ультранасилие

он всегда говорил, что любит. говорил, что будет любить до конца своей жизни. говорил, что сразу умрёт, если вдруг останется в одиночестве. говорил, что ни дня не сможет прожить без того, кто был с ним рядом на протяжении нескольких лет. хотел соединиться с ним в одно целое, слиться, впустить его к себе в душу, забрать его целиком без шанса вернуться обратно. без шанса вернуться домой. его дом — здесь. и только здесь. ошет впустил его в этот дом. ошет помогал жить дальше. вместе с этим он убивал. он слишком злой. и он всегда был таким. но без него пелле не справится. потеряется. не найдёт дорогу домой. утратит последний осколок надежды и просто исчезнет. ошет.. ошет был самым настоящим ядом. ему постоянно надо до чего-нибудь докопаться. к чему-то придраться. спровоцировать. пелле всегда делает что-то не так, не так, как бы того хотел эйстейн. это же пелле. да, эйстейн извинялся за своё поведение вчера вечером, но сегодня — это сегодня, и никакое вчера ему уже не подвластно. он был из тех сортов яда, что убивают медленно, и с каждым днём жертва чувствует себя хуже и хуже. это даёт ему возможность наслаждаться процессом, наблюдать, издеваться. издеваться, поглощая духоту грязной комнаты, в которой старая мебель окружала их в перемешку с пустыми бутылками, банками и тарелками, окурками и прочим мусором, разбросанными по полу. стены молчат и вокруг всё кажется тёмным, хотя ночь ещё не наступала. маленькая озлобленная тень возвышается над пелле, что сидит на полу; смотрит пристально, слегка склонив голову набок и оскалив зубы.

— ты сегодня очень плохо вёл себя,

- замечает тень и взяв пальцами чужой острый подбородок, притягивает к себе.

— ты же хотел, чтобы с тобой так обращались, да, пелле?

пелле молчит. он знает, что это разозлит эйстейна ещё больше и что он вот-вот слетит с катушек. если это произойдёт, ничего хорошего ожидать не стоит. но позлить-то хочется. он это заслужил. ведь это он эмоционально нестабилен. ведь это он устраивает истерики практически по любому поводу.

— тебе есть, что сказать своему брату, но нет ничего, что ты можешь сказать мне?

в конце концов, это именно он запрещает общаться с родственниками из-за недоверия. боится потерять. боится отпустить домой. хотя, какой ещё дом? он заставил забыть этот дом. он не хочет другой жизни, где рядом с ним не будет жить пер ингве олин. чёртов эйстейн. грёбаная ревнивая сучка.

— меня очень бесит, когда ты вот так молчишь, - уже явно раздражительно проговорил эйстейн, и дабы привести вечно сонного и медлительного пелле в чувства, наградил его звонкой пощёчиной, которая, кто бы сомневался, не подействовала.

— почему ты молчишь, чёрт возьми? я спрашиваю — почему?

