Упырь без маски

Аня полагала, что всё началось в тот вечер, когда страх в глотке противным комком застрял и руки дрожали от напряжения, а варежки, связанные прошлой зимой заботливой бабушкой, совсем не спасали от холода. Но Михаил Алексеевич знал, что первые узелки, сцепившие две нити жизни, появились задолго до того часа, когда вопросы наконец были высказаны вслух, и даже раньше дня, когда он переступил порог школьного кабинета и представился двадцати пяти совсем юным, особенно по его меркам, людям. Их общение выстраивалось постепенно, осторожными шагами навстречу друг к другу, чтобы почву под ногами прощупать и узнать рамки дозволенного. И за год с хвостиком они научились весьма комфортно сосуществовать на одной территории, занимаясь каждый своим делом. Не раз случалось, когда Аня, расположившись на полу у камина, засиживалась до позднего часа с кипой комиксов, в то время как Михаил Алексеевич сидел в кресле с взятыми домой на проверку тетрадями учеников. В такие вечера учитель истории периодически поднимал взгляд и засматривался огоньками, блестящим на глянцевой бумаге, и скорее из привычки проговаривал: «Аннушка, чем тебя диван не устроил? Боже правый, ты совсем как ребенок», и получал в ответ что-то в духе: — А Вы, — девушка от ярких картинок не отрывается, — будучи уже как сотню лет почтенным старцем, не бурчите на ребенка и восседайте в кресле с подушкой, чтобы спина не болела. — И только секундами позднее посмотрит в сторону мужчины, легкую улыбку на губах устроившего в знак подтверждения, что всё в порядке: в стенах дома ей позволительно шутить о клыках и прошедших годах жизни. Подружившиеся человек и вампир не только хорошо молчали в обществе друг друга, но еще умели наблюдать и запоминать. Так, ученица одиннадцатого гуманитарного класса совершенно случайно узнала, что Михаил Алексеевич не любит лимоны — не переносит их в напитках и десертах. О причинах можно было только догадываться, однако мужчина, прознав об ином отношении Ани к кислому и желтому в кружке, стал фрукт этот покупать специально и нарезать на тонкие дольки, присыпая сахаром, чтобы девушка в дни репетиторства могла самостоятельно заваривать себе чай. Преподаватель, заметив однажды, как подопечная, скрестив руки за спиной, подолгу стоит у шкафов и рассматривает содержимое полок, не смея до стекла дотронуться, сам, как бы невзначай, стал показывать интересные вещички, подкрепляя историей очередной. — Почти два столетия назад, — в тот раз Михаил Алексеевич достал папку и занял место рядом с Аней, — когда мне было семь лет от роду, родители, среди прочих гостей, пригласили на торжественный ужин прекрасную девушку Агнессу, которая подарила нам изумительную игру на фортепиано. Она была человеком, которому посчастливилось получить от господ вольную, тем самым освободиться от крепостничества, что было диковинкой в те времена. Ей было слегка за двадцать, и характером оказалась стойкой, непоколебимой, одной из немногих, кто смог сохранить в себе бодрость духа и детскую улыбку. В папке обнаружились рисунки с изображением самой Агнессы. На них след оставил не только художник, но и само время: бумага утратила целостность, осыпалась по краям, краска выцвела или потрескалась, а на некоторых работах можно было заметить застывшие капли воска. И на каждом листе — пианистка, либо быстро запечатленная карандашом во время игры на инструменте, либо нарисованная во всех деталях в цвете. Ане особенно понравилась работа, на которой светлые волосы были собраны в две косы и перевязаны лентами, а в руках юная особа держала букет полевых цветов — в них угадывались ромашки. А Михаил Алексеевич продолжал рассказ: — Потому как Агнесса считалась уважаемой особой и её визит был очень важен для нас, молодые люди затихли, стоило ей зайти в зал. Мне удалось пообщаться с ней и тогда, и годами позднее, и я понял, что она совсем лишена тщеславия и гордыни, не привыкла хвастаться ни навыками игры на фортепиано, ни жизнью в целом. — Мужчина с улыбкой взял один из листов в руки и вгляделся в молодое лицо. — Мне нравится вспоминать былых друзей, поэтому я порой возвращаюсь к предметам, доставшимся мне случайно или в подарок. Жаль, что те чудные мелодии Агнессы тогда никто не записал на пленку: быть может, мы смогли бы насладиться ими сейчас, когда прошло так много лет.

