Часть 1
15 октября 2023 г. в 16:52
Свет от факела отражался в капельках пота, стекающих по спине Элайджи. Его бледная фигура, казалась Никлаусу совершенством, выточенным из мрамора, а стоны, гулко отражающиеся от стен, порождали волны мурашек. Клаус закусил губу, пытаясь сдержать свой всхлип: он чувствовал себя воришкой в собственном доме, подглядывая за братом, предающимся утехам с юношей из местной знати. Через щель между косяком и дверью было сложно увидеть картину целиком, поэтому его взгляд то и дело выхватывал фрагменты: кудри человека, разметавшиеся по подушке, напряженную спину брата, движение мышц под его кожей, которое завораживало. Клаус вторил его толчкам движениями рукой вдоль своего члена, от искусанных губ во рту разливался привкус крови, а на лбу выступила испарина — он хотел быть на месте этого мальчишки.
Эта греховная идея отравляла его мысли уже так давно, что момент ее появления давно был стерт временем. Возможно он первый раз неподобающе взглянул на своего брата еще тогда, когда будучи человеком отмечал его силу и красоту. Возможно это случилось позже, когда он случайно застал его с одной из его любовниц или тогда, когда стоны Элайджи доносились до его комнаты через приоткрытые двери. Или тогда, когда он увидел, темный, полный восхищения взгляд, и захотел, чтобы тот был всегда обращен на него. Но результат был один — уже несколько столетий Клаус думал о своем брате в неподобающем ключе. И не только думал, но и подглядывал за ним, ласкал себя с мыслью о нем и, сгорая от ревности, убирал из их жизни любого, кто в ней мог задержаться надолго.
Сегодняшняя ночь отличалась тем, что Никлаусу первый раз удалось застать брата с другим мужчиной. Это небольшое изменение в мизансцене подняло его возбуждение до небывалых высот. Так легко было представить себя на месте этого мужчины. Представить, что это его грудь Элайджа покрывает поцелуями, его член накрывает рукой, в нем движется с особенной силой и страстью. Всхлип вырвался из истерзанных губ одновременно с наступлением оргазма:
— Элайджа, — едва слышно выдохнул Клаус и сразу же напрягся и задержал дыхание. Ему показалось, что брат мог услышать его, опасение было напрасным: тот ни на секунду не прервал своих движений. Немного расслабившись, Никлаус стремительно скрылся в коридорах — ему срочно требовалось умыться и немного поспать.
Клаусу казалось, что он сходит с ума. После увиденного любой контакт с Элайджей будто намекал ему на что-то и рождал ворох неосуществимых фантазий. Насмешливый взгляд брата словно следовал за ним по всему замку, хотя Клаусу так ни разу и не удалось его поймать. Простое прикосновение к предплечью горело у него на коже еще несколько минут после контакта, который казался дольше, чем обычно. Низкий шепот над ухом волнами посылал мурашки по его коже. Развитое воображение и эмоциональность определенно играли с ним дурацкую шутку.
В итоге он сбежал в свою мастерскую, пытаясь выплеснуть свои чувства на холст. Запереть хотя бы их часть в картине, чтобы они не отравляли каждую новую мысль своим присутствием. Хаос из линий и цветов не желал складываться в цельный образ, но каждый мазок приносил новый оттенок отчаяния в общее безумие.
Издав яростный вопль, Никлаус швырнул незаконченную картину в стену — мысли никак не желали укладываться в его голове. Он стремительным шагом направился к гостиной: алкоголь должен был помочь хотя бы ненадолго. Когда он распахнул дверь, его взгляд встретился с темным, полным возбуждения взглядом брата, и он застыл, не в силах пошевелиться.
Вчерашний юноша полулежал в объятиях вампира, его глаза были закрыты, а голова запрокинута, открывая доступ к шее, по которой бежала тонкая струйка крови. Элайджа медленно слизнул красные капли с уголков губ, не отпуская взгляда брата, и напоказ медленно провел пальцами по груди человека, лаская ее и вырывая у того тихий стон.
Никлаус вздрогнул от этого звука. Возбуждение и стыд смешались в крепкий коктейль, который тронул красным его щеки, заставил волоски на руках встать дыбом, а сердце пропустить удар. Элайджа слегка наклонил голову, наблюдая за его реакцией, и расплылся в усмешке.
