Фридрих осторожно, словно боящийся разбудить грозных родителей ребёнок, вошёл в оживлённую таверну. В нос ударили запахи разных сортов алкоголя и сушёной рыбы, превращаясь в одно резкое и тошнотворное зловонье. Но нужно было лишь немного подождать, прежде чем обоняние притупилось и перестало замечать неприятные ароматы. Фридрих огляделся по сторонам и был обескуражен. Посетители будто умышленно разделили зал на две половины: для немцев и для бельгийцев. Тут действительно такие порядки? Фридрих отошёл в угол, держась как можно дальше от солдат, но и не соседствуя с жителями Химворде.
Дверь распахнулась, и в таверну ввалились ещё несколько усталых военных. Они деловито уселись за первые попавшееся им на глаза места, нарушив этот негласный закон, стали громко звать официантку. Бельгийцы перешёптывались о чём-то на родном языке. Глядя на их брезгливые и недовольные лица, Фридрих понял: говорят они явно ничего хорошего. И тут же заключил для себя, что правила никого и не было, а просто горожане хотят хоть как-то показать право на свою землю, но им вновь плюют в лицо захватчики.
Фридрих посмотрел на пустой и едва освещаемый лампами столик рядом с собой. Это то, что и было нужно — незаметно, нешумно. Он хотел было оставить свою сумку на стуле, заняв тем самым место, но не рискнул и положил на стол только книгу и пустой блокнот.
У барной стойки стоял усатый, с фингалом на левом глазу, хозяин таверны. Он был немного напряжён, всё сильнее натирая бокалы, и то и дело поглядывал на солдат. Взглянув на Фридриха напротив себя, мужчина улыбнулся и спросил по-французски:
— Добрый вечер! Что будете заказывать?
Фридрих растерялся и едва приоткрыл рот, как бармен уже перешёл на английский:
— Что желаете, сэр?
— Я… Мне… н-нужен ужин… п-пожалуйста…
Услышав немецкий акцент, усач тут же переменился в лице и от былой доброжелательности не осталось и следа. Взгляд его теперь пронзал ненавистью и презрением.
— Ужин значит, да? — процедил он сквозь зубы, громко поставив бокал на стойку, отчего Фридрих невольно вздрогнул. — Хорошо! Замечательно! Будешь жрать то же самое, что и твои сослуживцы!
— Я н-не солдат… я — ж… жур…журналист.
— Мне плевать, кто ты есть! Все вы — крысы. Кормить вас, тварей, ещё должен!
Хозяин назвал стоимость ужина и продолжил ворчать. Фридрих, стараясь подавить дрожь в руках, потянулся за кошельком. За спиной были слышны голоса ожидающих очередь, отчего стало ещё более волнительно. Отдав деньги, он хотел как можно быстрее и незаметнее скрыться за столиком, но удача была не на его стороне. Резко развернувшись, он невольно ударил локтем мужчину и наступил на подол юбки девушки.
— Entschuldigung, Madame, Monsieur! — выпалил Фридрих на родном языке.
— Tu parleras allemand à la maison, connard! — получил в ответ от недовольного и подвыпившего мужчины.
Фридрих ускорил шаг, надеясь не попасть в очередную неловкую ситуацию, и ощущал на себе осуждающие взгляды бельгийцев. Хотелось просто зайти и поесть без лишнего внимания, а получилось как всегда… Когда он присел за стол, никому до него уже не было дела. Разве что один из солдат посмотрел с сочувствием и доброжелательно улыбнулся, будто говоря: «Не переживай! Скоро привыкнешь!».
А привыкать не было совсем никакого желания. Не этого ждал Фридрих, когда стал журналистом. Ему хотелось писать новости об успехах в науке, интересных выставках и концертах — гордиться своей страной таким образом, а не освещая приукрашенные и хвастливые вести с фронта. Разве это повод для гордости? С подобными мыслями Фридрих сидел и смотрел в пустой блокнот, который желал впитать свежие идеи для репортажа.
