ты свободная личность, в конце концов, и если ей приспичит тебя о чём-то попросить, то почему бы и нет. — Даже если тебе будет неприятно? Глаза Сергея потемнели. Он выпрямился и подошёл к окну. Май не радовал — пожалуй, впервые в жизни. По боку было что на птичек, что на почки-цветочки; не радовало ни ясное высокое небо, ни тёплый ветер. Даже название месяца бесило. — Только небо, только ветер, только радость впереди, – уныло пропел он, сознательно сфальшивив под конец. — Никакой радости не вижу. Вижу заваленные экзамены, эксплуатацию лучшего друга и презрение всех девчонок города. — Откуда всех-то? — Да у них свои каналы и паблики – не знаешь, что ли? – скривился парень. — Уже, поди, расписала в красках, какой я. – Он распрямил плечи, сделал губки бантиком, изображая Светлову, и проговорил фальцетом: — Несостоятельный и незрелый. Элек прыснул от смеха. — Вот уеду в Мурманск! — Опять?* — Тьфу! Ну, не в Мурманск, а на северный полюс. Или южный, пингвинов поднимать. Уж они-то точно эти паблики не читают и свои не ведут. — Не фа-акт. — Да ну тебя, – немного даже развеселился Сергей. — Тебя штормит. То Майя хорошая, то ты её высмеиваешь. То ты хочешь учиться без чьей-либо помощи, то готов принять моё предложение. — Ты же сам сказал: переходный период. Ну или всё-таки я мудак, – выходнул Сыроежкин и забрался на невысокий подоконник, бесстрашно свесив ноги на улицу. Электроник подошёл следом. Ему почки-цветочки как раз нравились — возможно, тоже впервые за всё время. Он не так давно разгадал для себя секретную формулу, по которой «красивое» отличалось от обычного. Раньше он отмечал, что, как правило, люди называют красивым гармоничные, выверенные и подчиняющиеся вполне понятным математическим и физическим (иногда — астрономическим, но это частности) законам вещи. Но с этим никак не бились некоторые оценки того же Серёжи относительно части людей вокруг. Ну какая «красивая» Сирануш из параллельного класса, если её черты лица нельзя назвать правильными — в отличие от тех же Майкиных? Или почему для Вовы Королькова потрёпанная советская энциклопедия, доставшаяся от прадеда, — «красивая», и он любовно наглаживает её растрёпанный, засаленный корешок, как самую настоящую драгоценность? Со временем пришлось запомнить, что и неправильные черты, и нечёткие формы, и сбивающиеся с ритма строки стихотворений, и в неправильно выбранной технике взятые ноты — всё это люди тоже могут называть красивым. И только недавно Электроник понял: «красивое» — это дорогое сердцу. И необязательно ему быть гармоничным — со всякими там принципами золотых сечений и чётких траекторий движения. Главное — пробуждать приятные ассоциации и воспоминания, как напрямую, так и неосознанно; вдохновлять на что-то ещё более прекрасное и смелое; помогать человеку на какое-то время стать чуточку счастливее, застыв ненадолго и впустив в себя всю эту к р а с о т у. Спустя несколько лет жизни среди людей он, наконец, набрал достаточное количество воспоминаний и запомнил такое множество историй и сюжетов, чтобы наслаждаться ими, разбуженными нечаянным светом, звуком или образом. Так что теперь Электроник точно понимал: вот эти цветы на яблонях – красивые. И не потому что у них нежные, застенчиво розовеющие лепестки, собранные в геометрически правильном соцветии, а потому что они напоминают о первом для него весеннем празднике на Липовой аллее. И там, в той весне, под такими же яблонями, они все были вместе: он и ребята, которые его не только не осудили за их с Сергеем обман, но и радостно приняли в свои ряды. А ещё птицы красивые. И поют красиво. Но не потому что он понимает часть из их мелодичных рассказов о том, как на южных озёрах зацветает белоснежный лотос, а в сибирских топях уютно шуршит своими мохнатыми початками рогоз. Всё потому что эти птицы пели и тогда, когда Рэсси снова узнал его и бежал со всех лап навстречу после долгой разлуки. Как хорошо, что он так и не решился вычеркнуть слово «друг» из своей памяти. И профиль Серёжи в контрастном