— Эдгар, мы закончили. Ты немедленно отправишься к себе и забудешь все, что происходило здесь сегодня, — он легко оттолкнул от себя юношу, который, поспешив подчиниться приказу, выбежал из комнаты, закрыв за собой дверь.
Мгновение — и Элайджа стоит в нескольких сантиметрах от Клауса, заставляя того отступить, прижавшись спиной к твердому дереву.
— Как давно? — вопрос звучит четко, но он едва пробивается сквозь шум крови в ушах Клауса. И тот пытается отвернуться, не желая встречаться с братом взглядом, но горячая рука ложится на подбородок и жестко фиксирует их лица напротив друг друга. Выражение лица Элайджи непроницаемо, только его зрачки, широкие и пульсирующие, выдают бурю эмоций в нем.
Клаусу хочется надеяться на лучшее, но он уверен, что это гнев и отвращение. Что еще сейчас его брат может испытывать? Слезы собираются в уголках глаз и оставляют горячие соленые дорожки на его щеках (он никогда не умел их сдерживать). Его ответ звучит хрипло и отчаяно — Всегда…
Элайджа медленно изучает его. Для Клауса сейчас секунды кажутся вечностью, и он сжимается в ожидании удара, который обязан последовать за его признанием. Но вместо этого он чувствует нежное прикосновение к своему лицу — Элайджа стирает его слезы тыльной стороной ладони, большим пальцем обводит контур губ. И Клаус в неверии широко распахивает глаза и задерживает дыхание. Он уверен, что происходящее сейчас сон или одна из его фантазий. Элайджа кладет вторую руку ему на талию и вдавливает его в дверь.
— Я не был вчера уверен, показалось мне или нет, — Клаус дергается и сглатывает, — Значит, точно не показалось, — удовлетворенно заключает Элайджа, — Но сегодня ты весь день вел себя так странно, что я просто не мог не проверить твою реакцию. Почему ты ничего не сказал мне раньше?
— Я… Отец… Грех… — Никлаус путается в собственных словах и выдает бессвязную речь полную всхлипов и вздохов, в ответ Элайджа только прижимает его ближе. Его пальцы скользят по затылку младшего брата, пока тот, вцепившись в него, пытается успокоить собственное дыхание под звук его спокойного голоса.
— Грех, мораль — эти слова ничего не значат, если ты сам не придашь им значение. Особенно для нас. Мне не важно ничего из этого. Я дал тебе клятву: всегда и навечно, и я буду любить тебя, несмотря ни на что. Любить тебя так, как ты этого захочешь, — Элайджа приподнимает заплаканное лицо Клауса и запечатлевает короткий нежный поцелуй у него на губах, — Через час в моих покоях.
«Если решишься» повисает несказанным в тишине, которую нарушают только звуки удаляющихся шагов. И Никлаус остается в гостиной один с горящими губами и одной четкой мыслью: Элайджа все знает и готов его принять, значит, стоит попытаться.
Всполохи пламени играют в рубиновой жидкости, бокал с которой Элайджа небрежно покачивает в руке. Вино слегка вяжет, оставляя на языке тягучую сладость, которая помогает сгладить нервозность ожидания. Его брат задерживается. По наблюдениям Элайджи, тот несмотря на всю горячность и импульсивность, безумно боялся перемен, которые могли как-то повлиять на отношения внутри семьи. Из-за прошлого и в особенности их родителей все они боялись быть отвергнутыми и еще больше остаться в одиночестве, но у его брата эти страхи выходили на какой-то особый уровень.
Поэтому Элайджа и дал ему возможность сбежать и сделать вид, что ничего не произошло. Но он надеялся, что она останется невостребованной. Порыв воздуха шевельнул его волосы, и чуткий слух уловил заполошный стук сердца.
— Никлаус, — имя повисло в вязкой тишине, — Я ждал тебя немного раньше.
Элайджа медленно отставил бокал и так же неторопливо приблизился к брату. Стоило им оказаться на расстоянии вытянутой руки, как Клаус резко подался вперед, хватаясь за ворот рубахи брата с такой силой, что затрещала ткань, он приник к его губам в глубоком жадном поцелуе. Его язык исследовал самые дальние уголки рта, а выступившие клыки срывали капельки крови с его губ.
