Рассвет

Сумерки опускались на многоэтажные дома, окутывая их своим блажным светом — через полчаса не станет и этого, настанет мрак, густой, совсем как смог, скопленный небом за долгие годы. Ло следил за опускающимся солнцем всего мгновение — и оно скрылось за высоткой, не торопясь возвращаться. Он всё равно его не ждёт. Зрачки были излишне сужены, роговица светилась золотым, холодным и отчуждённым, как это бывает, стоило Трафальгару впасть в тоску и уныние. Руки крепко держали кожаный ободок руля; сухими и шершавыми пальцами он скользил по выделенному шву коричневых нитей, уже не замечая в упор собственные тату. Зато вот длинные, путающиеся волосы на фалангах — да, это заметно. Выщипывать было больно, но они так бросались в глаза, пускай у него и достаточно тёмный цвет кожи, что как-то само надумывалось сходить в салон не только на депиляцию бровей. И где-то там, в самой подкорке ему думалось: он убегает, прямо сейчас бежит, поджав нечёсаный хвост, дабы не думать о случившемся. Ему раньше ведь и не приходило — ходить на депиляцию, серьёзно, он мужчина, зачем оно ему? Во всяком случае, у него был тот, кто мог принять его любым. Хоть с лесом по всей длине его узких икр. Его любили и принимали. Неужели, он уже начинает искать себе следующую пассию, для утешения? От таких мыслей стало совсем не по себе и как-то тошно. Хотелось в бар. Запереться в сладко пахнущей комнате с латексными сидушками, прожигать взглядом официанта в утончённом костюме с чёрной бабочкой на шее, и глушить горечь в горле другой горечью, смешивая неприятные ощущения между собой. Но вот, он лишь заперт в своей машине — в его ли? — задыхаясь в духоте прогретого авто. Наверное, ставить его на свет было не самой лучшей идеей. Отводя голову в бок, Ло звучно щёлкнул шеей, жмурясь. Как же он заебался… Двигатель пыхтел, немного трясло. Кажется, скоро его вырвет — всё сводилось к одному. Он не ел последние восемь часов и, признаться, ему бы хотелось заточить несколько бургеров в какой-нибудь закусочной. Но почему-то руль поворачивался влево, а не вправо, где стояла заправка. Влево, где дорога вела лишь к лесу, окрашенному в яркие тона. Лобовое стекло дало блик, встречаясь с солнцем. Врач раздражённо щёлкнул языком, слишком резко дёргая за дугу, слишком сильно вдавливая педаль газа. Послышался треск шин под ним, случайный дрифт и грязный чёрный след. На соседнем сидении было пару веток, таких же, какие били его в окошко. Листья давно отсырели, теперь серым дерьмом прилипнув к нему. Это бесило, раздражало, а боковое зрение отказывало менять слепое пятно. Он знал, что там было именно оно, именно эти ветви лиственницы. Дерева, которое стремилось к голубому небосводу своими жёлтыми листами. У него была жёлтая шляпа, под стать такой холодной осени. Соломенная, пахнущая знойным жаром и пылью с песком. И сам он пах так же, только ещё с кислинкой, лёгким ароматом его любимой приправы к мясу. Трафальгар проглотил солёную слюну, борясь с желанием прокусить себе руку. Поднять рукав. Он не хотел видеть свои ошибки. Его солнце — не его, вообще оно теперь бесит, ничьё это не солнце, ебанутый, а не его — однажды распустило бинты и отругало по самое не балуй. Как он мог вообще ценить чьё-то внимание, когда так смело брался за бритву? Храбрость в слабости. Стоило признать, они были оба ебанутыми до корки сознания, поэтому и сошлись вместе. Это было неизбежным, как и сложившаяся ситуация. Он гнал, не разбирая дороги — в лесу неважно куда ехать, пока есть на что и на чём. Каждых три метра машина падала в ямку, отчего Трафальгар бился затылком о низкий потолок. Нет, это он сам был таким вытянутым и худощавым. Но солнце его за это и любило. Грудь снова прожгла горечь. Пачка сигарет как-то сама нашлась в бардачке среди пустых упаковок от чипсов. Ло ненавидел чипсы, ненавидел запах табака. Но сейчас он смачно затягивался, чтобы почти тут же выкашлять весь проглоченный дым. Но это помогло: в голову тут же врезался туман, сбивая ход процессов. Машина