У сельской могилы

13 марта Он пришёл к нам в гости. Сразу с утра пораньше явился без приглашения и с порога заявил: "Хочу видеть Лену." Андрей пожал плечами, да и впустил его. Сам уже собирался скотину выгонять, но задержался на пару минут в сенях, посмотреть, зачем этот лупоглазый пришёл, притащил свои длинные ноги. Хотя, за что же я его так? Ну и что, что некрасив? Некоторые вон, уроды уродами, а душу чище и светлее и не сыщешь. Поп вот наш, невзирая на все невзгоды новой власти, бережёт, хранит традиции, Библию в других книгах зашифровывает, церковь нашу, Великомученицы Екатерины, от разрушения защищает, пусть под зерно подвалы отдал — а алтарь хранит, как зеницу ока, сколько сил на это бросает, кажется, сам готов на каторгу отправиться, лишь бы её сберечь. А так посмтришь на него — тьфу, ерунда — маленький, щупленький, неказистый, глазки крохотные, зубы кривые, волос почти нет... А оно вона как. Сил сколько, сколько упорства и мужества в душе. Но если и бывают люди, у которых внешняя безобразность лишь оттеняет внутреннюю красоту, бывает и напротив — от того, что в душе — гниль, и снаружи — урод. И Геннадий, надо сказать, скорее к последним и относится. У нас вот в Лукьяново практически никто не курит. А если и курит, то всё больше старики, да почти всегда трубки. Ещё царских времён. А он курит. Молодой такой, едва двадцать стукнуло, а курит. И давно, причём, видно, курит. И ладно, если бы старшим подражал — трубку б где-нибудь красивую нашёл, так нет же, гадость всякую в рот берёт — мелкие сигаретки эти, за которыми, говорят, чуть ли не в город ходит по выходным. Это вместо того, чтобы в церковь на воскресную службу приходить, видимо. Вот и тогда — зашёл он в комнату, где я сидела и штопала брату носки, а в зубах сигарета. Подошёл он нахально к столу, за которым я сидела, и опёрся на него рукой. - Здравствуй, - говорит, - Леночка. Я подняла голову от шитья и тут же сморщилась от того, что мне в нос ударил сигаретный дым. Он заметил это, усмехнулся и, последний раз выдохнув в потолок вонючее серое кольцо, вынул эту гадость изо рта и, смяв пальцами, сунул в карман брезентовой куртки. - Ну, что же ты такая неразговорчивая, красавица? - он улыбнулся своей противной улыбкой, раздвинув и без того длинный рот чуть ли не до ушей. - Нет у меня времени с тобой разговаривать, Геннадий, - отозвалась я. - Если по делу пришёл — говори, а если просто поболтать, то сейчас я не могу, да и тебе работать пора. - Работать, - хмыкнул он. - Да где же в этом захолустье работать? Вот то ли дело в городе — там можно с самых низов, почти и не делая ничего, враз подняться по карьерной лестнице... - У нас не город, и времени лишнего немного, - прервала его я. - Говори уже, зачем пожаловал. Он наигранно вздохнул. - Зашёл я, Леночка, с тобой словом перекинуться, - ответил он и украдкой оглянулся на дверь. - Ведь ты же такая красавица, а в одиночестве скучаешь! - негромко восклинул он и в светло-серых глазах его появились какие-то странные недобрые огоньки. Он наклонился надо мной, нахально, как-то даже неприлично улыбаясь. - Коса чёрная, длинная, густая, глаза карие, глубокие, и лицом вышла, и фигурой... - его улыбка превратилась почти в хищный оскал, когда он скользнул взглядом по моей шее и ниже. Думаю, вспыхнула я не хуже спички, которыми Андрей иногда затопку разжигает. Вскочила со стула, про носки уже и думать забыла. Их то подобрала потом, а иголку долго ещё искала, по полу ползала. Но тогда гнев переполнял меня, уже и не помню точно, что сказала ему, но что-то вроде того, что он невоспитанный грубиян и не на своё добро зартся. А он вдруг заулыбался, вернее сказать, заухмылялся, ещё шире и совсем тихо, что я едва услышала, проговорил: - А вдруг как моё станет..? - Да, да как ты смеешь?! - вскричала я. - Даже если бы мне действительно было скучно в одиночестве, даже если бы умирала я, твоё общество было бы последним, которого я хотела! Кажется, понял он, что я не прикидываюсь, не строю из себя недотрогу, что искренне презираю его поведение, и сразу с лица спал. Аж