не выдержав счастья по зову ненастья, ты уносишься прочь, оставляя мне пыль, оставляя мне прах, унося мою душу мерцающим камнем в бессильных когтях
«Летучая мышь» И. В. Кормильцев
Джонатан думает, что знает как люди сходят с ума. Думает об этом, провалившись вглубь мягкого дивана. Одиноко, но мягко-хорошо. Рукам свободно, а на языке почти не осталось привкуса горьких таблеток. Несмотря на то, что он проходил Аркхем как больной, он был и остаётся вменяемым. Лампа горит совсем тускло, но зрение не портит. Крэйн не читает, просто размышляет, подобно древним философам. Беззаботность рушится, когда Крэйн слышит почти птичьи удары о стекло. Он боится птиц и это, может быть, единственное, чего он боится по-настоящему. Без сладкой неги под ребрами и наслаждения от кислородного голодания. Но он — не птица. И не зверь. Окно остаётся целым, он даже любезно закрывает форточку. День заканчивается ровно в два часа ночи, когда его тень достигает ножек дивана. — Почему без своей дурацкой маски? — Крэйн без очков, но наверняка бы заметил острые уши. Джонатан поднимается с кровати. Между ними сантиметров десять. Это слишком далёкое расстояние, Крэйну хочется быть ближе, но не позволяет совесть. Не позволяет собственная нога, которая гудит, дёргаясь, как чайник при нагреве. Это, вероятно, кровь вскипает. — Ты ведь знаешь кто я, зачем же мне маска? — Естественные тени почти погружают его лицо во мрак. — Тем более… Джонатан знает, что он хочет сказать. Джонатану хочется верить что это была ошибка. До сегодняшнего дня он верил, что они больше никогда не встретятся. Сегодня он не пил, не принимал что-то сильнее. Значит, этот мужчина более чем реален. Гораздо более ощутим, чем пять шотов на двоих, признание в глубочайшей ненависти и секс в номере отеля. В темноте всё кажется фантастическим. Горящая сейчас лампа — уже больше света чем тогда. То, что он отбрасывает тень, а не сливается с ней — уже новая ступень их отношений. — Брюс… — Крэйн отводит глаза. У Уэйна светлое лицо, которое тени делают печальным. У него не напряжены щёки, расслаблена челюсть, это не лицо, а предсонная безмятежность. Не лицо, а иллюстрация с плаката. Плаката-памятки о симптомах клинической депрессии. Ему всё равно на собственное имя. Он молчит, спокойно и долго. Крэйн теряет себя, когда тёплые губы целуют его холодные пальцы, а чёрные перчатки удерживают его тонкие запястья. Сильная хватка, синеющая кожа, Джонатан не чувствует тепла. Холодные пальцы Крэйн решает отогреть на чужих щеках. Его синяки стали виднее, кожа тоньше, и мышцы больше не дёргаются от прикосновений Джонатана. Джонатан ласкает это лицо, ожидая чуда. Чуда не происходит, и с каждым движением становится хуже. Стыдно. Грустно. Тошнит. Брюс ласково целует пальцы, остановившиеся на его губах. Чувства спасены на несколько секунд. Нежность. Желание. Эйфория. Джонатан целует незванного гостя в губы. Медленно, глубоко. Отчаянно. Крэйн заключает Уэйна в объятия, пока губами тяжело признаётся в любви. Под броней не чувствуется плоти. Под доспехами рыцаря нет человека. Джонатан сжимает его крепче, отчаянно желает вместить в свою измученную грудную клетку. Брюс отстраняется с невозмутимым видом. В его глазах что-то горит. Это не ненависть, не страсть и не любовь. Это или высшее или безразличие. Крэйн отчаянно пытается не заплакать. Больше не смотрит в спокойное лицо, смотрит за него. Безлунная ночь, месяц скрытый за плотными сгустками жёлтого тумана. Прохладно до дрожи кадыка. Брюс возвращается к окну. Рыцари — покровители бедных и униженных. Джонатан хочет упасть на пол, не думая о внезапно заболевшей ноге, принизить себя, лишь бы Тёмный рыцарь остался. Брюс