квадрате окна – тоже красивый. Хотя за несколько лет раздались скулы, губы потеряли чёткий контур, усилилась ассиметрия лица, всё это не только не портило его, а делало уникальным в своей неидеальности. Ведь он — самый близкий Элеку человек, ближе не бывает. И пусть он сейчас не в меру матерится, забивает на учёбу (в которой чертовски хорош, когда берётся за ум) и последние полгода говорил только о Майе Светловой, Электроник не устанет им любоваться. Этими потемневшими кудрями-пружинками, вздёрнутым носом (под стать вздорному характеру), ореховыми глазами под густыми бровищами. Интересно, Майя хоть раз видела его таким? Чувствовала его таким? — Ты меня сожрёшь сейчас глазами, – хмыкнул Сыроежкин. — Чёрт. Спалился, – улыбнулся Электроник. — Я ж сказал, можешь больше не подстраиваться. Ткнул его локтём в металлический бок. Ткнул бы и второй – для порядка – но робот ловко перехватил его руку, заблокировал движение. — Мне нравится на тебя смотреть. Мы теперь разные. И ты всё интереснее. Фактурнее. Серёжа бросил удивлённый взгляд. Стоит, лыбится. Тазик с добродетелью. Если б не знал, кто он, решил бы, что у чувака кукушечка поехала. — Как думаешь, если бы я выглядел старше… – Электроник запнулся. — И монарше. Ну, чего? — Мною бы заинтересовались? — Спецслужбы за растление малолетних, с кем ты всё время тусишь в школе? – хрюкнул Сергей. — Семён Николаевич покрывает, а ты растлеваешь. Школьный учитель и его сообщник – смотрите реалити-шоу на всех видеостендах страны. Элек кинул осуждающий взгляд. — Ну прости, прости. Так в каком смысле «заинтересовались»? — Как ты – Майей или она – тобой. — Да от тебя полшколы без ума! Всем плевать, что ты выглядишь на тринадцать. Выдумал проблему, тоже мне. — Правда? – искренне удивился и, кажется, порадовался робот. — Сто процентов. Ну и… Может, конечно, странно тебе такое говорить — с учётом того, что ты выглядишь, как моя точная копия несколько лет назад, — но ты очень даже симпатичный. Сыроежкин неловко потёр шею. — Не странно. У тебя здоровая самооценка. Местами. — Ну хоть местами, фух! Он изобразил, как смахивает выступивший от переживаний пот. Увидев, как Элек рядом развеселился, сам порадовался и решил уточнить: — Только ты всё равно немножко другой. Мимика, взгляд, движения, осанка. Твой жизненный опыт, стиль мышления, интеллект, чё уж… Всё отражается! И делает тебя собой. Очень даже ничего таким собой. — Спасибо, Серёж. Мне важно твоё мнение и проанализированные причинно-следственные связи. — Ваш звонок очень важен для нас, – передразнил парень. — А попроще? — А попроще: мне важен ты. Я себя без тебя не представляю. И в глаза так заглянул, что Сыроежкин даже моргать перестал. Словно под рёбра врезался шальной воробей или мотыль размером с кулак. Уф. — Ну ты чего это. Перегибаешь. Он зачем-то смутился (глупость какая, чесслово) и потому поспешил впериться взглядом в игравших во дворе в футбол ребят: младшеклашек, у которых уже начались каникулы. Вот у кого только радость впереди. Хоть с небом, хоть с ветром, хоть с ветрянкой — плевать! Искренняя, ничем не омрачённая радость. — Ты меня давно знаешь, Эл. — С самого начала, – молниеносно подтвердил собеседник. — Я реально такой невыносимый эгоист и правда зазвездился? — Майка сказала? Сергей поджал губы. — Она неправа. – Эл помолчал и добавил: — А по-простому: дура. Серёжа повернул голову, как в замедленной съёмке, и неверяще уставился на робота. — Ты ли это? Тот пропустил вопрос мимо ушей, продолжил убийственно спокойным голосом, как теорему доказывал: — Ты умеешь слушать, ты внимательный, ты усидчивый и старательный, несмотря на то, что халявщик. Ты готов выручить, ты добрый, любишь животных, людей и роботов… — Продолжай – и я их полюблю раз в пять сильнее, чем раньше. — Ты авантюрист и мечтатель – в самом хорошем смысле. Из твоих стремлений рождаются удивительные вещи. — Вечные двигатели, угу. — И ничего, что он остановился! – внезапно с жаром среагировал Элек, отчего Серёжа чуть не свалился с подоконника. — Проработал