Главное простить себя

      Два года в Богом забытом месте, бег от себя и придуманное настоящие. Наверное, самое страшное в этом было — отсутствие прощения. Когда она услышала те страшные слова, что она потеряла фактически сына, внутри нее сломалась ее стальная пружина, которая то и дело выручала ее. Когда нужно было, Надежда Петровна была самым стойким солдатиком на горизонте советской культуры. Она пережила и попытки сломить ее, от министров и других бюрократов, которые считали ее неуправляемой и опасной. Только те, кто смог разглядеть в ней ее истинное лицо и намерения становились лучшими друзьями. Надо сказать, таковых в министерствах находилось немало. Светлова со своим ансамблем всегда была любима народом, да и бюрократами различного уровня. Все понимали, то, что она делает мало кому возможно повторить или свершить. На ее концертах люди проживали жизни в танцах, узнавали себя и своих близких или коллег. Она никогда не делала ничего для себя, только для «Березки».       Слишком сильно по ней ударили те слова. Он остался там… Слезы. Их не было, был шок и замирание сердца. Анатолий, который просто держал ее на ногах, когда это все происходило. Она сломалась, внутри пружина обломилась от напряжения. Она потеряла свой стержень, не хватило у нее сил на продолжение борьбы. Оставила ансамбль, Анатолия, бросила Москву и уехала туда, где про нее и не слышали, а если слышали, то не видели и знать кто она не знают.       Первый месяц там был для нее адом, но не из-за условий жизни, к которым она не привыкла, как могли подумать многие, а из-за мыслей и чувств. Она съедала себя изнутри чувством вины и обиды. Она не смогла в этой жизни сделать ничего кроме танцев. Сын ее оставил, предал фактически. Любимый мужчина… А кто он, она очень долго думала о том, какую роль в ее жизни играет Толя и Давид. Давид был яркой любовью, отцом ее ребенка, но только и всего, да он был частью ее души, но рядом с ней все годы был Анатолий. Сейчас в дали от нее, обида начинала немного угасать, злость пропала. Он сделал все правильно, она не имела права решать все за сына, он должен был знать своего отца, достаточно того, что он не знал мать. Сейчас, когда она была далеко от всех, когда мысли начинали выстраиваться в ряд, она понимала, что сдалась, сломалась… Она бросила всех.       Бег от собственных мыслей длился бы еще долго, она жила в замкнутом круге дней, думала о том, взойдет ли морковь, будет ли чем кормиться зимой, не думала о танцах, запретила себе думать, только вот перед сном в ее голове всегда играла музыка, промелькивали движения танца, она скучала по этому, но бежала от себя и гнала эти мысли подальше. Этот бег прожался бы и дальше, если бы снова в ее жизнь не вошел Анатолий.       Когда только она его увидела в окошко магазина, думала, что миллионы мелких мурашек пробежались по ее телу. Как и не было тех двух лет разлуки и ссоры перед его отъездом, сколько раз она себя корила за те последние слова. Он не заслуживал к себе такого отношения. Гордость и эго говорили тогда в ней, слишком она привыкла к тому, что он делает все, как ей хочется, а тут он решил сам. Да еще и это касалось ее сына. Конечно, сейчас спустя столько времени она смогла осознать, что по сути Толя выполнил лишь просьбу ее сына, которого он любил не меньше самой Надежды. И вот теперь снова на нее смотрят эти глаза. А ведь она никому не говорила свое местонахождение, а он нашел… — Здравствуй, — наверное самое банальное что могло прийти в голову, но только сейчас это было просто сказкой. Он здесь, в километрах от Москвы, от привычной жизни. — Я заметил, что у тебя дверь на одной петле держится. Взял у соседа инструмент. — Она лишь приподняла уголки губ, но так и не подняла на него взгляда. Боялась себя, боялась посмотреть на него и понять, как была не права все эти долгие годы. Почти три десятка лет она держала его на расстоянии поцелуя. Нет, она не была монашкой, у них иногда случалась близость, но она была скорее для здоровья, чем страстью или пошлостью. Больше двадцати лет она не смотрела ни на кого из мужчин, а он просто был рядом. В любое время дня и ночи он мчался к ней и не только потому что это было его работой, курировать и предотвращать… — Я печенье к чаю купил. У меня отпуск. Надя. Пустишь на постой? Обузой не буду… — Оставайся, не отстанешь же, — зачем он только это говорил, она итак знала, что он не сможет быть обузой, он ее стержень и ее поддержка. Он приехал и все стало по-другому. Нет, дело не в быту или соседстве, на душе стало по-другому, как раньше рядом с ним, легко и уютно. Она всегда считала его своим другом, хотя видела ту безграничную любовь в его глазах. — Пойду чайник поставлю…       Они пили чай с песочным печеньем, ее любимым, он помнил