Красное и синее

Рим окрашен в красный цвет: тоги знатных горожан, доспехи легионеров, штандарты над красно-золотым воинством. Красная волна прокатилась по миру от пустынь до северных лесов, залила землю кровью, такой же яркой, как плащ за плечами Марка. Британия окрашена в синий: светлый, как утренняя дымка ее лесов, густой до черноты, как ее реки, яркий и пронзительный, как узоры на бриттских щитах и телах. Красное и синее столкнулись в этих негостеприимных землях, чужие друг другу. Красное — это порядок, ровные шеренги щитов и шлемов, ритмичная поэзия, где каждая строка тщательно выверена, даже уличные стишки льются ладно и четко. Это зовущие за собой каменные дороги, рассекшие Британию с юга на север. Ровные линии вилл, перенесшихся сюда с берегов Адриатики. Синий — это разбросанные среди лесов деревни, диковатая музыка, похожая на звериный рык или разнузданные песни вакханок. Это беспорядок, мятежный хаос. Как они с Эской. Марк чувствовал на себе красный отпечаток Рима, он проливал кровь во славу императора и до сих пор хранил в сундуке символ своей службы — огненный плащ. Эска нес в себе холод и дикость британской синевы. От него исходил запах горькой травы, росы и дымного очага. Его плечи украшала синяя краска, которой Британия метила своих сыновей. Марк жалел, что ее не смыть, не заменить красной, не оставить девственно чистую кожу, на которой можно написать свою историю. Он хотел, чтобы Эска принадлежал ему, но только острее чувствовал разделяющую их границу. Как Адрианов вал, между ними оставалась стена даже в те минуты, когда они лежали вместе в постели, руки Эски переплетались с его руками, а губы с диковатой страстью отвечали на его поцелуи. Даже тогда Марк не мог сделать его своим. Водя пальцем по татуировкам, он думал, как сильна связь, соединившая Эску с этой холодной землей. Сам он не мог похвастаться такой привязанностью к Риму. Сняв красный плащ, он будто скинул старую цепь — но стал не свободным, а ничьим. Решение пришло само собой, однажды, когда он разглядывал рисунок на спине Эски, напоминавший ему орла с распростертыми крыльями — неожиданный привет от Рима. Марк не мог заставить Эску перешагнуть границу, но мог сделать это сам. Выслушав его просьбу, Эска удивленно приподнял брови, но ничего не сказал, только кивнул. На следующий день он принес необходимое. При взгляде на синюю краску, которую смешивал Эска, Марку стало спокойно, будто он вернулся домой после долгого путешествия. Когда игла проткнула кожу, первый приступ боли пронзил руку, Марк глубоко вдохнул, подавляя невольный стон и желание отдернуть руку. Эска посмотрел вопросительно: продолжать? Марк кивнул и не издал ни звука, пока Эска не закончил. Капля за каплей, на коже расцветал дикий, изломанный узор, чуждый всему, чему бывший легионер привык служить. Не Эска, а сама Британия метила Марка, привязывая его к себе. Закончив, Эска кончиками пальцев провел над вспухшей кожей и синим узором, будто хотел погладить, но не решился. Пока он собирал инструменты, Марк внимательно рассматривал рисунок, угадывая в его очертаниях римского орла — преображенного, но оставшегося самим собой. Можно было удивиться, как точно Эска угадал его мысли. Спросить, почему он выбрал именно этот узор. Марк не сделал ни того, ни другого. Некоторые вещи понятны и без слов.