снова угодила в яму. И, к его же разочарованию, бурчание мотора прервалось, сменяясь на тихий, скользкий, сорванный звук шипения. Заглох. Разворачиваясь, одновременно с тем дёргая рычаг в разные бока — всё никак не попадалось в нужный отдел — Трафальгар выдернул свою жопу из кресла, торопясь выпнуть с ноги заклинившую дверцу. Когда с щелчком ему это удалось, Ло вывернулся, покидая своего лакированного друга, чьё переднее колесо погрязло в луже грязи. Точно, это же осень — дороги размывало нахер, особенно в такой болотистой местности. А он как-то и не подумал… он и не планировал. Разве такое вообще можно было ожидать? У него даже не выходной! — вспомнив об этом, по позвоночнику прошлась еле заметная судорога. Не выходной, десятки пациентов ждут его там, в больнице, в операционной. Но все мы люди — так ведь? И он человек. Он ведь человек, такой же, как и все. Но отчего-то так думает только один. И это — Ло сам. Конечно, когда ты не спишь немного-немало неделями, легко теряется ощущение реальности и всё течёт словно сном. И сейчас, Трафальгар, как маленький мальчик, очнулся после долгого-долгого сна, чтобы спустить с себя мягкое одеялко, ступить на ледяную поверхность пола, собрать рюкзак и без завтрака побежать на учёбу. Но он взрослый, ему не в школу. И он не в постели. Сейчас Ло посреди леса, отлынивает от дел, потому что внутри него обида плещется чёрным морем под грозовыми тучами, потому что ссора для него такая — дело необычное, выходящее за грань. Ругались не пойми о чём, вернее вполне о чём: какого хуя Луффи сделал их квартиру проходным двором? Ло на работе, это да, но если так хочется видеться со своими друзьями, то можно это делать в любом другом месте! А потом это поехало куда-то не туда, съехалось на оскорбления, а после — лёгкая пощёчина от обезьянки. И Трафальгар сгорел, выбегая из подъезда с глазами на влажном месте. Даже телефон остался там, в коридоре. И пакет со сменной обувью и белым халатом. Теперь пошла вторая сигарета, а щёки грели слёзы. Он, как потерянный второклассник, стоял посреди дороги, глотая сопли, смотрел по сторонам и не понимал, как очутился здесь и где его человек, который должен был держать за руку. Не отпускать, чтобы не потерялся. Где? Боль под мечевидным отростком усилилась, заставляя скукожиться до состояния клубка. Обняв себя за колени, Ло посмотрел в небо, где солнце уже не давало своего золотого отблеска, оставляя его наедине с чёрной пеленой. Даже оно оставило его. Неумолимо клонило спать — неудивительно, он только с суточной смены. Веки сами закрывались, даже холодный ветер не мог бы его заставить взбодриться. Прижавшись спиной к дереву, хирург отключился. Берёзы напоминали ему больницу — неизвестно как, вероятно он просто заработался. Их чёрные резанные полосы удивительно точно напоминали глаза. Он отморозил себе зад, на улице всё ещё было темно, хоть глаз выколи, а ещё спина хрустела с каждым движением лишь сильнее. Трафальгар двигал машину — пытался. Из ямы вроде удалось вытащить, а вроде чинить что-то там под капотом идея точно была патовая. И дороги обратно он не помнил. Зато, снова забравшись в эту же тарантайку, он чувствовал себя в безопасности. Может и диких зверей, представляющих опасность в лесу, и не водилось, но всё ещё жужжащие комары и клещи могли стать угрозой. Никаких прививок Ло не делал и в помине — всё времени никак. А ну да, зато Луффи привит на все случаи жизни, так как Трафальгар водил именно его по редким выходным ко всем врачам. Тот был всегда здоров и ничем не болел. Пальцы одубели, горло ощущалось тяжелее от желания попить воды. А ещё очень хотелось есть. Наверное, всё-таки заехать на заправку стоило. Трафальгар потёр свою шею, ощутив лишь холодную, взмокшую ткань воротника, пушок на тонкой коже и быстрый пульс. Он был напуган, отчасти в панике. Но Ло стойко держал себя в руках, не впадая в истерику. Нужно было дождаться рассвета, когда солнце развеет мрак. Тогда будет не так страшно, тогда он сможет наконец