***

Руководство школы радостно приняло предложение устроить небольшое мероприятие накануне Хэллоуина, разрешив учащимся прийти на занятия в костюмах, а затем выступить с номерами, соответствующими тематике праздника. И на удивление Ани в этом году ученики не ограничились раскрашенными лицами, напротив, постарались так, словно на фестиваль вырядились. По коридорам ходили не только в перепачканной и рваной одежде на манер мертвецов, выставив вперед руки и шаркая ногами, но и в образах, на создание которые потратили достаточно времени. Больше всего Ане запомнилась одна парочка — она даже с ними сфотографировалась: образ одного состоял из костюма в черно-белую полоску и подкрашенных в зеленый взъерошенных волос, второй — черного платья с большими булавками на воротнике и книги, которую она не выпускала из рук. В обычные дни Злату было легко заметить из-за её рыжих волос, но сегодня толпа пестрила красками, потому Аня осталась на месте в ожидании подруги, с интересом осматривая каждого проходящего. Михаил Алексеевич не стал исключением, и пока мужчина беседовал с одним из учителей, ей удалось рассмотреть только черный плащ-накидку с капюшоном, а когда он подошел ближе, то не смогла сдержать восторженной улыбки от вида наряда под стать викторианской эпохе. И, как и ожидал Михаил Алексеевич, она засматривается рубиновыми зрачками куда дольше, чем всем остальным в образе, теряя всякое стеснение и остатки субординации в школьном коридоре. Он помнит промелькнувшие страх и сомнение в глазах ученицы, когда та впервые увидела очи, коими его одарила природа. Случайно вышло, неловко и скомкано. Аннушка пришла на репетиторство раньше обычного, совсем расстроенная, взгляд влажный по комнате бегал, не останавливался ни на чем, а голос дрожал во время рассказа о злоключении. И только договорив, она наконец подняла глаза в ожидании реакции и замерла. Глубоко вдохнула, медленно выдохнула. Те минуты, пока Аня молчала и просто смотрела, Михаил Алексеевич не смел заговорить, попросту не знал, какими словами выразить сожаление за увиденное. Но когда девушка утерла слезы, виновником которых он не являлся, и пробормотала, что всё в порядке, ему стало тепло не только от её ладони, коснувшейся его, но и от улыбки спокойной. — Напугана? — Спрашивает тихо и аккуратно, потому что вновь опасение потерять доверие ценное и заметить осторожность в движениях затылок царапает ощутимо. — Впечатлена. — Аннушка улыбается довольно и счастливо, и ему внезапно легко становится дышать, хотя необходимости в том у него с рождения не было. — У Вас очень красивые глаза и мне жаль, что вам приходится прятать их под линзами. Ей не нужны слова, потому что во взгляде напротив явная благодарность за честность — её ни с чем не спутать — и, быть может, храбрость и смелость находиться рядом, приходить в его дом не только ради занятий, но и за разговорами у камина, что пальцы отогревал после морозных прогулок по городу и легким румянцем одаривал. А Михаил Алексеевич думает о необходимости однажды выразить словесно то, что читается теперь так легко и просто, но сейчас способен только следовать манерам и не оставлять ученицу без заслуженного комплимента: — Твой наряд тоже очень красив. — И забавен? — Он смеется в ответ на озорство в голосе, как в свои годы мог позволить себе смеяться везде, как теперь может только в стенах дома, где любопытные лица не заметят остроты белоснежной и не начнут задавать вопросы. С улыбкой кивает, осматривая светлое платье, фасоном и простотой напоминающее наряды молодых девушек в начале девятнадцатого века в Англии, когда на смену ярким тканям и вычурности пришли легкость и умеренность в оборках и рюшах. Это ведь Аня сочла забавным прийти им костюмах, связь между которыми была весьма очевидна, если присмотреться и задуматься: есть же что-то общее между искусственным и алым на девичьей шее и его вампирским прикидом?