зачем-то сжимает кулаки, его руки устало слабы. Крэйн задыхается, наблюдая как Бэтмен уносит его душу. Пусть Джонатан не верит в существование души, когда агрессивные, бессильные пальцы из последних сил сжимают кулаки, Крэйн осознает, что не знал как сходят с ума. Но знает теперь. Крэйн молчит. Уэйн не оборачивается. Об пол стучат грязные шаги и одна капля. Просто кровь из носа. Просто сильное переживание. Джонатан хватает Брюса за руку, дёргает головой, пачкает низ собственной футболки. Вспотевшие руки соскальзывают с чёрных пластин. Окно открыто. Брюс не помогает остановить кровотечение. Смотрит слегка грустно, но больше снисходительно, чем обеспокоенно. Не касается руками крови. Это не сочувствие, это уверенность в чужой силе. Брюс уверен, что Джонатан справиться и сам. Джонатан не хочет оставаться наедине со слезами, трагедией и кровоточащим носом. — Вернись! — Кровью по полу, слезами в глазах и бесконечным отчаянием в крике. Джонатан встаёт на колени перед окном. Мышка улетает. Мышка не давала обещаний вернутся. Мышка покинула дом Джонатана, но не покинула его мыслей. Под черепом сводит мозг, в грудной клетке пустует без чего-то аморфного. Не бывает души у человека, это не медицинский термин. А всё, что не подвластно медицине — инсинуация. Да даже если и бывает у человека душа, так это у кого угодно, но не у него. Но тело болит. Кровь из носа не останавливается. На подоконнике его следы. На губах его вкус. В слезах соль, которую он насыпал на давнишние раны. Сначала мышка когтями раздирает корку на старом ранении, а потом оставляет ни с чем. Он не смерть. Его зря осуждают граждане и газеты. Но он не спасение. Из-за количества крови и слёз. Не свет и не тьма. Тень. Что-то среднее между солнцем и мраком. Что-то среднее между холодом и теплом. Он испытывает что-то. Он не показывает это. И нет ничего больнее незнания. Джонатан не знает, что это было. Не знает, повторится ли это. Не знает, что чувствует Брюс. Он сходит с ума. Все догадки — ложны, все предположения изначально не имеют смысла. Слёзы, кровь и открытое окно. Чёрная нога, свисающая с верхней рамы. — Не мучай меня! — Крэйн не высовывается в окно. Соседи снизу просыпаются от крика. — Себя не мучай! Брюс, вернись… Прошу! Кровь натекает в глотку. Рыжие пальцы машут отчаянно. Нога поднимается, ощущение силуэта исчезает. Он ушёл. Так же неожиданно, как появился. Спонтанный, не имеющий цели. У Джонатана пересох язык от вдохов и выдохов через рот. Крэйн закрывает окно. Крэйн снова спасает себя сам. Каждая жертва в Готэме надеется, что её спасёт Бэтмен. Отражение в оконном стекле выглядит отвратительно. Лицо мертвеца, из которого отчаянно быстро вытекает жизнь. От давления не умирают. Джонатан надеется, что его спасут от Бэтмена. Огни города, свет от Луны. Одиночество бракованного муравья в массе рабочего муравейника. Крэйн хватается за голову. С каждой руки снимает по тоненькому союзу штук пяти волос. Чёрные волосы не пачкает кровь, но на каждой руке по одной белоснежной тонкости. Ранняя седина, ранняя смерть. Брюс вернётся, когда Крэйн окончательно поседеет. Каждая минута ожидания того, что он придёт, должна считаться за десять лет. Каждый удар сердца должен считаться за потерю пульса. Каждая мысль должна считаться последней. Крэйн стирает рукой пыль с подоконника. Это чернота его следов и прах от очередной жертвы правосудия. Крэйн рукавом грязной футболки утирает свой слипшийся нос. Словно и не встречались. Словно давление пришло само по себе, и кровь полилась совершенно без причин. Крэйн надеется лишь на то, что прилетев сюда во второй раз, летучая мышь разобьёт свои крылья. Рядом с его уже мёртвым лицом.