пелле по-прежнему таращится на него своими здоровенными глазищами и вынуждает эйстейна применить силу — до олина невозможно докричаться. эйстейн прекрасно понимает, что пелле делает это назло. пелле — это тот, кого необходимо ненавидеть. это его ненависть. только его. и ошет не готов делить её с кем-то ещё. им жизненно необходимо ненавидеть. они так устроены. кто бы знал, что недоверие со временем перерастёт в глубокую ненависть, что станет принципом для их взаимоотношений. да, ненависть — это то, на чём держится мир, их маленький мир, спрятанный от бесконечной вселенной и недоступный для всех остальных. мир, основанный на ненависти и расположенный в заброшенном доме посреди леса. в самом деле, есть ли смысл понимать друг друга, если можно выбесить, а после начистить ебальник любимому? не нужно пытаться услышать своего партнёра, а тем более понять его. насилие — самый эффективный способ наладить отношения. оно было для них своеобразным вдохновением. бьёт — значит любит. так там говорится? современное общество непременно осудило бы это утверждение, ведь оно преумножает ценность справедливости, равенства и демократии, но то был исключительный случай. отвращение к общественным ценностям — их идеал. демократия не есть хорошо, а цивилизация разрушает личность. и общество это движется по кругу, как в центрифуге, не зная, где конец, а где начало, и движется вникуда. одно и то же. снова. как сотни одиноковых будней рабочего, совершающего одинаковые действия за непристойно низкую зарплату. как цикл мировой истории, политическая раздробленность и централизация, завоевательные походы, повторяющиеся от начала времён и по сей день. как люди, постоянно наступающие на одни и те же грабли. порочный круг, из которого невозможно выбраться. есть любовь с первого взгляда, а есть ненависть — это как любовь, только наоборот. любовь и ненависть намного ближе, чем просто антонимы. всё повторяется, будто по уже давно написанному сценарию и каждый из них точно знает, что будет дальше. ошет бежал за ним через весь дом, то и дело спотыкаясь о какой-нибудь предмет, разбрасывал вещи, кидался ими, но ни разу не попал в цель и одним словом, наводил и так вечно присутствующий в их жилище беспорядок. серьёзно, они никогда не убирались. им просто было не до этого. каждый новый день — новая ссора. один уже свалился с лестницы, а второй налетел на него. всё-таки попался. всё-таки не успел сбежать. пелле поддаётся каждому всплеску эйстейновой злости, каждый последующий удар для него такой лёгкий, безболезненный, как будто всё это происходит впервые — однако каждый раз в памяти возникают картины из прошлого, и он сам далеко, ещё в своей родной стране, ещё учащийся средней школы, и толпа разъярённых одноклассников, искренне не понимающих суть его личности. они были правы. все они возвышаются над ним, смеются, приближаются, их голоса отчётливо слышны и тут же разлетаются эхом в разные стороны, а он слишком маленький, чтобы позвать на помощь, и вокруг никого нет. так тихо и одновременно так шумно. эйстейн заменяет их всех. он — отрава, от которой не существует противоядия. он говорит: "я люблю тебя ", а затем разбивает ему губу и вот чувствуется уже такой привычный металлический привкус, и слышно, как кричат скрипки, как где-то вдалеке кричат. и синяки на теле — большие и тёмные, и их много, как звёзд на июльском небе. он не верил, что существует на самом деле, жизнь казалась слишком нереалистичной, слишком не такой, чтобы быть правдой. нет, это всего лишь сон. взгляд. молчание. вздох. пощёчина. душная тишина. снова пощёчина. взгляд. ещё несколько ударов. да сколько можно? сколько он ещё будет молчать? лицо пелле — опухшее, покрасневшее от ударов, и казалось, ничего не выражающее. светлые волосы рассыпались по полу, точно убитые беспощадным солнцем колосья пшеницы, окружили его со всех сторон, приласкали, успокоили. эйстейн избил пелле до беспамятства, а пелле казалось, будто бы он его расцеловал. это чувство было настолько прекрасным, что хотелось вернуть его, прожить этот момент хотя бы ещё раз. ощутить каждый удар снова, принять на себя, запомнить каждое движение, каждое прикосновение. пелле верил, что это и есть настоящая любовь. любовь, так тесно граничащая с болью. так хочется сломать его. порезать, покромсать, разбить и растоптать. уничтожить. в очередной раз заставить пелле почувствовать эту боль, эту нежную боль, разрушить весь его внутренний мир. сколько он ещё продержится? он ведь не сможет никуда уйти. нет, он не уйдёт. он всегда будет рядом, всегда. рядом — здесь, на жёстком полу под весом чужого тела и с невозможностью свалить. старые доски впиваются в спину, а острые клыки — в тонкую кожу. кусают до крови, оставляют десятки грубых следов в разных местах, лишь бы как можно больше. олин так красив, когда страдает. ему к лицу страдать. страдание восхитительно. прекрасно. так приятно. слышится привычный звук расстёгивания ширинки, вся одежда пелле летит куда-то далеко в угол. что? одежда? да какая там одежда? он носит мусорный пакет. видит помойку, а представляет диснейленд. тело ноет от возбуждения — сладкое, отвратительное мгновение. он слишком резок, ведь пелле сам напрашивается, чтобы его немедленно взяли —так сразу, без разрешения и лишних разговоров. он хотел, чтобы пелле знал, что кроме него его никто бы не трахал. никто бы не решился.