больше года – это уже достижение. Дальше будет только больше. — Но ей не двигатель нужен был, а внимание. — Ты вполне внимателен и участлив. Всегда интересуешься тем, что происходит в жизни другого человека. Предлагаешь вместе решать проблемы. Не жалеешь времени и сил. С минуту Сергей сидел, обдумывая сказанное. Пару раз хотел открыть рот, чтобы возразить, но закусывал губу и хмурился, снова натыкаясь на логические тупики. Электроник не торопил: мыслительный процесс — непростая штука, это вам не перебор функций. А потом глаза Сыроежкина распахнулись. Он что-то понял и сам опешил от своего открытия. — Ты же врать не умеешь. А значит, и правда так думаешь. Элек кивнул. — И ты всё это говоришь, потому что оно верно… для тебя. Уголок губ Сыроежкина дернулся в лёгкой ухмылке. — Все те охренительные оценки и эпитеты, которыми ты меня так щедро осы́пал, для большинства людей со мной не имеют ничего общего. — Поясни? — Понимаешь, кажется, я только с тобой так общаюсь. Только к тебе – так… Мордой, а не жопой. Электроник быстро перевёл странную фразу, отметив про себя, что навык ассоциативного мышления и аллегории даются ему всё лучше. Вот тебе и жизнь в окружении подростков. — И что это значит? — Что либо я мудак… — Ты повторяешься. – Робот положил руку парню на плечо, будто стараясь заранее остановить заход на очередной (третий? пятый?) круг. — Мы уже опровергли этот тезис. — Погоди, ты не дослушал. Либо я мудак для других, а для тебя вполне сознательно хороший – и тогда грош цена моим положительным качествам. Либо этот мудак в моём лице абсолютно неосознанно тебя как-то прям ну о-о-очень сильно выделяет среди круга общения. И вот именно с тобой становится лучшей версией себя. — Почему? На второе плечо тоже опустилась рука. Сыроежкин почувствовал, как Элек встал за спиной, а потому, недолго думая, откинулся назад – прислонился к его не большой, но надёжно стоящей на ногах фигуре. Поймал себя на том, что не было и секунды сомнений – Эл его подстрахует, подастся навстречу, чтобы он не рухнул спиной назад. Прыжок веры с поправкой на подоконник, блин. Оплот спокойствия. Столп трезвости. Тот, кто ради него готов буквально на всё. Серьёзно: он не мог вспомнить случая, когда Эл бы его не выручил, не выслушал, не помог. Касалось ли это учёбы, взаимоотношений с родителями, одноклассниками или учителями, его самых нелепых («амбициозных, смелых», – поправил бы робот) задумок, чего угодно. Он всегда рядом. — Так почему? – повторил вопрос Электроник у него над ухом. — Возможно, переходный период? – с надеждой спросил Сергей. Он откинул голову, чтобы снизу вверх заглянуть роботу в глаза. Тот смотрел из-под прикрытых ресниц, и их – длинные, светлые, и без того с теплинкой, – заполняло, обволакивало солнце. Смотрел сосредоточенно и с открытым интересом – так, что Сыроежкин с трудом убедил себя не отводить взгляд. Щёки, правда, убедить не краснеть не смог. — Или ты испытываешь что-то, что всё меняет, когда дело касается нашего с тобой взаимодействия, – предположение прозвучало тихим, тут же ставшим чуть скрипучим голосом. «Решает непростую задачку», – понял Сергей, зная эту закономерность. — Человеки – те ещё испытыватели, ты же знаешь. — Ага, – не стал спорить излагающий предположения (или факты?). — И это что-то перезапускает химические процессы, делает тебя более старательным, заставляет стремиться к положительным результатам, оценивать себя и свои поступки критичнее и корректировать поведение, как ты говоришь, поворачиваясь к отдельному субъекту мордой, а не… — Попроще, – убитым голосом взмолился Сергей. — Может оказаться, что ты меня любишь, Серёж. Или влюблён – я не понимаю пока разницы. Сыроежкин шумно вздохнул и снова устремил взгляд в окно. Спорить почему-то не хотелось. Подумалось о другом. — Бедная Майка. Я ведь и правда с ней и наполовину не так хорошо обращался, как с тобой. Не особо-то думал о её чувствах. — Это нормально – особенно для вашего возраста. Она тебя привлекала в ином отношении, и твоё