Пока не спела смерть

Серебристый пепел плавно и неторопливо кружился над его головой, опускаясь, и усыпая дно воронки тлеющими сугробами. Грохот битвы звучал где-то вдалеке. Так далеко, что он действительно не мог понять, мерещится ли ему лязг мечей, не является ли донесшийся с высоты крик эхом его собственного? Хотя он, наверное, не кричал. Он слишком устал. Сердцебиение пульсировало в висках и стучало в ушах, как глухой, неисправный барабан. Несмотря на всё это, в основном было тихо. Но вдруг… Шаги. Нет смысла скрывать, он был удивлён возможности снова услышать как кто-то идёт к нему. Он был удивлён, что кто-то вообще пришёл. А как ему не удивиться? Такого раньше не было. Лучше бы и не случалось. Голос вышел из темноты чинным шагом, держа обе руки за спиной. — Как тихо. Что же ты замолчал? Обычно ты намного разговорчивее, — Протянул Голос насмехающимся тоном, но тело его было спокойно и не выдавало ничего, кроме любопытства, едва заметного наклона головы, — Признаюсь, я не ожидал от тебя такого. От вас обоих. Голос вздернул руку, открывая вид на ранее сокрытое — помятую куклу с длинными и тонкими конечностями, в цветастом костюме и в дурацкой шляпе с колокольчиками. К его рукам, ногам и туловищу были привязаны нити. — По крайней мере было весело! — Воскликнула кукла, подняв руки к лицу, рот маски искривился в болезненной улыбке. — Обхохочешься. — Саркастично процедил Голос сквозь зубы, равнодушно схватился за прозрачные нити и ловким движением запутал в них тонкую шею Шута. Куклу бросили на пол. Теперь они оба здесь. Такова цена за поднятый против короны меч. — Мальчик, который пришёл умереть, — С издёвкой припомнил цитату Голос, приближаясь, — В этот раз раздражающе живуч. Как таракан. От порицающего тона его сковало по рукам и ногам, на него накатила волна ужаса. Он почувствовал невыносимую тяжесть на груди и свежая рана взревела от боли. Тихий мучительный выдох покинул его губы. Голова закружилась. — Что же ты не поёшь? — Усмехнулся над ним голос и перенёс вес тела на ногу, которая покоилась на израненном теле, как на поверженном звере. Он зажмурился и стиснул зубы, оскалившись, но не смог сдержать жалкого звука, вырвавшегося из пересохшего горла. — Вроде тебе не помешало то, что все твои песни спеты, когда ты спустился сюда. Тяжесть пропала, но он не успел осознать своего облегчения: острый носок туфли врезался куда-то под рёбра, обжигая старую рану, сдирая запёкшуюся кровь вместе с кожей. Нутро вытолкнуло крик вместе с выдохом, как рвоту, и он закашлялся, пытаясь отползти. Но его снова пригвоздили к холодному каменному полу Воронки. Несколько мгновений тишины. Потом снова удар, другой крик — короткий и хриплый, полный боли. И опять безмолвие. Говорить он не мог — голос пропал, и речь сейчас была бы бессмысленной. И он так устал. Затишье. Он не открывал глаза. Он задержал дыхание, прислушиваясь. Голос ходил вокруг него тихо, почти бесшумно, как хищник. Ждал ответа. — Какой ты скучный. — Выдал Голос наконец, остановился и вздохнул. Он приоткрыл глаза и вяло задрал голову, пытаясь найти взглядом своего мучителя, что надел на себя шкуру Голоса Разума, а если выражаться яснее — влез ему под кожу, вырастил себя в нём и медленно, но верно, сожрал заживо, заменив каждую его клеточку своей. На «Голосе Разума» была корона из костей, а мантия струилась волнами минорного флёра, и была похожа на туман. А может быть на кокон. Может быть на пустоту. Голос снисходительно укрыл его бренное тело бархатной тканью, небрежно и безразлично. — А если серьёзно, — Вкрадчиво и даже не сердито шепчет Голос, — Что это на тебя нашло? Не помню от тебя такого настойчивого стремления выжить. Ты ведь из тех, кто первым бросится на нож, если в этом будет хоть намёк на героизм и благородство. Разве я не прав? Он скривился. Всё совсем не так. Но этому Голосу на вряд ли дано понять. — Снова молчишь? Как пожелаешь. Мне всё равно пришла пора уходить. Звуки битвы стихли. Наш метагерой скоро перейдёт в следующий акт, я не должен дать заскучать нашему единственному слушателю! — Не трогай его. — Дрожа и задыхаясь выпалил он, попытавшись приподняться на локтях, но тут же со всхлипом упал обратно, хватаясь за ноющие раны. Глаза Голоса под маской загорелись искрой. — Всё ещё защищаешь его! После всего, что он с тобой сделал?! Или точнее, после всего, что он для тебя не сделал? — Спросил голос издевательским тоном и засмеялся, — Ты ведь сам пытался его убить! И ты думаешь, что это я безумен! Он хотел бы ответить, но внезапно почувствовал себя ещё более уставшим, чем до этого. Силы покидали его с каждым выдохом и потому он старался задержать дыхание. Да и дышать было больно. Мантия приятной тяжестью лежит поверх его тела, согревая. Так хочется спать. Он снова закрыл глаза. Безумные разглагольствования едва проникали в его восприятие, танцевали где-то на краю его ощущений, а потом вовсе исчезли. Он услышал звон колокольчиков и кто-то, он прекрасно знал, кто, накрыл его лицо одеянием короля, как саваном. — Не прощаюсь, ещё увидимся! — Хихикнул Шут хриплым голосом, — Мы что-то изменили. Мне жуть как интересно к чему же это всё приведёт! Он чувствовал, что его тошнит от разговоров. Его тошнит от веселья в голосе Шута и его убеждений в том, что что-то изменится. Он решил перестать думать об этом, ведь даже мысли причиняли боль. Немота мыслей поразила его самого. Время и пространство вдруг исчезли. — Небо розовеет. Скоро взойдёт солнце. — Голос Шута звучал глухо и сипло, но в его тоне отчётливо можно было распознать улыбку. То зарево вдалеке не рассвет. Кто, если не он, лучше остальных понимает это? Через несколько мучительных минут, укрытый седым саваном, он стал похож на кучки пепла вокруг. Дотлевший и остывший. Мёртвый.

***

Он невероятно зол. Гнев бурлит в его груди, а раздражение током бежит по пальцам. Что-то изменилось. Что-то пошло не так. Стены рухнули слишком быстро. Голос Совести прожил слишком долго. Что-то меняется в пространстве, изменяется медленно и неуловимо, но все равно заметно. Такого раньше не было. Лучше бы и не случалось. Но ружьё повесили на стену, вот только кто из него выстрелит? Он выкарабкался из воронки и поднял голову, щурясь от яркого света. Огонь догорел. И солнце встаёт над руинами.