солнечный блик в зеркале

      аль-хайтам совершенно не понимал, что происходит. каким образом его привычная и размеренная жизнь круто развернулась на сто восемьдесят градусов по направлению к полнейщему хаосу? хотя нет, ответ на этот вопрос он знает. ответ на этот вопрос сладким послевкусием остается на языке, обязательно подкидывая пару неожиданных перчинок. ответ на этот вопрос зовут каве — вроде ничего сложного, да? но это лишь на первый взгляд. эксцентричный архитектор будто весь состоит из противоречий и крайностей, подколок и звона чашки с кофе об столешницу на кухне по утрам, пляшущего в порыве спешки почерка, когда хайтам находит очередную записку, криво пришпиленную магнитиком к холодильнику.       «кому: злобный гринч.       уехал куда-то, тебе не скажу куда. вернусь к обеду. наверное. не запылись там в своих книжках до моего приезда. каве.»       секретарь тихо усмехается, скользя взглядом по строчкам, прижмуривает довольно глаза — знает, что за едким сарказмом скрывается забота. пусть каве и редко выставляет её напоказ, всё таится, но хайтам знает. и этого достаточно, на самом деле. ведь кому как не ему знать, как дрожали руки каве, когда он почти ввалился в собственный дом, вымотанный и кое-где даже израненный, после очередной экспедиции к каким-то руинам в пустыне? кому как не ему знать, как бурно плещется в любимых глазах каве беспокойство, привычно прикрываемое раздражением? в тот вечер архитектор отходил от хайтама едва ли на шаг, подкалывал к месту и не очень («что, уже настолько стар, что песок сыпется, а?»), а сам нервно теребил пальцами край рубашки, подрывался за водой или чем-то еще по первой — даже ещё не озвученной — просьбе, и смотрел так обеспокоенно, словно боялся чего-то. боялся потерять.? аль-хайтам задумчиво перекатил эту мысль внутри подсознания, повертел её так и этак, и в итоге пришёл к выводу, что — да, с вероятностью в девяносто девять целых и девятьсот семьдесят шесть тысячных процента он прав. ещё одно маленькое наблюдение в его мысленный пазл под названием каве — и таких наблюдений и мелочей уже сотни, если не тысячи. учёный мог по памяти назвать их все — каждый кусочек каве такой яркий, что отпечатывается в памяти навсегда. весь каве такой — живой, яркий, до невозможного эмоциональный и открытый. он — словно солнце на личном небосводе хайтама, и секретарь намеревается не упустить ни единого его луча. ведь разве можно иначе, если его персональное солнце довольно жмурит карминовые глаза, притираясь ближе? разве можно иначе, если внутри пушистым котом сворачивается нежность при одном взгляде на каве? разве можно иначе?       нельзя. иначе нельзя. аль-хайтам давно вынес сам себе этот приговор и — видит кусанали — он сам себе самый строгий судья. но он не может иначе — и не хочет. он не может не любить каве. это очевидно и логично. приговор вынесен и обжалованию не подлежит.       солнечный луч из приоткрытого окна игриво скользнул на зеркало на стене, теплым пятном упав прямо на записку. хайтам отмер и мягко улыбнулся, бережно откладывая в сторону бумажный листочек, попутно отыскивая в своем мысленном блокноте рецепт любимого лакомства каве.       разрывая предрассветную тишину, на сковороде радостно зашкворчал первый блинчик.