это, а еще она знала, что в этой деревне не продается это печенье, он привез его с собой, он помнил… Ее мучал только один вопрос, почему он приехал только сейчас, спустя два года, ведь это был явно не первый отпуск за это время. — А ты не изменился, — вдруг нарушила тишину Светлова. — Все такой же заботливый и преданный, только зачем? Толя… — Я люблю тебя, ты это знаешь прекрасно, я не могу смотреть на тебя тут, как ты живешь не своей жизнью, как рушишь себя изнутри. — Как ты меня нашел? — этот вопрос был скорее для перевода темы, нежели она хотела знать ответ на него. — Меня сослали, а не уволили. Комитет искать умеет, — усмехнулся про себя мужчина. Все также не отводя взгляда от сидящей напротив женщины. Надежда всегда была для него идеалом, он любил ее уже больше четверти века. Она столько раз отказывала ему в предложении стать его женой. Только за эти два года вдали от нее, когда о ней были только рваные весточки коллег о том, что жива, не в беде, здорова, почти. Он понял, она боялась его разочаровать, она всю себя отдавала «Березке» это была ее семья, а он бы просил внимания. Сейчас он смотрел на нее и мыслями возвращался в прошлое. Сколько раз они вот так же сидели у нее в квартире в Москве, пили чай, смеялись или грустили, он поддерживал ее перед сложными концертами, с трепетом относился к любому ее начинанию в творчестве, помогал и оберегал, всегда находил нужные слова и действия. — Понятно, — усмехнулась Надежда в чашку чая, — только Толя, спасибо что приехал, навестил, но тебе лучше уехать домой, у меня теперь другая жизнь, — с болью в голосе произнесла она, не могла она позволить себе разрушить и его жизнь тоже. — Я смог к тебе приехать только после того, как понял, что мало простить других, нужно простить себя, Надя, поехали в Москву, — он сделал большой глоток чая, поставил на стол кружку и отвернулся, собираясь встать и уйти. Нет, не из дома любимой женщины или ее жизни, он собирался уйти сейчас с ее глаз, ей нужно подумать, но перед этим, — как же твоя семья? Близкие, ансамбль? — Они живут без меня уже два года, не умерли, как-то справляются, — боль в голосе, — а семья… У меня ее нет, — потух взгляд, зря он это затеял на ночь, разбередил ее душу. — А внук? Сын Вари от Алексея? — глаза в глаза, ее темные, наполненные слезами, против его светлых, полных любви. Она не знала — Какой внук? Значит Варя не посчитала нужным сказать, а ведь могла бы и Нине написать, — слова полные боли, она встала со своего места, минуя мужчину выскочила на улицу, где спустя пару минут прошел первый раскат грома и полился с неба дождь, ливень. Она подняла лицо к небу, капли дождя моментально промочили ее одежду и смешались со слезами. Мужчина последовал за ней. Попытался ее затянуть обратно в дом, но она словно приросла к земле, тогда мужчина просто сжал ее в своих объятьях, хоть как-то закрывая от непогоды. Она была напряжена, словно стальная струна, но с каждой секундой, согреваемая теплом его тела, она расслаблялась и вот уже она обмякла в его объятиях, спрятав лицо и содрогаясь в истерике. Анатолий просто прижимал ее к себе, слегка поглаживая ее по спине, понимая, что ей просто необходим выход всех накопившихся внутри эмоций и переживаний. Они промокли до нитки, но ливень завершился так же внезапно как и начался. Ее всхлипывания стали реже, он держал ее в своих объятиях, готовый стоять так столько, сколько ей нужно… — Ты дрожишь от холода, Надюш, пойдем в дом, — она лишь кивнула ему в грудь, так и не поднимая глаз, он провел ее в комнату, усадил на диван, а сам направился на поиски полотенца и сухой одежды. Теплый плед он обнаружил на кровати, а еще отметил про себя, что спальное место тут одно, если не считать миниатюрный диван. — Держи, тебе нужно переодеться, — он протянул ей домашнее платье, в котором она всегда ходила в Москве и не разу не надела его тут. — А ты? — впервые за последний час она посмотрела ему в глаза, — ты же совершенно вымок и можешь заболеть. — Теперь была ее очередь проявить заботу, она тут же скинула с ебя мокрые вещи, облачилась в платье и потянула его в кухню к печке. Она была еще теплой. — Надь, не волнуйся за меня, — впервые за последние два года они ощутили тепло в душе. Оба понимали, что как прежде уже не будет, слишком многое поменялось в их жизнях. — Прости меня, — вдруг вымолвила женщина, просушивая волосы полотенцем, сейчас она была такой родной и домашней, что он не хотел ее оставлять. — Тебе не за что просить прощения, — Анатолий приблизился к ней, — ты не в чем не виновата. Пойдем, тебе нужно согреться, — он проводил женщину в спальню, устроив ее в кровати, укрыл теплым одеялом, а сам направился в комнату, он решил, что эту ночь он проведет здесь, на диванчике, или если будет совсем плохо уйдет в машину, но нагружать Надежду он не хотел, быстро заправив постель он устроился на ночлег в не самой удобной позе, но он этого не замечал.       