— каждый раз у тебя встаёт на меня. ты ненормальный. нездоровый.

— как и ты.

— что для тебя — каждый раз?

— привязанность к одному человеку.

— и кто же этот человек?

— ты. ты ничтожен, пелле. ты жалок, но тебя даже не жаль. ты заслуживаешь, чтобы твоё имя всегда писали с маленькой буквы. каждое оскорбление, вырывающееся из его уст звучало так ласково, будто это было признанием в любви. хотелось впитывать все его слова, все до единого, как гриб, растущий у дороги впитывает токсины, исходящие от проезжающих мимо автомобилей. пелле олин. так определённо лучше звучит. да, лучше. с каждым толчком становится всё больнее, а потом это чувство растворяется в неподдельном удовольствии — и вот неприязнь исчезает, остаётся только любовь. такая неправильная, неправильная до безумия любовь. любовь, так тесно граничащая с болью. порочный круг, из которого невозможно выбраться. бесконечно повторяющийся цикл. круговорот. и нет, не воды в природе. а круговорот ненависти в любви. два чувства соединяются в одно, голова кружится, в глазах расплывается, комната давит со всех четырёх сторон, время замедлилось, а потолок больше не кажется белым. любовь и ненависть больше не контрастируют друг с другом. это насилие даёт о себе знать. он считал, что это самый подходящий способ заботы о пелле. темп растёт, ускоряется, а всё вокруг потеряло смысл, утратило значение. реальны только они вдвоём и та огромная пропасть между ними, такая пустая и тухлая, и одновременно наполненная миллионами частичек разбитых и нездоровых чувств. пелле так тяжело, но он убеждает себя в правильности происходящего. хотелось бы доверять ему. это есть любовь. да, любовь. правда ли что любовь горька на вкус? внутри всё горит, словно обширный сухой лес, а рассудок постепенно теряется и чувства все отказывают, сгорают до тла, сгорают как в геенне огненной. эта геенна принадлежит им и им суждено в ней сгореть. им суждено вместе сгореть. они ненавидят друг друга. в этом и выражается их привязанность. несколько лет бесконечных противостояний, до верху наполненных яростью и ненавистью, стали странной формой привязанности. вселенная, их особая вселенная, которая представляет собой небольшую комнату с ограниченным пространством и ограниченным доступом к внешнему миру, постепенно превратилась в заточение для двух испорченных душ. именно в этой ненависти они находят высшее проявление своей связи. и хотя инициатором всех этих ссор обычно был эйстейн, пелле тоже не против треснуть его по морде при необходимости (а бывало и просто так). пару раз даже избивал его до состояния отключки. тощий пелле умеет драться. эйстейн вспоминает, как был застукан на заднем дворе, вжатым в стену дома одним из своих дружков. ту чересчур короткую майку, чужие крепкие руки на округлых бёдрах, выделяющихся из-за узких джинсов. что, думал не узнает? не заметит? выбрал укромное местечко, чтобы дать себя облапать, хотя это дозволено делать только пелле и никому другому. забыл? или даже не подумал об этом? а вот надо было. эйстейн помнит холодные, но слишком родные руки на своей шее, сдавливающие до чёртиков, и это уже было не смешно.

ты убьёшь меня, остановись.

