original «us»

      limp bizkit — behind blue eyes

      Если кто-нибудь спросит, когда именно случилось всё это, Тэхён сходу не даст точных ответов. Откровенничать прямо так сразу тоже не станет — не такой он человек, однако если задавший вопрос будет достаточно близок, ровно настолько, что при нём можно было бы снять маску шута, то и слегка порассуждать грешным не будет.       Может, в тот самый день, когда они познакомились — Чонгук смерил его долгим изучающим взглядом, а затем протянул насмешливо: «Так это о тебе все говорят? Ладно, насрать». Чем зацепил. В том самом смысле, когда зацепка напоминает ржавый крючок, что рвёт самолюбие одного конкретного мага, привыкшего, что почти все вокруг его опасаются. С этого Тэхён начнёт отвечать на вопрос. Потому что крючок крепко застрянет где-то в груди, где начнёт покрываться коркой и гнить, заставляя вновь и вновь возвращаться мыслями к этому парню.       Может, тогда, когда Тэхён впервые увидел, как Чонгук тренируется: то было сильно и ловко, словно не стоило и капли усилий. Словно он не был рождён необычным в обычной семье, он с такой лёгкостью выполнял все нормативы по бегу и так ловко управлялся с тупым учебным оружием, что заставил остановиться неподалёку и продолжать наблюдать. Взглянув на него, самовлюблённый, мелкий мозгами Тэхён впервые подумал: «Этот парень и правда может составить мне конкуренцию, если захочет». Этим он продолжит отвечать на вопрос.       Может, тогда, когда они впервые работали вместе: зелёные, мало себя контролирующие, однако всё-таки охуенно успешные — с таким сокомандником Тэхён впервые почувствует себя со всех сторон защищённым, невзирая на всю мерзость техник и характера оного. Потому что когда они вдвоём разнесут медучреждение, в котором засел противник особого ранга (которого, по классике жанра, презентовали как первого ранга или даже второго), Чонгук, поглотив того, хмыкнет:       — Ким Тэхён, а ты знаешь, какие проклятья на вкус?       — Проклятья не входят в тот список блюд, которые мне бы хотелось попробовать.       — Как рвота. Или же тряпка, которую до этого замочили в моче. И знаешь, что?       — Что?       — Мне отчётливо кажется, что твой характер по вкусу мог бы быть очень похожим.       После этого они слегка подрались, потому что в голове юнца Ким Тэхёна его персона выступает чем-то бесспорно хорошим — ровно настолько, что такой комментарий и правда заденет. Всё тем же ржавым крючком нанесёт второе увечье его самолюбию, где в очередной раз застрянет, заставляя о Чонгуке вновь крепко задумываться. Хотя нельзя сказать, что он до этого забил хуй и пытался вытравить того из своей головы. Тэхён о нём думал, однако проблемы в этом не видел. Так он рассудит, продолжая осмысливать, когда именно это всё началось.       Как вариант, всему виной был тот случай, когда из них сколотили команду: вечно курящий Намджун будет тем самым балансом двух противоречивых характеров, который заставит Чонгука с Тэхёном взглянуть друг на друга под новым углом и расположиться тёплыми чувствами. Теми, что крепкие, дружеские, потому что они оба будут всё ещё слишком зелёными, чтобы распознать тревожный звоночек.       «Меня начало тянуть к его образу мысли и к его идеалам, хотя его моральный компас меня чертовски бесил», — это будет тем самым, что скажет Тэхён, привычно откинув со лба белую чёлку, если его кто-нибудь спросит, когда это всё началось. Привычно забыв, что с тех самых пор его волосы зачёсаны строго назад — для серьёзности. Или из вредности, потому что Чонгук всегда говорил, что ему нравится, когда его светлые волосы слегка застилают ясные голубые глаза. — «Мы были до ужаса разными, но вместе с тем — гармоничными. Ни с кем я не чувствовал такого единения душ, как с ним, и никого я не хотел побить так отчаянно».       Наверное, стоило о чём-то догадываться, когда с его губ впервые сорвалось то самое «мы» вместо привычно-эгоистичного «я».       — Мы сильнейшие, — и это зелёный Тэхён произнёс неожиданно с гордостью и каким-то особым теплом после очередной самоубийственной миссии, которую они вдвоём затащили. — Чёрт побери, никто в этом мире не сможет надрать нам с тобой зад!       — Почему тебе нужно с кем-то вечно соперничать? Так кричишь, — Чонгук всегда был спокойнее и куда более сдержан в словах и эмоциях. И всегда был прозорливее, так что вопрос, когда началось это всё, стоило задать совсем не Тэхёну. — Или всё дело как раз-таки в том, что тебе равных нет?       — Ты равный мне, — это то, что заявил Ким Тэхён с той же лёгкостью, с какой секунду назад признал то самое «мы» вместо «я». — Ты бы смог меня победить, если бы захотел.       — Нет, не смог бы.       — Ладно, не смог бы.       — Ты охренел?! Хочешь драки?!       — А ты правда так хочешь подраться?       Может быть, это всё началось прямо здесь: когда Тэхён застыл, склонив к плечу беловолосую голову и глядя на своего лучшего друга голубыми глазами. Шестью за раз в полумраке летнего вечера — и может, в этом причина того, что румянец на чонгуковых скулах мимо него не прошёл.       — Нет, не хочу.       — А чего хочешь, Чон?       — Чтобы ты от меня отъебался и дал мне уйти.       — А разве я не даю?       «Не даёшь», — это то, что прозвучало в тот момент между ними двумя, однако Тэхён всё ещё был достаточно глупым, пусть и глазастым, чтобы распознать и прочувствовать.       А потому Чонгука отпустит. Но только в тот вечер, ведь не догадывался, что уже на следующий день, когда они вдвоём снова привычно займут спортзал с целью покидать мяч в кольцо, то закончат, только-только начав, со счётом ноль-ноль.       Или сто-сто, тут уже как посмотреть, потому что Тэхён, импульсивно впившись в губы Чонгука своими, совсем не ощутил себя проигравшим. Как едва ли Чонгук себя ощутил, прижимаясь к нему в широком пространстве, пропахшим паркетом и моющим средством. Сердце дурацкое ещё билось так быстро в груди, как даже во время самых кровавых миссий не заходилось — Тэхён этот момент отлично запомнил.       Наверное, всё-таки здесь. И, стоит думать, Чонгук бы так же ответил, потому что именно с того поцелуя всё стало немного иным: окутанным тайной, что не раскрылась даже Намджуну, но превратившимся в какой-то невероятный катализатор рождения силы. Кто-то когда-то пошутит: вы как солнце с луной, где Чонгук греет мерно и немного из тени, а Тэхён так ярко горит, что на него смотреть невозможно порой. Чуть позже люди, сидящие в социальных сетях, дополнят это высказывание, ссылаясь на тренд: Тэхён в их тандеме был «la-la-la», а Чонгук — «okay-okay».       Тэхён же вновь скажет, что они были сильнейшими. Чонгук бы заметил, что они просто были собой с первого и до последнего дня. Экспрессивными, могучими, юными — во многом дурацкими, но охранявшими своё подростковое Чувство так бережно, как сам Чонгук всегда призывал охранять простых беззащитных людей.       Моральный компас Чонгука всегда раздражал. Порой ровно настолько, что Тэхён мечтал о том, чтобы его поломать — и даже не мог и догадываться, что когда поломка и правда случится, то он будет страдать больше всех.       Дольше всех.       Настолько, чёрт, дольше, что не отойдёт до конца никогда. Навсегда будет помнить улыбки, касания, узость чужого стройного тела под своим обнажённым. Как будет помнить шепотки в духе: «Всё хорошо, я тебя никогда не обижу» или «Я тебя буду беречь, Чон, идёт?» — чтобы с возрастом неожиданно вдруг осознать, что Чонгук ему обратных клятв той же громкости никогда не давал.       Это всегда было ярким «Люблю тебя» и сдержанным «Не кричи об этом так громко»; пылким «Давай сбежим ото всех?» и рациональным «А кто тогда защитит простых смертных?» в ответ. Громким «Выбирая между тобой и окружающим миром, я не задумаюсь» и лаконичным «Я тоже» — и только по достижении определённого опыта Тэхён осознал, что это «Я тоже» в контексте сложного выбора никогда о нём не было.       Или же... было? Потому что нельзя же не выбрать того, кто всегда тебя выбирал и кого в повседневности всегда выбирал ты сам в ответ.       Наверное, так. Но когда компас всё же сломался, причинив всем вокруг много боли, Ким Тэхён ощущал себя смертельно униженным. Но не настолько, чтобы рука всё-таки поднялась посреди оживлённой улицы Токио, когда он от него уходил.       Чон Чонгук, сменивший свой вектор мышления на все сто восемьдесят, решил строить мир заново — без слабых людей, но только с сильными магами. Решил — и этим решением предал всех магов, что жизнь отдавали за то, чтобы дарить шанс беззащитным.       Однако одного Ким Тэхёна предал вдвойне, оставив того в одиночестве жить по своим старым принципам, которые в нём когда-то сам и взрастил. Да так прочно, что рука всё ещё не поднялась — даже тогда, когда Чонгук, уходя от него, повернулся спиной.       Так прочно, что даже в момент, когда Ким Тэхён, держа в руках осколки разбитого сердца, плакал навзрыд в темноте собственной комнаты, раз за разом шепча три слога фамилии-имени, начать ненавидеть не получалось.       Если кто-нибудь спросит, когда именно случилось всё это, Тэхён сходу не даст точных ответов. Откровенничать прямо так сразу тоже не станет — не такой он человек, однако если задавший вопрос будет достаточно близок, ровно настолько, что при нём можно было бы снять маску шута, то и слегка порассуждать грешным не будет.       Едва ли можно быстро ответить, где был тот момент, когда он полюбил своего лучшего друга настолько, что больше так и не смог никого полюбить.       Но он точно уверен, что знает, когда это закончилось.       Всё там же, в Токио, когда Чонгук, проиграв мальчишке особого ранга, был слаб, уязвим, окровавлен, однако продолжал ему улыбаться, осознавая, что вот он — конец.       Такой окончательный, что можно было честно шепнуть палачу, который когда-то толкался в его стройное тело и обещал не обижать и беречь:       — Прости, что выбирая между тобой и окружающим миром, я выбрал тебя, не задумываясь, но совершенно не так, как тебе было нужно.       Убивая его, Ким Тэхён снова плакал.       И даже когда всё это закончилось, знал, что отпустить так и не сможет.       ...И не зря, видимо. Ведь если бы он его всё-таки отпустил, то на месте погиб бы на станции Сибуя, за спиной услышав родное:       — Йо, Тэхён. Давно мы не виделись.       Да, Чон Чонгук.       И правда чертовски давно — ровно настолько, что никогда никто не поймёт, как сильно по сей день Ким Тэхён жаждет, чтобы эгоистичное «я» в контексте сильнейшего вновь превратилось в исходное «мы».