К.Д.Бальмонт
Моя мать, кажется, страдала затянувшейся послеродовой депрессией, которая на фоне ухода моего отца только обострилась. Бесконечно пила и совсем не вставала с кровати. За нами ухаживала бабушка. На шестой год моя мама наконец смогла встать. Она встала и сдала меня в детдом. Надеюсь, ей хотя бы стало легче. В коллектив я так и не вжился. Бабушка приходила, первые несколько лет она навещала меня — последний свет в окошке. Но вскоре она забросила это дело. Я остался совсем один. Были ребята, которые пытались со мной подружиться, но надолго их тоже не хватало. Все, кто был мне дорог, к кому я мог хоть немного привязаться — все бросали меня. Я понимал, что им со мной сложно. Люди не любят, когда есть кто-то, кто лучше их. Я рано научился читать. Я читал очень много и с непередаваемым удовольствием, что помогало мне справиться с одиночеством. Я рано научился писать. Я писал письма маме, просил бабушку ей их передавать, когда она ещё ко мне приходила. Я писал письма бабушке, когда она перестала ко мне приходить, я просил воспитателей их передавать. Позже я понял, что они ничего не передавали. Я писал их на протяжении семи лет после того, как оказался в детдоме. А воспитатели складывали их в ящик комода. Я начал догадываться куда раньше, но продолжал писать. Я подходил к воспитателям и спрашивал, а они говорили, чтобы я не беспокоился и что они всё передают. Мне никогда не приходили ответные письма. Наверное, мама была не в силах что-либо написать, но я очень надеялся, что бабушка ей их читает. Я перестал их писать, когда дети нашли эти письма и, читая их, громко смеялись. Они высмеивали меня и комментировали каждое написанное мной слово. Я перестал писать вообще. Я не писал с того дня больше ни слова. Меня не могли заставить писать даже в школе. Меня водили к психологу. У психолога я отказывался говорить и напрочь всё отрицал. Но всё же у них получилось заставить меня взять в руки ручку. Поначалу я злился. Злился и на детей, и на воспитателей, но потом злость сменилась полным опустошением. За это время у меня накопилось много слов. Я почти никогда ни с кем не разговаривал, кроме бумаги, а потом перестал и вовсе. Но письма я больше не писал. Я писал стихи и короткие рассказы, писал личные дневники, которые прятал с особым усердием. Когда я писал, на душе становилось легче. Я понимал, как маме было со мной тяжело. Но я злился на неё за то, что она от меня избавилась таким образом. Злился за то, что я больше не могу общаться с бабушкой. Хотя старался не злиться, ведь понимал, как ей было тяжело. Но эта злость была только с сначала — первые дни, а может, неделю или месяц. А потом эпизодически нахлынывала на меня только в редкие моменты. Но годам к четырнадцати, после того, как я уже понял, что никаких писем она от меня никогда не получала, хоть и не по своей вине, у меня обострилась на неё какая-то необъяснимая перманентная обида, сопровождаемая постоянной горечью и комом в горле. По ночам я почти постоянно сидел в туалете и плакал. Никогда не брезговал даже мыслями о самоубийстве. Много раз думал, как лучше бы меня убили: сделали аборт, после рождения выбросили в мусор, утопили как котёнка. Мама так и хотела, она много раз об этом говорила, и я это запомнил очень хорошо, но бабушка ей не давала. Тогда я очень боялся и плакал, но сейчас понимаю, что так было бы лучше. Когда летом нас отправляли в лагерь, я много раз пытался утопиться в реке. Мне каждый раз не давали. Тогда я пытался сбегать по ночам, но меня ловили. Меня стали класть в вожатской, чтоб наверняка. Складывалось впечатление, что я был кому-то нужен, но не нужно ему верить, потому что оно обманчиво. Им просто платят за мою жизнь. Но эта «одержимость» быстро спала. Хорошо, что я вовремя опомнился. В какой-то момент пришло осознание того, что в мире всё не просто так. И будь я таким бесполезным, как мне казалось, то непременно не выжил бы. Если б я был не нужен, обо мне и впрямь все бы так не беспокоились. Люди просто не любят, когда есть кто-то, кто лучше них. В Древней Спарте больных, ни на что не годных детей не просто так сбрасывали с утёса, и если я выжил, то я нужен для какой-то высшей цели, не иначе. Когда мне было девять, мама покончила жизнь самоубийством. Вскрыла себе вены. Я об этом не знал. Узнал только через ещё девять лет, при выпуске. Я всегда был один. Но сейчас я был особо одинок. Одинок как никогда раньше. Я не рассчитывал, что когда-нибудь вернусь к ней на порог, но осознание того, что образа, который я всё это время лелеял в своей голове, уже как пол моей жизни просто не существовало. Про бабушку же мне ничего так и не известно. После школы поступил на филологический, жил в общежитии. Ни в школе, ни в институте мне так и не удалось найти объект общения или тем более взаимных симпатий. Ко мне тянулось много девушек, но я не мог понять их истинных намерений, поэтому старался близко к себе не подпускать. Да и не сказал бы, что мог к ним что-то чувствовать. Зато учился хорошо, работать не пошёл, жил на стипендию и государственные выплаты. А после выпуска передо мной открылся слишком большой простор. Я ждал этого всю жизнь: выучусь, стану свободным, передо мной откроются все двери, и пойдём с великими свершениями друг другу на встречу. На деле же я чуть не пошёл навстречу безработице, наркомании, алкоголизму и ко всему прочему остался бездомным. Я давно остался один, но никогда не находился в полном одиночестве, однако и Петербургские улицы нельзя было назвать безлюдными. А вот без еды и крыши над головой я действительно остался впервые. Приюты для бездомных и рабочие дома менял как варежки, а самих варежек у меня долгое время как раз таки и не было. Позже остепенился: нашёл работу в библиотеке и через какое-то время смог снять комнатку на чердаке. Но хоть контингент в приютах для бездомных был даже хуже, чем в детдоме, раздражал меня одними своими постоянно кислыми рожами, им хотя бы не было до меня никакого дела, что меня, в принципе, вполне устраивало. Уйти с тёплого места было сложно, но надо было развиваться. Взял подработку официантом, жутко её ненавидел, но так денег хватало хотя бы не только на аренду. Получил повышение в библиотеке и смог уволиться из кафе. Сейчас уже начал потихоньку обустраиваться, беру уроки в школе, как всегда мечтал. Наконец, чувствую, что жизнь налаживается. Конец сообщения.🦋🌃✨️♟️
15 октября 2023 г. в 19:30
С Земли их никто не приметил,
Но сумрак вечерний был светел,
В тот час как они над Землёю
Летели, покрытые мглою.