ты это заслужил. всего лишь одна секунда. всего лишь один взмах рукой. поздно.. слишком поздно. как яркое реалистичное сновидение. как искажённая действительность, сложная для понимания. как больное воображение. как уничтоженное восприятие. пелле — обезумевший придурок. что ты делаешь, пер, ты же не знаешь, что делаешь. остановись. это слишком. пожалуйста, остановись. нет. пелле прав. он это заслужил. лезвие касается чужой руки, дурачится, проходит сквозь кожу, режет, оставляет на ней свой след. боль такая жгучая, резкая, она смеётся над ним. это ультранасилие. боль такая боль. рана глубокая, он запомнит этот день надолго. кровь стекает по руке вниз и капает на пол. любовь ужасна. любовь ломает. любовь калечит. так хочется кричать.

— я ненавижу тебя, олин. ты просто больной ублюдок, - эйстейн кричит из последних сил, он так желает убить его. но не может.

— я ненавижу тебя, слышишь?

снова — кулак врезается в чужое лицо, снова чужая кровь на пальцах, тут же смешивается с его собственной, он понимает, что жить без пелле не может. больной пелле. как он посмел вытворить такое? пусть режет свои руки сколько хочет, пусть вскроет вены, если ему так нравится смотреть как вытекает кровь. ошет не простит его. или простит, забудет и снова оттрахает. но это потом. эйстейн повторяет заветные слова, отстраняется, размазывая по полу свою же кровь, а носки-то у него белые-белые. плевать на носки. он терпеть не мог белый цвет, потому что он ассоциировался с христианством. и волосы пелле, такие светлые, противные. он лежит на полу, раскинув руки в стороны, дотягивается до валяющегося рядом окровавленного ножа, чуть поглаживает лезвие пальцами.

— уходи! уходи, мать твою! - пытается закричать, но всё, что у него выходит — это жалкий хрип.

но ошет и не собирался задерживаться. он поспешно вышел из комнаты, напоследок громко хлопнув дверью, отчего она чуть не слетает с петель. и воцаряется тишина. как с каждым началом нового дня. всё возвращается на свои места. как пыльная гостиная, утопающая в полумраке. как не окрепшее солнце, ещё не готовое согревать. раннее утро. пелле мирно посапывает на диване. вчера вечером он отрубился где пришлось, а пришлось на диване в гостиной. вчера не было сил идти к себе в комнату. впрочем, какая разница, где спать. нужно ли об этом думать? пелле спит, его рот слегка приоткрыт, слюна стекает на подушку, рука свисает на пол, а нога закинута на стену. тонкие солнечные лучи проникают в дом сквозь маленькое окошко, играются со светлыми волосами, запутываются, блестят, переливаются. пелле хочет, чтобы эйстейн пришёл к нему. чтобы всегда приходил. всегда думает об этом, засыпая. надеется. эйстейн обожал его трахать, но ненавидел просыпаться с ним рядом. терпеть не мог. и пелле знает, что он придёт потом. но боится, что однажды холодным утром эйстейн не придёт. боится, что в один прекрасный день его не будет рядом. он не понимает, что можно по-другому. он так зол на него. но продолжает ждать. так и должно быть? эйстейн слишком хорошо знает пелле, слишком хорошо, чтобы ненавидеть. ненавидеть для того, чтобы потом приходить к нему, просить прощения. блаженно перебирать дурацкие золотистые волосы и смотреть на его спящее лицо, окружённое тысячей солнечных зайчиков. о боже. так хочется ласкать его. провести носом по бархатной шее, зарыться в мягкие волосы, погладить рёбра и талию, приподняв растянутую футболку с почти стёртым рисунком черепа, внимательно рассмотреть синяки и укусы, на которых ещё заметна засохшая кровь — (сука, что же я наделал?). эйстейн касается губами каждой ранки, оставленной им на болезненном теле, дышит нервно и неровно. возможно, это именно он сделал пелле таким уязвимым. взяв костлявую руку в свою, перебирает длинные пальцы, слегка сжимает. связь слишком сильная. точно электрические разряды проходят по их чувствительным рукам, проникают под кожу и обжигают. тонкая рука вдруг тянет на себя — швед уже не спит. подчиняясь его движениям, ошет ложится сверху, растягиваясь по всей его длине. улыбается — жаль, что тот не увидит, ведь лицо скрыто под тёмной гущей волос от посторонних глаз. обхватывает светлый затылок одной рукой, чуть приподнимает, чтобы было удобнее. медленно подбирается к губам, целует долго, сосредоточенно, уверенно, жадно хватает сухие губы, цепляется за них, облизывает, слегка кусает. слишком мягко для него. слишком нежно. пелле верит, что это любовь. верит искренне, словно какой-нибудь простоватый чудак искренне верит в теорию плоской земли. да, это и есть настоящая любовь. любовь, так тесно граничащая с болью.