Элайджа покорно отвечал на поцелуй, позволяя брату делать все, что тому захочется. Его язык играл с языком Клауса, а губы ловили заданный ритм. Он чувствовал как младшего постепенно отпускает напряжение и он расслабляется рядом с ним. Когда яростная энергия окончательно затихла, одна рука Элайджи оказалась на спине Клауса, прижимая их друг к другу, а вторая зарылась в кудри, жестко сжимая их и перехватывая контроль.
Поцелуй преобразился — теперь Элайджа доминировал, подавляя любое сопротивление брата. Слизывал кровь, с обкусанных губ, прижимал их тела ближе друг к другу и тянул брата за волосы, вырывая у того тихие всхлипы.
Раздевались они стремительно, не желая отрываться друг от друга ни на секунду. Одежда в беспорядке падала на пол, иногда по частям, пока расстояние между мужчинами и кроватью неумолимо уменьшалось. Наконец, Элайджа легко толкнул брата, заставляя того упасть спиной на матрас.
Никлаус приподнялся на локтях и сфокусировал взгляд на брате. Тот по-прежнему казался ему произведением искусства: точеные мышцы, фарфоровая кожа, темный пронизывающий взгляд и крупный налитый член. Никлаус облизнулся, представляя его тяжесть у себя на языке. Быстрый взгляд в лицо Элайдже показал, что тот ждет инициативы от него, вероятно ожидая обычной яростной напористости. Но у Клауса были другие планы.
Слишком давно он мечтал об этой ночи. Подглядывая за братом, он видел, каким сильным и властным тот был со своими любовниками, и представлял себя на их месте, и сейчас ему наконец представилась возможность испытать это по-настоящему. Никлаус откинулся на подушки и встретился глазами с Элайджей, удерживая его взгляд, он мучительно-медленно завел руки руки за голову, одновременно наклонив голову в сторону, открывая лучший доступ к шее.
Из горла Элайджи вырвалось хриплое рычание, покорность брата будила в нем глубоко похороненную хищную ипостась. Он навис над братом, покрывая его шею и торс грубыми поцелуями, появившиеся клыки глубоко царапали кожу, и Элайджа ласкал ее языком, слизывая выступившую кровь, заставляя Никлауса дрожать и стонать под собой.
— Жаль, что ты так быстро исцеляешься, — Элайджа медленно водил пальцами по затягивающимся отметинам, слегка надавливая на те, что еще не исчезли до конца, — Я хотел бы видеть на тебе все следы этой ночи, иметь возможность обновить их завтра, и послезавтра, и каждую ночь после, — каждое новое слово сопровождал поцелуй-укус, — Но придется довольствоваться только воспоминаниями, — Элайджа притворно вздохнул и наклонился над братом, чтобы прошептать ему прямо в губы, — Так что я хочу распробовать тебя как следует.
Никлауса обожгло смесью боли и удовольствия: Элайджа опустился вниз и, запечатлев короткий поцелуй на внутренней стороне бедра, укусил его и начал жадно пить, в такт двигая рукой по его члену. Никлаус издал короткий вскрик и потянулся руками к волосам брата в неясном желании. Но ему помешала это сделать жесткая хватка на запястьях.
Элайджа выглядел немного безумно, на его лице виднелись потеки крови, а в глазах смешались жажда и возбуждение. Оторвавшись от своего занятия, он с силой вжал руки брата в матрас над его головой и произнес:
— Будь хорошим мальчиком, Никлаус, мы только начинаем, — по телу Клауса пробежала дрожь: он никогда не видел брата таким, в горле пересохло от возбуждения, приправленного страхом. — Перевернись, — властно произнес Элайджа, и тот поспешил послушаться, оказавшись на четвереньках. Элайджа мягко надавил на его плечи, вынуждая опустить их и голову на кровать, оставляя задницу выставленной напоказ. Щеки Клауса вспыхнули от смущения, — Ты такой красивый, — прошептал ему на ухо Элайджа, скользя кончиками пальцев вдоль его позвоночника, — Такой открытый для меня. Не смей двигаться, пока я тебе не разрешу.