поведение диктовалось другим спектром гормонов. Её, впрочем, тоже. Парень хмыкнул. Пожалуй, он обойдётся без упрощения этой фразы. — А ты, стало быть, меня привлекаешь как личность, без отвлекающих моментов? Ведь у тебя гормонов точно нет. Затылок упирался в искусно сконструированную металлическую грудную клетку, но сейчас казалось, что она самая живая на свете. Словно бы даже сердце билось. — Не вполне верное суждение, – поправил оживившийся Элек, с которым вступили в дискуссию. Его пальцы при этом совершили несколько осторожных массирующих движения на плечах Сыроежкина, отчего тот едва не сполз с подоконника, чувствуя, как размякает. — Ммм? — Ну, гормонов нет у меня, а у тебя они есть. В теории, тебя может не волновать, насколько я приспособлен для вовлечения в сексуальные отношения. Сергей поперхнулся и тут же вернулся в тонус. Он резко перекинул ноги в сторону комнаты, развернувшись к Электронику лицом. — Во-первых, я не собака какая-то, которая будет трахать ноги, руки, игрушку и кого угодно вообще. – Его палец упёрся в грудь роботу. — Я этого не говорил. — Прозвучало не очень, – всё ещё осуждающе, но не так уверенно и без праведного гнева в голосе проговорил Сергей. — Извини. – Элек осмелился вернуть руки на прежнее место. — А во-вторых? — Чего во-вторых? – От возвращения приятной тяжести на плечи нить разговора грозилась ускользнуть. — Во-первых, ты не собака, – услужливо напомнил Эл. — А во-вторых? — Это в-основных, – буркнул парень и отвёл взгляд. — И я могу себя контролировать. — Конечно, можешь. Например, мы выяснили, что со мной ты это делаешь блестяще – во многих отношениях. Лучше, чем с большинством из твоего социального пузыря. — Да ты так обидно сказал: как будто я тебя могу завалить просто потому, что захочу потрахаться. — Я не это имел в виду, – заверил Электроник, одаривая обиженного примирительной улыбкой. — Я хотел сказать, что твоё желание может не ориентироваться на способности противоположной стороны… — Проще, Эл, ну! — То надо проще, блин, то не надо проще! Это что же: он глаза сейчас закатил? Что-то новенькое. — Я не имел в виду, что ты меня будешь заваливать. Но то, что у тебя может встать вне зависимости от того, есть у меня гормоны и член или нет… — А у тебя и члена нет? – широко распахнул глаза Сергей. — А я смотрю, тебя это уже волнует? – развеселился Элек. Несколько секунд шёл бой взглядов. Сергей продул. — Не, ну такое! Это интересно. Никогда не задумывался. — Неправда. – Глаза Электроника смеялись. — А? – Сыроежкин переспросил, а потом как понял. — Ой. — Вот тебе и ой. Я несколько раз замечал твою на меня реакцию. — Так конечно: ты рядом совсем лежал, ещё и нагревательные элементы свои включил – совсем как живой тёплый человек. — И не только тогда. — Ой, всё, забыли! — О чём и речь. В такие моменты тебя мало волнует, что там у второй стороны. И это нормально… — Для моего возраста, угу, проехали. Сергей уже был весь красный, но дислокацию не поменял. — А всё-таки есть у тебя или?... — Думаю, у тебя будет возможность проверить это эмпирическим путём позже. Сыроежкин выдавил задушенный смешок и заёрзал на подоконнике. — Давай вернёмся к тому, что ты меня привлекаешь как личность? — Если хочешь, давай. — А я хочу? – поднял на него взгляд парень. — Серёж, ты перегрелся? – Электроник изобразил озабоченность, прикладывая ладонь к его лбу. — Я-то точно могу перегреться напротив этого окна – солнце уже нехило так греет. Но я думал, ты выносливее. — Тебе Громов чип хитрожопости не ставил? Или нахальства? – усмехнулся Сергей. — Я учусь у лучших. — Я бы с Майкой уже либо пять раз посрался за время этого диалога, либо мы бы уже целовались взасос. — Ругаться я считаю неконструктивным занятием. Много ресурсов тратится впустую, у человека поднимается кортизол, и даже я каким-то образом расстраиваюсь, после чего теряю в производительности. — Тогда?.. – сглотнул Сыроежкин и выразительно поднял брови. — Почему бы и нет? Полезный сенсорный опыт. — Проще, Электрош. — Проще: иди сюда.