посерел весь. Улыбаться тут же перестал, кулаки сжал и на скулах желваки заходили. Я даже испугаться на секунду успела, как вдруг Андрей окликнул его из-за дверей: - Эй, Геннадий! Подойди сюда, помощь нужна! Словно опомнился он. - Иду, сейчас! - злобно проворчал в ответ и, быстро окинув меня взглядом, вышел, уже на пороге бросив "до встречи". Ничего не ответила я ему, сперва так и стояла у стола, всё ещё кипя от гнева, потом наконец вспомнила про носки и начала иголку где-то в щелях пола разыскивать. И тут вдруг скрипнула дверь. Уж неужто вернулся?! Я тут же вскочила, опасаясь, что он на полу меня увидит, но в дверях стоял Андрей. - Опять надоедал он тебе, Ленка? - спросил он, строго хмурясь. Я не ответила, но ему это было и не нужно. Он вздохнул, быстро пересёк комнату и, взяв меня за руки, заглянул в глаза. Брови его уже отодвинулись от переносицы, но на лбу всё ещё залегала озабоченная складка. - Ты, если что, сразу мне скажи, ладно? - попросил он тихо. - Мать, когда умирала, больше всего просила, чтобы я о тебе позаботился... - Знаю я, знаю... - пробормотала я, отводя взгляд. Не люблю, когда он про родителей наших упоминает. Сразу как-то плохо, тяжко на душе делается. Но ведь понимаю, что всё он от доброго сердца делает, бережёт меня, как берёг бы отец... И потому подняла я тогда глаза и, попытавшись улыбнуться, ответила: - Не волнуйся, Андрей, если совсем надоест или границы какие перейдёт, сразу тебе скажу, обещаю. - Ну, вот и славно, - заключил он и лоб его немного разгладился. - Пусть только попробует хоть пальцем тебя тронуть. Вот ведь страшное лицо... - проборомтал Андрей, уже направляясь к двери. И в этот самый момент показалось мне, что кто-то от окна нашего быстро в сторону отпрянул. Не знаю, может, и почудилось, но я всё же выглянула на всякий случай. Но всё было тихо, даже трава под окном не колыхалась. Показалось, наверно, да кто его знает... Неспокойно мне отчего-то стало на сердце... *** - Это, как я понимаю, она про нашего знакомого пишет..? - негромко произнесла Люся, когда её глаза соскользнули со старых, пожелтевших страниц тетради. - Похоже на то... - отозвалась Нина. - А Андрей это кто такой? - Это брат её, - хмуро откликнулся Сергей, всё ещё не отрывая взгляда от дневника. - Дядя мой, Андрей. Девушки переглянулись. - Интересно, нам бабушка Лена никогда не говорила этого имени... - негромко произнесла Люся. Сергей метнул на неё быстрый взгляд и лицо его внезапно потемнело. Со скрипом отодвинув табуретку, старик порывисто встал из-за стола. - Дальше читайте пока, - угрюмо проговорил он, - а я свежего чая заварю. И он, кажется, сгорбившись ещё больше, отошёл к едва тёплой печке. Сёстры переглянулись, но тактично промолчали. Глубоко вздохнув, Нина осторожно перевернула страницу, словно боясь, что она развалится в её руках. Следующая дата была... *** 23 марта После этого он больше не заходил к нам и мы лишь изредка виделись на улице. И я была этому рада. Раньше он мне даже нравился, но ведь и он был лучше... Я помню Геннадия почти с самого раннего детства. Он всегда был неказистым, каким-то неловким. С ним почти никто не водился и временами во мне просыпалась жалость. Он был таким маленьким, таким несчастным... А вокруг был огромный неустроенный, качающийся мир, не по годам жестокие, потерявшие всё детское в неурядицах и передрягах сверстники, суровый отец, окончательно очерствевший после смерти жены... Того малыша хотелось защитить, спрятать от всего, что окружало его, сберечь и помочь. Но я не сделала этого. Я не подошла к нему, не протянула руки, хотя иногда и присекала попытки остальных ребят поиздеваться над ним. Но на любые робкие проявления благодарности не отвечала, напротив, всегда дичилась, избегала его общества. Что-то жуткое чудилось мне в этих огромных, занимающих пол лица водянистых глазах, что-то неприятное и отталкивающее в нелепом как у жабы рте, в непомерно длинных ногах и руках. Но потом Геннадий стал расти. И он ответил миру тем, что видел от него — равнодушием, жестокостью, себялюбством. Теперь уже с