***

Михаил Алексеевич с улыбкой привычной встречает Аню вечером на своей кухне, когда та возвращается с прогулки и стягивает куртку, потирая ладони, согреваясь. Кивает благодарно, получая кружку с чаем — там плавает кусочек лимона. Не возражает учитель против помощи, поручая яблоки нарезать на ломтики тонкие, упоминая, что родители девушки не составят им компанию этим вечером: — Я буду рад, если часть пирога ты заберешь домой и угостишь своих близких. Школьница думала ограничиться рассказами о подготовке к экзаменам да и только, но знакомство всё же произошло. Сначала, на очередном родительском собрании мама Ани решила узнать об успехах дочери, а преподаватель и рад был высказать всё довольство занятиями и упорством ученицы, а затем и папа проявил интерес, услышав про дополнительные часы учебы. Аня удивилась, когда Михаил Алексеевич пригласил родителей на ужин, но была рада тому, что вечер прошел за легкой и непринужденной беседой, что впоследствии стало чуть ли не традицией. Вампир с явным интересом вслушивается в рассказ о походе компании друзей в квест с лампочками мигающими, коридорами узкими и звуками резкими — там правда было жутко, вы не понимаете! — о том, что булочки с корицей сегодня особенно вкусными были — обязательно попробуйте в той новой пекарне на углу Орловки и Верховой! — о полароиде, что принесла Алёна, подруга Златы и его ученица — я впервые такой в руках держала, прикольный такой! — Злата по-прежнему получает те крохотные белые цветы? — Ага. — Нарезанные фрукты выкладывают в форму, где тесто уже поджидает отправления в разогретую духовку. — Она стала записывать дни, но в них нет никакой систематики. Но, скажу по секрету, она их все хранит в своей комнате. Даже тот, самый первый, что получила той весной. Михаил Алексеевич кивает с понятливой улыбкой на губах и сам принимается делиться подробностями прошедшего дня: что остальные учителя, не пожелавшие стать частью школьной суеты, на него сегодня поглядывали искоса, но молодым людям на улице он очень понравился и получил парочку лестных комплиментов. Стирая муку с поверхностей, упоминает и случай давнишний, когда в одной европейской стране к нему в Канун дня всех святых постучалась толпа детей, разодетых как мумии и черти, а один мальчишка вовсе с собой таскал тыкву с вырезанной гримасой, и начала яростно требовать купюры бумажные и сладости, да так громко, что даже из соседнего дома выглянули соседи с смехом, поджидая их на собственном пороге. Но учитель замолкает, оборачиваясь к собеседнице и вытирая руки после мытья посуды: — Аннушка, тебя что-то беспокоит? — Когда я днем была с друзьями, мне внезапно пришло осознание, что этот день никогда не повториться, и мне стало так грустно. Логично, что нам никогда не быть такими молодыми, как сейчас, но кажется, что я сегодня впервые почувствовала это так четко и ясно. — Михаил Алексеевич кивает, тем самым призывая продолжать. — Рядом с Вами я чувствую себя слабой и маленькой, особенно в моменты, когда Вы показываете и рассказываете о людях, что давно под землей и холодным камнем лежат. Тут она торопливо добавляет: — Не подумайте ничего лишнего, я всегда рада беседам с Вами и благодарна, что когда-то Вы открылись мне! — И снова после короткой паузы голос вздрагивает. — Но мне стало так страшно умереть. Умереть и не сделать многого от опасения, что зря силы потрачу, что напрасно будут сказаны слова и что-то сделано. Человеческая жизнь так хрупка и коротка, никогда не знаешь, что её оборвет. — Ты права, люди очень тонкие и чуткие создания, их легко покалечить и обидеть. Я видел, как судьбы рушились из-за одной необдуманно брошенной фразы и неверного поступка. Когда я был молод, не поверишь, меня одолевали те же страхи, что и тебя сейчас. Не думай, что рождение в дворянской семье вампиров решает все проблемы и отбрасывает вопросы взросления. То, что теперь занимает твои мысли, очень важно и ценно, не забывай. Ладонь Ани поднимается, шеи касается: на ней стершийся грим, которым старалась кровавые следы изобразить, но не находит привычно висящей тонкой цепочки, и принимается пальцы сжимать и разгибать, потирая костяшки. Михаил Алексеевич заметил эту привычку еще до близкого знакомства, во время проведения тестов школьных, когда она принималась играться с мелкими предметами, отвлекаясь от тревожных мыслей, потому сейчас достает из кармана перстень, что был частью образа праздничного, и протягивает гостье. На аукционах за него отдали бы внушительные суммы, в музее спрятали бы за стекло толстое с множеством датчиков охраняющих, но ему больше по душе наблюдать, как Аннушка камень драгоценный, отливающий краснотой к свету подносит, примеряя на собственные пальцы. — Бояться нормально. — Продолжает успокаивать с улыбкой мягкой. — Когда-то нас всех спасал страх и инстинкт самосохранения, потому мы бежали и прятались, защищая себя. Сейчас мы опасаемся не диких голодных животных, а осуждения и вероятного провала в начинаниях, и это не те чувства, за которые я стану осуждать. Переживания подтверждают значимость происходящего для тебя, но нельзя им поддаваться и опускать руки, сдаваясь. Плечи у неё вздрагивают, и Михаил Алексеевич подходит ближе, не успевает спросить, как Аннушка лбом утыкается в плечо, всхлипы сдерживая, и не возражает ни словом, ни жестом, когда он обнимает осторожно, как обнимал бы родную дочь. Впервые так близко, потому что раньше необходимости не было да и поддержание банальной субординации, но сейчас именно объятия ощущаются единственно правильной и необходимой поддержкой. — Ты недооцениваешь годы, отведенные Мойрами. Пускай их не так много, как у меня, но их можно провести ярко и незабываемо, оставить множество фотографий и отметок на картах, побывать во всех уголках мира и узнать людей. Не позволяй страху отобрать возможность наполнить жизнь красками и чувствами. — Ладонь с затылка по волосам её светлым вниз скользит. — А в моих воспоминаниях ты останешься молодой и веселой, и не знаю, кому через столетие я буду рассказывать о спокойном Хэллоуине в российском городке со своими подопечными, что выступали на сцене, и тобой, подшучивающей над моими клыками. — Отчего Вам меня запоминать? — Взгляд искренний, сомнениями наполненный. — Аннушка, дело не в научных достижениях и творческих успехах, а в эмоциях, что дарят друг другу люди. Я не совру, если скажу, что ты — одна из самых запоминающихся личностей в этом веке для меня. — То-то же от Вас стариной попахивает. — Всхлипывает и утирает слезы. — Вы случаем не решили сделать из меня прислугу, что будет за Вами песочек подметать и больные суставы растирать в зимние ночи?