Холоден и горяч

Изумрудные саламандры — удивительные существа. Они являются символом огня и живут в огне, а тела их холодны как лёд. Он такой же, как они. Холоден и горяч. И я сейчас не о теле, нет, я о его разуме. Его разум холоден и отстранен, когда дело касается проблем его клиентов (он детектив-консультант, единственный такой специалист в Альбионе и, возможно, за пределами Альбиона). Когда же дело касается нашей с ним проблемы, он вспыхивает подобно пламени. Изумрудные саламандры танцуют в огне не потому, что им нравится танцевать. Это способ приспособиться к жизни в чуждой им среде. А он — человек, который живет среди чудовищ. Не всем это дается легко. Иные только делают вид ради выживания, иные действительно так живут: за мелкими повседневными заботами у них нет времени задуматься. Они убеждают себя, что жизнь под властью чудовищ — благо, и для них это становится истиной. Таких людей большинство в наши дни. Они ни холодны, ни горячи. Когда я встретил его впервые, он показался мне таким. Но когда я узнал его ближе… Я узнал его ближе. — Вы — то, что искали алхимики прошлого, — как-то сказал ему я, когда мы были наедине. В камине изумрудные саламандры не могут быть наедине друг с другом, но люди при определенных обстоятельствах могут уединиться даже в таком огромном муравейнике как Лондон. Даже в трущобах Ист-Энда, даже под светом жестокой багровой луны, даже под непрестанным взором мерзких чудовищ. Сам вид той комнаты, в которой мы оказались по воле случая, располагал к философским измышлениям. Там не было ни камина, ни книжных шкафов, ни реторты, ни пробирок. Только грубо сколоченная кровать, возле которой мы и стояли на расстоянии удара. Он пришел ко мне спросить, для чего я послал к нему изумрудных саламандр, неужели я желал его погибели? Я ответил, что рад видеть его живым и невредимым, а значит, все произошло именно так, как я и предполагал: он обзавелся милыми домашними питомцами. — Саламандры подсказали, где вас искать, — промолвил он. — Они показали мне видение во сне, так я вас и нашел. Я кивнул: ну да, для обмена письмами между снами я их и отправлял. — Зачем я вам понадобился? — спросил он. — Почему нельзя было просто прислать мне письмо, как вы обычно и делали? — Так неинтересно, — ответил я. — А еще вашу почту просматривают. Вы не знали? Он недоверчиво покачал головой. — Я не столь значительная личность, чтобы за мной следить, — возразил он. — Вот вы… разве что полиция думает, что я переписываюсь с вами. — В таком случае они в кои-то веки на верном пути. А что касается незначительности, как я уже начал говорить, когда вы меня перебили. Вы живой философский камень, вы соединяете в себе белое и красное, вы можете что угодно обратить в свет… — Когда вы начинаете пускаться в философские бредни, то становитесь невыносимым, Рахэ. Философский камень — вздор. — Вы хотели сказать – в дебри? Он тонко улыбнулся. — Предлагаю отбросить философию и заняться тем, ради чего я здесь. — А вы здесь ради чего? Он шагнул ко мне и вместо того, чтобы вонзить мне под ребра кинжал или пустить пулю в сердце, привлек к себе и поцеловал. И я ничуть не преувеличу, если скажу, что тот его первый поцелуй пробудил во мне доселе дремавший огонь. Такого удара я не ожидал и был так впечатлен, что не стал противиться, когда он увлек меня на кровать. Его белая кожа алела от моих поцелуев, его поцелуи горели на моей коже. Его ледяные прикосновения сводили меня с ума. Как такое возможно, чтобы человек обжигал и холодом, и жаром? Я позволил ему вонзить его плоть в мою, и мы соединились в одно целое, живое. Он снова и снова насаживал меня на себя, и я чувствовал в себе его жар и передавал ему собственный огонь. Он брал то, что я отдавал, но его разум оставался ледяным, или мне только казалось так? Просто во время этого жаркого слияния я никак не мог разглядеть во тьме свет. — Как видите, не что угодно, — сказал он, когда я поделился с ним своими мыслями о нашем первом сближении. — Вам есть куда двигаться. Вам нужно найти свет в себе, тогда и я увижу. Он рассмеялся. — Нельзя отыскать то, чего нет. А вот у вас этого добра в избытке. Возможно, это вы можете кого угодно… обратить. Ведь вы так горячи, что… Он оборвал мысль, но взгляд его был красноречивее слов.