Над столом появилась тень, заставившая Фридриха вернуться в реальность. Он увидел перед собой девушку, которой несколько минут назад невольно наступил на юбку. Зачем она пришла? Хочет высказать недовольство за испорченную вещь?
— Зд-зд-здр… — разбушевавшееся от неожиданности заикание не позволяло ему спокойно поприветствовать незнакомку.
— Я не помешаю? — любезно поинтересовалась она по-английски, словно напрочь забыв о произошедшем конфузе.
— Н-нет, мисс…
Девушка присела на стул и поставила на стол чашку чая и что-то на пол. Наклонив голову, Фридрих увидел потрепавшейся футляр для скрипки, а боковым зрением обратил внимание, что все места в таверне были заняты.
— Вы музыкант? — голос был негромкий, стесняющейся столь очевидного вопроса.
— Да. Приехала сюда из Штатов в рамках благотворительной акции от моей консерватории. Играю в этой таверне для горожан и поднимаю им настроение, — она с материнской заботой взглянула в сторону местных жителей. — В такое тяжёлое время важно не впасть в уныние.
От неё как будто веяло домашним уютом и теплом, заставляя Фридриха расслабиться и довериться ей. Пока незнакомка не повернулась, он успел поближе рассмотреть её. Мягкий жёлтый свет слегка оттенял миловидные щёчки на светло-персиковой коже и контрастировал с серо-голубыми глазами. Наряд был нетипичен для жителей Химворде — более богатый и под стать американской моде. Несобранные в причёску вьющееся коричневые локоны будто отражали её открытость и свободолюбие, но при этом добавляли особую элегантность.
— Играете вы не только для них, но и для солдат п-получается, — Фридрих перевёл взгляд с девушки на своих соотечественников.
— Вы считаете, что это плохо? — удивлённо спросила она. — Они не заслуживают музыки?
— Я… эм… н… не знаю… Р-разве вы не д-держите зла…
— Отнюдь! Неужели они хотели быть на этой войне? Большинство вряд ли желало покинуть дом ради всего вот этого… Легко смотреть на мир лишь крайностями, не находите?
— И вам не стыдно сидеть со мной?
— Вовсе нет! Я бы ушла со своим чаем на улицу, если бы брезговала сидеть с немцем за одним столом.
— Л-люди подумают…
— Меня не заботит, что они подумают обо мне, — беззаботно произнесла скрипачка. — Живи я по указке и мнению общества, то давно сидела бы дома с детьми и готовила ужин супругу. Однако сейчас я нахожусь тут, занимаюсь любимым делом и довольна собой.
— Это похвально и достойно уважения, мисс!
— Эйвери, — она с улыбкой дополнила обращение. — Меня зовут Теодора Эйвери. А вас?
— Фри… Фридрих Блумхаген. Рад знакомству!
Девушка обратила внимание на его книгу и прищурилась, чтобы прочесть название:
— «Фауст». О чём она? Интересная?
— Н-надеюсь. Я ещё не читать её. Но могу сказать, что в основе сюжета лежит наше народное сказание о докторе Фаусте — известном чернокнижнике, что продал душу дьяволу.
— Звучит захватывающе. Ваша работа как-то связана с литературой? Вижу у вас тут блокнот лежит. Писатель?
— Н-не совсем. Я работаю ж-журналистом. Отправили сюда от издательства писать о войне… — Фридрих обречённо вздохнул.
В этот момент подошла официантка, поставила на стол тарелку со скромным ужином и, не сказав ни слова, скрылась из виду. Фридрих немного поморщился, смотря на пережаренную котлету и шлепок картофельного пюре с комочками. Повар и хозяин прекрасно показали этим блюдом всё своё отношение к незваным гостям из Германии. Но Фридрих был рад и ему — он устал питаться урывками и чем попало.
— И как успехи со статьями? — продолжила разговор Теодора.
— Не очень хорошо на самом деле. Не знаю, о чём писать.