— прости за вчерашнее. я так люблю тебя.

— любишь?

— кроме меня тебя никто не любит. и не полюбит. никогда.

— тогда зачем ты делаешь это... со мной?

— потому что люблю. ведь если бы не любил, я бы вообще не обращал на тебя внимания, не так ли?

— любишь значит? любишь?

***

почему? объясни мне почему всё так плохо? этот дом никогда не очистится от зла, а стены, запачканные кровью, сохранят все чувства, все страхи. абсолютно всё. время пройдёт, и всё будет по-другому. ничего не изменится, если ничего не изменится. он запомнит его именно здесь и именно таким, мёртвым. время идёт дальше и жизнь продолжается. даже после него. нет, так не хочется в это верить. только не это. всё, что угодно, но не это. хочется, чтобы он был рядом. в глазах помутнело, реальность перестала быть реальностью, а голова такая тяжёлая, невыносимо тянет вниз слабое тело. кровь расплескалась по поверхности, вышла из берегов, затопила сушу, окрасив всё в ярко-алый цвет. как же больно. больно — но зачем убивать кого-то, если можно убить себя? жизнь проносится перед глазами задом наперёд, возникают сотни маленьких частиц воспоминаний уже потерявших смысл дней, и яркими вспышками появляются и тут же исчезают — о чём же ты думал, мой милый пелле, скажи мне. ты вообще думал? в одно мгновение он вспомнил лес и как потерялся в нём, не мог найти дорогу до утра (соти, а ты вообще волновался?), вспомнил старое кладбище, две тёмные фигуры, сплетённые руки, сухие деревья вокруг, надвигающуюся ночь... вспомнил и эйстейна, танцующего под tears for fears и уверенного, что его никто не видит. вспомнил также и бесконечные скандалы, крики и вопли, от которых дом, казалось, вот-вот перевернётся с ног на голову. и все последующие образы пролетали перед глазами со скоростью света и растворялись, будто их никогда и не существовало, и с каждым новым он всё больше убеждался в правильности своего выбора. и вдруг всё пропало. остановилось. потеряло значение, осталось в воспоминаниях, но не у него. у эйстейна. наступила темнота. ночь, которая уже никогда не закончится. солнце больше не выйдет из-за горизонта, не ослепит уставшие глаза. ах, что же ты наделал? ты зашёл слишком далеко. ты убил солнце. теперь лишь Тьма перед тобой. его нет. он — прошлое. это конец. это точно конец. всё закончилось. и он был тебе не нужен, признай это. он никогда не был тебе нужен как человек. пелле был нужен для того, чтобы срываться на нём и трахать до разрыва задницы и потери сознания. он был ненормальным. так и ты был ненормальным. почему — был? и сейчас им остаёшься. но его больше нет у тебя. ты был кошмаром для него. ты думал, что ему некуда уйти, но единственное место, куда он точно мог уйти — это тот свет. и он воспользовался этой возможностью, потому что устал от такой жизни. солнце погасло, разорвалось на мелкие частички, понимая, что больше не в состоянии быть светом для твоей Тьмы. твоей, эйстейн. такая вот горькая любовь. любовь, так тесно граничащая с болью. а любовь ли это? пройдёт ещё какое-то время, прежде чем они поймут. и тогда всё наладится. всё обязательно будет хорошо. встретимся на том свете, солнце.