ним не просто отказывались играть в салочки, он стал настоящим изгоем. Но его, кажется, это вовсе и не тяготило. Всё чаще он прогуливался один, если не считать сигареты в зубах, с которой, с некоторых пор, его видели неизменно. Отец его, лишь поддерживающий в своём сыне эту звериную замкнутость, дотянул кое-как пока ему исполнится восемнадцать, да и отдал Богу душу. А может, и дьяволу, кто его знает. После смерти отца Геннадий, говорят, и запил, хотя я никогда не видела его пьяным и не чувствала от него запаха перегара. Но ещё задолго до этого он вдруг стал проявлять ко мне интерес. На меня в то время многие парни заглядывались, но никто из них не был мне люб, со всеми по очереди я кокетничала, играла, но не давала ложных надежд и всегда отталкивала в нужный момент. Долго я не понимала, чего это Геннадий иногда на меня долго так, внимательно смотрит, до конца улицы пока пройду, всё взгляд его на спине чувствую. Иногда он у нашего забора останавливался, иногда выходил на встречу из-за поворота, словно специально выжидал. И всё недобро смотрел как-то, с прищуром каким-то, с полухмыулкой. Не верилось мне, что он способен что-то ко мне испытывать, как другие парни. А потому пугали меня эти странные преследования. Но, как оказалось, на такие чувства, или по крайней мере, что-то сходное с ними, его душа ещё была способна. Выяснилось это, когда через несколько месяцев он наконец решился заговорить. Странно это было. Таким неуверенным, таким странно невяжущимся со взглядом был его голос, что на какой-то миг он вдруг напомнил мне того мальчишку, который был один в целом свете. И я ответила ему вежливо, даже ласково, не оттолкнула, даже не ушла сразу же. Ох, и зря... На следующий день он вновь заговорил со мной. Но уже совсем другим тоном. Нахальным, властным, резким показался мне его голос. Но я убедила себя, что это мне только так кажется и что его, наверно, опьянила вчерашняя победа, как он, должно быть, называет про себя тот короткий разговор по пути с речки. Я улыбнулась ему, а он вдруг слегка зарделся. Так нелепо выглядил он тогда, что мне невольно захотелось рассмеяться, таким милым и непосредственным показался он мне. Но лишь на мгновение, в следующую секунду он вновь ухмыльнулся своей недоброй, зловещей полуулыбкой полуухмылкой, обнажив неровные ряды жёлтых зубов, и мне до того стало неприятно стоять рядом с ним, что я поспешила как можно скорее уйти. И как могла я так заблуждаться? Ведь сразу, по одной улыбке, если это, конечно, можно так назвать, было ясно, что он за человек. Но разве виноват он в этом..? Ведь невезение, ужасно сложившиеся для него обстоятельства — вот что заставило его стать таким. Время. Великая поступь времени, в которое он родился, оставила на нём неизгладимый отпечаток, как и на каждом из нас. Наш отец пал жертвой этого времени, мать не выдержала и тоже отправилась вслед за ним, а мы с Андреем остались одни. Выживать, как сумеем. Но мы были друг у друга. Андрей заботился обо мне как мог, стал самым близким человеком, самым любящим братом, самым лучшим другом, сумел почти заменить отца... А у него никого не было, никого. Потому и остался он, с измятой и растоптанной душой один и уже никто не смог помочь ему... *** Сергей вернулся к столу с двумя дымящимися чашками в руках. - Ну что, нашли что-нибудь полезное? - поинтересовался он, всё ещё хмурясь. Люся неуверенно кивнула. - Немного его истории. Не знаю пока, чем она может нам помочь... - А что мы вообще ищем? - Нина устало опустила голову на сцепленные руки. - Чем нам помогут обрывычные сведения из его биографии? Сергей с кряхтением опустился на табурет и взял в руки тетрадь. - Если не хотите искать, я могу унести. - Нет, нет, извините, - поспешила вмешаться Люся, бросив на сестру предостерегающий взгляд. - Давайте дальше почитаем, всё лучше, чем ничего... Старик кивнул и, быстро пробежав глазами несколько страниц, перевернул их. - Вот. Остановившись на одном из разворотов, он вернул тетрадь на стол и, сделав большой глоток чая, склонился над дневником вместе с девушками.