посмотреть внутрь своего авто. Частица в глубине сердца Трафальгара трепетала в ужасе от одной только возможности не починки. Без машины ему навряд ли удастся выбраться, а на его поиски — тем более, блин, в лесу — никто не пустится, пока не станет слишком поздно. От этого чувства отчаяния волнообразно накатывала тошнота. Ему резко стало не до сна, и теперь, будучи всем промокшим от пота, липким и грязным, он дырявил взглядом потолок. Махровый на ощупь, серый при свете дня. Ватер тяжело вздохнул, упираясь лбом на руль. Трафальгар бил кулаками ствол высокой лиственницы. Губы были бледны, сильно дрожали, искривляясь в дугу, как у мопса. Он не мог контролировать себя, свои удары — большая часть шла мимо и кора царапала его по пальцам. Костяшки были разбиты в мясо, а кровь струйками стекала по серому бревну. Ло понимал, что тратя силы и, вероятно, делая только хуже кровотечением, он снижает свои шансы на выживание. Но эмоции, переполняющие его грудь, изводящие мозг в состояние желе, заставляли продолжать их выражать. От этого становилось только плоше. Вычистив всё, что можно было во внутреннем содержащем, машина не запустилась. Кардан на задних шинах был погнут, самую малость — но даже такое выправить ему было не по силам. Если бы он каким-нибудь боком и вернулся бы в город, то железо в любом случае пришлось бы сдать на свалку. В общем — вина полностью ложилась на его плечи. Но стоит ли думать о такой мелочи, когда желудок обворачивался вокруг позвоночника, сжимаясь в судорогах? Трафальгар прижался грязным и влажным лбом к дереву, вдыхая запах коры и мха, локтями выбивая слабый темп. Он устал. Вернее, была тяжёлая усталость, лежащая на плечах из-за нехватки энергии — как у онко-больного, которых он принимал время от времени. Перед глазами встала тератома с белыми зубами и чёрными комьями волос, вьющимися в разные стороны. Прямо посреди кишечного тракта под жировой прослойкой. И как тогда пришлось зажать сосуд синей прищепкой под мат Шачи, ведь они порезали не там. Это сам Хирург был виноват: из-за недосыпа перепутал право и лево, случайно сделав срез слева, а не как было запланировано. Трафальгар ещё раз ударил дерево, вздохнул, перевернулся. Затылок сгрёбся о кору, оставляя мох среди чёрных коротких волосинок. Он хотел домой. Упасть на диван, жуя при этом холодные онигири. Чмокнуть рядом сидящего Луффи в лоб, разместиться на его бедре, позволяя себя гладить. Мужчина так хотел поцеловать его вновь. Почувствовать знакомый запах прелых яблок и жареного мяса, почувствовать его тепло, его нежные касания. Услышать звонкий смех, опустошая голову. Но он встрял здесь, посреди сраного леса, на грязной дороге (промятой траве его собственным авто), внимал тишину леса, голубизну неба. Тяжесть собственного сердца в груди, куска ебанного льда, а не плоти, не рдеющей от болей, не бьющегося от чувств. Кусок льда, который отчего-то бьётся о рёбра. Стянутые холодом мышцы вокруг глаз щурились. Хирург кутался в свою одежду плотнее, крепко сжимая в кулаке ветвь с сиденья. Он мог видеть высотки вдалеке, визжащие машины, красный глаз светофора, блестящий прямо под веткой берёзы. Ноги подкашивались, икры болели и зудились, не давая всё никак закончить маршрут. Он стал чаще спотыкаться, а с падением надо подниматься — очень тяжело и энергозатратно. Доковыляв, Трафальгар выпрямил свою косую спину, сверху вниз смотря на пешеходный переход. В его реальность верилось слабовато. Но, стоило зашуметь зелёному пешеходу, Ло всё же сделал шаг. Прошёл до маленького островка посреди широкой дороги. Пошёл дальше — по памяти домой, там, где наверняка ждёт солнце. Там, где есть холодный онигири, где будет телефон, где вода течёт из крана. Где есть одеяло и подушки, где свет горит круглыми сутками. Где нет поехавшего движка, где подвеска цела и не сломана в щепки. Где деревья — это лиственница прямо перед подъездом, гордая, горящая осенью. А на ней, на какой-нибудь крепкой ветви, сидит он. И улыбается. Он хочет только его улыбки.