Он поделился с ней взглядами на журналистику, кратко поведал о любимых темах и с горечью подытожил, что повиновался воле главного редактора, не настоял на своём и не остался в Германии.
— У всего должны быть положительные стороны, Фридрих. Я уверена, что даже в этих обстоятельствах можно рассказать о чём-то хорошем.
— О том, как успешно для нас губится жизнь п-простых жителей Химворде? — саркастично буркнул он.
Теодора задумалась и, стуча пальцами по пустой чашке, разглядывала людей вокруг себя.
Вдруг дверь в таверну приоткрылась, и на пороге появился статный темноволосый мужчина в чёрном пиджаке.
— Фридрих! — восторженно воскликнула скрипачка, чем привлекла внимание людей за соседними столиками. — Ой, простите… А напишите статью, о нём!
— А кто это? — он внимательно оглядел незнакомца, старясь понять, довелось ли ему раньше встречать его.
— Это доктор из Великобритании, который прекрасно лечит ваших солдат. И не только их, конечно… Но советую вам присмотреться к его кандидатуре, — в глазах Теодоры загорелись азартные искорки. — Только представьте эту статью: «Молодой британский врач с успехом спасает жизни и поднимает на ноги бравых солдат Германской империи»! Вы и о войне напишите, и о достижениях хорошего человека расскажете. Подумайте над этим.
Она подмигнула ему и поднялась со стула. Фридрих поблагодарил её за совет и приятную беседу. Теодора подняла футляр со скрипкой:
— Мне тоже было интересно провести с вами время, герр Блумхаген! А я пойду готовиться к выступлению. Ещё раз спасибо за компанию!
Они попрощались. «Удачи!» — тихо произнесённое Фридрихом растворилось в гуле чужих голосов. Он услышал, как новая знакомая крикнула вслед тому британскому врачу: «Доктор Робертс, а не хотите ли сегодня побыть моим аккомпаниатором?». Но ответ остался известен лишь ей одной.
***
Наконец Фридрих увидел в углу рядом с роялем Теодору со скрипкой в руках. Появился и доктор Робертс, занявший место рядом с ней. Прежде чем начать, они немного посовещались.
Первую партию исполняли клавишные. Зал таверны наполнился задорной быстрой мелодией тут же привлекая к себе людское внимание. В ход вступила скрипка, продолжая играть сольно, но лишь ненадолго. Фридриху поначалу казалось, что он никогда и не слышал эту композицию, но мгновение спустя уловил знакомые нотки. Но они, к сожалению, ничего не говорили ему об авторе и названии.
Музыка навевала атмосферу латиноамериканской страны и образ страстной молодой красавицы, которая притягивает всех своей бойкой натурой и непокорностью. Она словно кошка, что гуляет сама по себе и никому не даёт себя приручить. И это символизирует ушедшее на второй план фортепьяно. Слышны были лишь какие-то его отголоски, а всё пространство звука забирала себе она — уверенная в себе скрипка и её владелица.
Фридрих ощутил, как много Теодора закладывала в то, что играет. Из инструмента будто доносился её голос, её личный протест против общественных догм, её юношеский максимализм, что так желает показать всем и вся, чего стоит строптивая мисс Эйвери.
***
Стихли последние ноты, и вся таверна восторженно зааплодировала.
— Мадам, а что это была за мелодия такая? Что за композитор такой? — спросил усатый хозяин.
— Это моего собственного сочинения. Называется «Мечты цыганки».
— Превосходно! У вас явно талант! Сыграете ещё что-то авторское?
— Увы, но пока нечего. Много всякого незаконченного… Как только так сразу, Питер! — Теодора широко улыбнулась и сделала реверанс зрителям. — А пока сыграю то, что до меня написали другие музыканты.
Остаток вечера она играла без аккомпанемента. Фридрих вышел на улицу и взглянул в блокнот, в котором были написаны уже две идеи для статьи: о британском враче, который возвращает людей к жизни и о яркой американской скрипачке, что своей музыкой возвращает людям желание жить.