Утро встретило их нежным рассветом, Анатолий проснулся куда раньше женщины и, оставив на столе завтрак, отправился помогать ей в огороде. Коса нашлась в сарае, правда не заточенная, но это оказалось делом пяти минут. Он почти закончил косить сухую траву за домом, как услышал ее пение, давно он не слышал ее прекрасного голоса. Она вернулась, его Светлова вернулась, значит все было не зря, он лишь улыбнулся и продолжил за ней наблюдать, как она босиком танцует на траве со свежей росой, как двигается в такт своей песни. — Бросай косу. Мы едем в Москву! — озорные чертики в глазах, кем-то называемые огнем, снова вернулись в ее взгляд. Она вернулась. — Как я рад, — кидая инструмент в траву, мужчина пошел в дом, собирать вещи и увозить свою женщину домой. Он не сказал ей, что он все еще на Дальнем Востоке, он решит этот вопрос как можно скорее, чтобы снова оказаться рядом с ней.       Дорога до Москвы вымотала их, поэтому как только Надежда перешагнула порог своей квартиры она упала на стул без сил. Ее удивил порядок, который царил в квартире. Он прибрал тут все перед отъездом к ней, он знал, что она вернется. Ей казалось, что он ее знает куда лучше, чем она сама себя. — Когда ты только все успел, — улыбнулась Светлова, нежно взяв руку Анатолия, поглаживая подушечками пальцев его ладонь. — Я догадывался, что у тебя не будет сил после дороги, — улыбнулся, слегка провел руками по ее плечам, освободив свою ладонь, небольшие массажные движения по спине. — Оставайся, ты устал, не нужно ехать к себе на квартиру, — она притянула его руку к своему лицу и прижалась к нему. Мужчина замер, он наслаждался моментом, боялся спугнуть эту атмосферу, которой ему так не хватало долгие два года.       Утром Москва кипит жизнью, вот и сейчас в одной квартире собирались двое. Он в Комитет, но только после того, как отвезет Надежду к внуку и в ансамбль. А она на встречу новой жизни. Этой ночью она поняла, что Анатолий и Варя с сыном единственные оставшиеся здесь близкие люди. Они собрались быстро, взяли такси и поехали по адресу, где жила Варвара. Она гуляла с сыном, прелестным мальчишкой, Светлова не смогла найти в себе силы познакомиться с ним и увидеть Варю. Анатолий, как всегда знал все наперед о ней, отправились в «Березку». Только туда она пошла одна. Анатолий отправился в Комитет, пытаться вернуться в Москву.       Она встретила его дома, задумчивая, но при этом такая родная. Что-то в ней изменилось, но он пока не мог понять что. Ему получилось вернуться в Московский комитет, да не на прежнюю должность, но все же. А потом его пригласили в Министерство культуры. Он знал о скандале рядом с ее ансамблем, но ей ничего не говорил, ему и его коллегам удалось убрать «Березку» из этой истории. — Не для того ты в Москву Вернулась, чтобы грустить, — поставил на стол блинчики, обратился он к женщине. — Когда все успело так измениться… — она не понимала, когда все стало таким. Таким чужим. — Эдит без коллектива никто, а коллективу нужен лидер. — А как же ты? — он подозревал, что его разговор принес свои плоды и ей уже вернули должность худ.рука. — А у меня теперь другая семья, — улыбнулась женщина, проходя за спину Анатолия и располагая свои руки на его плечах. — Сколько раз, вы Анатолий Борисович, делали мне предложение? — она почувствовала, как он напрягся, и нежно сжала свои ладошки на его плечах. — Я могу повторить, — он чуть повернул голову к ней. — Не нужно, — напряжение возрастало, впервые он не знал, что от нее ждать и что она задумала. — Это я делаю вам предложение, будьте моим мужем? — Сколько раз ты мне отказывала? — после недолгой паузы заговорил мужчина, он не хотел причинять ей душевную боль, но раны на сердце давали свои плоды. Она отстранилась и напряглась в голове женщины пролетели тысячи мыслей о том, что она опоздала, он не дождался ее, что это все было иллюзией. — А я соглашусь с первого, — он услышал вздох облегчения. Прижал к своим губам ее руку, а она устроила свой подбородок на его макушке, нежно прижимаясь к спине мужчины, давая понять, что теперь она станет для него надежным тылом. — Мне и остатка жизни не хватит, чтобы сполна вернуть все то, что ты для меня делал, — она уже удобно была устроена на коленях мужчины, обнимая его за шею и прижимаясь к груди. — Ты станешь моей женой, о большем я и мечтать не мог, — он поцеловал ее. Нежно, трепетно, но в ту же секунду страстно. Они вкладывали в этот поцелуй многое, все то, о чем молчали на протяжении десятков лет. Впереди их ждала совместная жизнь, наполненная любовью и нежностью, хранившимися в их душах на протяжении многих лет.