Клаус плыл на волнах возбуждения, которое подпитывалось легким чувством принадлежности и унижения (что стало для него большой неожиданностью). Он покорно подставлялся под ласки, заводясь сильнее с каждым прикосновением прохладных пальцев к его пылающей коже. Комната заполнялась его стонами и тяжелым дыханием Элайджи, которое он слышал за своей спиной. Ему нестерпимо хотелось чего-то большего.
— Элайджа, — его голос звучал умоляюще, — Пожалуйста, хватит играть со мной.
— Разве я не сказал тебе, что мы только начинаем? Но раз ты так просишь, пожалуй, мы попробуем кое-что другое.
Сильная рука, раздвинула ему ноги шире. Послышался мягкий смешок, и Клаус почувствовал, руки на своих ягодицах. Прикосновение языка к анусу стало для него неожиданностью. Горячие неглубокие толчки внутрь, доводили Никлауса до исступления. А следовавшие за ними прикосновения к члену и промежности заставили его стонать, шипеть и сыпать едва слышными проклятиями, которые приводили только к более активным действиям языком со стороны Элайджи. Спустя несколько минут, у него начали неметь руки от того, с какой силой он вцепился в простынь, а ноги едва держали его.
Элайджа наслаждался происходящим. Видеть обычно яростного брата таким покорным было восхитительно. Никлаус всегда был красив, но сейчас: раздетый, покрытый следами от заживающих укусов и дорожками запекшейся крови, с испариной, выступившей на спине, влажными кудрями и искусанными губами — он выглядел как ожившее воплощение греха. И Элайджа не отказал себе в удовольствии сорвать с его губ очередной поцелуй.
Он медленно ввел палец во влажный, немного растянутый анус Клауса, наблюдая за выражением его лица, слушая очередной тонкий всхлип. Не желая ждать, он добавил второй палец, смоченный в крови и слюне, вызывая у брата болезненную гримасу, впрочем, быстро сменившуюся на выражение удовольствия, когда он согнул пальцы, задевая простату.
Элайджа растягивал брата немного поспешно, но аккуратно — ему нравилось слушать болезненные всхлипы Никлауса, но он никогда не хотел причинить ему настоящую боль. Когда пальцы двигались внутри отверстия уже достаточно свободно, Элайджа вытащил их и запустил в кудри Никлауса, вынуждая того поднять голову и попытаться сфокусировать на нем мутный от возбуждения взгляд.
— Оближи, — его твердый член покачивался у губ Клауса, которые тот покорно разомкнул, предоставляя брату возможность делать с ним все, что он захочет, — Хороший мальчик, — Элайджа медленно толкнулся в рот Клауса, издав громкий стон, когда тот начал сосать и облизывать головку. Достаточно быстро он потянул Клауса за кудри, вынуждая того выпустить член изо рта.
Переместившись за спину брата, Элайджа одной рукой направлял себя в растянутое отверстие, а второй придерживал его за бедра, не давая пошевелиться. Клаус мелко дышал, разрываясь между удовольствием и необычным ощущением наполненности. Он никогда не был с другими мужчинами в нижней позиции, да у него были эксперименты с собственными и не только пальцами, но это не могло сравниться с ощущением члена внутри.
Медленно продвинувшись до конца Элайджа резко вышел почти на половину и с силой толкнулся обратно, вырывая из Клауса протяжный стон. Он потянулся к брату, меняя позу, обнимая его за грудь одной рукой и заставляя откинуться спиной себе на грудь. Ритмично толкаясь внутрь, Элайджа стонал Клаусу прямо в ухо, усиливая его возбуждение.
От очередного толчка задевшего простату, Никлаус вскрикнул и задвигался сам, активнее насаживаясь на член. Он чувствовал себя так хорошо, как никогда раньше, все мысли о неправильности были выбиты ритмичными движениями внутри него, стерты низкими стонами Элайджи. Его грубо потянули за кудри, открывая шею, и острые ощущения от укуса прошили его тело, став последней каплей.
Элайджа чувствовал, как сокращаются мышцы вокруг его члена, как дрожит от оргазма Никлаус в его руках. Ощущений от этого и теплой крови во рту хватило ему, чтобы последовать следом.
Тяжело дыша, они лежали на промокших от пота, спермы и крови простынях. Элайджа прижимал к себе все еще дрожащего от избытка ощущений брата и чувствовал, как чудовище внутри удовлетворенно урчит. У них была всего одна ночь, но она определенно станет первой из многих.