Носи, мой друг, Не складывай, Люби меня, Не покидывай.
– Олесь. Я согласен. Арсений, начавший говорить с порога, закрыл за собой массивную скрипучую дверь и прошёл в кухню дома. Пахло травами и цветами, на столе стояла кружка с горячим чаем. Вторую такую же Олеся поднесла к губам и немного отхлебнула. Люди, способные пить кипяток в плюс двадцать девять в тени, всегда поражали Арсения – в такие моменты он готов был поверить, что Олеся действительно ведьма. – Естественно, ты согласен. При всём уважении, но я всегда знала, что у такой сильной колдуньи, как твоя бабка, не может внук всерьёз отрицать очевидные вещи. – Это не вера, моя дорогая, а отчаяние, – он со вздохом опустился на стул напротив подруги, – если у меня даже с колдовством нормального мужика не получится найти, то я умываю руки. – Да всё будет заеби-и-ись! – Олеся качнула головой, забавно протянув последнее слово. – В ста десяти процентах случаев из ста работает безотказно. А руки всё равно помой, я тебе шарлотку не положу, если ты грязными есть собрался. – Ну мам… – Быстро! И иди сюда, расскажу тебе, чё делать надо. Стены этого дома отдавали тянущей ностальгией даже на пятый день пребывания. Не сосчитать, сколько чаёв было выпито на этой кухонке и сколько страшилок было прочитано под тиканье старых деревянных часов в спальной комнате. Они с Олесей всё детство провели в деревне, в одной компании и друг с другом, наизусть знали каждый её закуток и любили одинаково сильно даже много лет спустя. Арсений помнит их первую встречу. Ему – десять, а Олеся совсем мелкая, с криво собранными в хвостик волосами, рыдает на траве из-за разбитой коленки. Он тогда притащил ей целую стопку подорожников и доставил в заботливые руки бабушки. А на следующий день она уже сама нашла его и, краснея щеками, подарила браслетик из бисера. Арсений думал отказаться – не по-пацански было ходить с ромашками и сердечками на запястье, но испугался расстраивать малышку. Олеся же принятие подарка восприняла как знак начала новой дружбы. Больше они ни дня лета не провели порознь. Она на удивление быстро вписалась в их преимущественно пацанскую компанию и, смешно хмуря брови, руководила вылазками в лес за ягодами и палками для изготовления луков. Но Арсений всё равно всегда за ней присматривал с особым вниманием. Каждую осень они разъезжались по своим городам, переживали драмы взросления и первые двойки. Но каждый июнь встречались, как будто не было этих девяти месяцев. А браслетик он носил, пока рука не выросла и тот попросту не порвался. Ему было пятнадцать. Олеся, когда узнала, очень испугалась. Примета такая, не к добру. Арсений лишь закатил глаза – не поверил. Осенью его бабушка попала в больницу и больше оттуда не вернулась. А родителям стало некому оставлять ребёнка на три летних месяца. Времени на каникулы в деревне или на собственного сына у них всегда было крайне мало – работа не позволяла. Дом быстро пришёл в запустение, и его решили продать. Арсений не знал и не хотел знать, кому. Он до сих пор был зол на родителей за это, но его мнение не имело веса в пятнадцать лет, а сейчас уже было поздно. Родители Олеси, в отличие от его, гордо называли деревню своей малой родиной и проводили здесь все отпуска и выходные. Они любили рассказывать детям о своих предках, которые проживали в деревне со времён её основания, и всеми силами пытались привить эту любовь дочери. Сама Олеся не разделяла столь сильной преданности месту, куда из Москвы было по три часа по пробкам добираться, но тяга к природе иногда пересиливала ужас от длинных изматывающих дорог. Арсений ценил их с Олесей дружбу: она выстояла перед лицом преград в виде ужасных графиков на работах, бесконечных будничных проблем и занимающих всё время и сознание отношений. С которыми у Арсения как раз и не ладилось. Вообще. Но ни о каких ритуалах он и не думал, когда жаловался Олесе на одиночество в первый вечер их отпуска. Олеся же была ходячей энциклопедией, если дело касалось ботаники, мифологии и чужих драм. В детстве с её подачи они бродили по кладбищам, варили “отвары и зелья”, вызывали духов и гадали на игральных картах. Арсений с горящими глазами наблюдал, как ловко она читала в картинках ответы на его вопросы. И теперь Олеся, которая до сих пор осталась верна своим увлечениям и даже стала неплохо на них зарабатывать, как по щелчку пальцев знала, что ему надо делать. ***За хорошим женихом Да за йванечкою! Купала на Иваня, Купался Иваня!
– Ещё можно базилик вплести, но там для эффекта надо всё время о своём возлюбленном думать, а ты не думаешь ни о ком, кроме себя, так что тебе не подойдёт. Селфцест – дело… – Олесь… – Да что? – она повернулась, широко улыбаясь. – Ладно, мне кажется, так уже нормально будет. Главное, что Иван-да-Марью и барвинок вплели. И тысячелистник. И мальву. И не забудь каждому одуванчику прошептать, что тебе от них надо, а то не сбудется. Только вежливо. – Я всё ещё не понимаю, что ты имеешь против ромашек в моём венке, – Арсений уже даже не пытался спорить с остальным набором цветов и правил, но ромашки ему всегда так нравились, а тут… Он вообще только из них и собирался плести. И даже не подозревал о существовании такого количества разных цветов и трав вокруг их деревни. На секунду задумался, не наколдовала ли их Олеся специально для венка. Такими яркими поля Арсений, казалось, последний раз видел ещё в детстве, когда весь мир был полон чудес и счастья. – Символ невинности? Тебе? – Олеся ткнула его в плечо каким-то колоском, который собиралась вплести в свой венок. – Ты кого наебать пытаешься? – Ну я же не извращенец какой-то! – Один раз – уже пидорас, Арсений, всё, даже не пытайся спорить. Ты если хочешь, чтобы сработало, делай как говорят знающие люди. Арсений лишь закатил глаза, в сотый раз за день сокрушаясь, что согласился в этом участвовать. *** Лес был тихим. Вовсю стрекотали кузнечики, а ветер у воды сонно перебирал осоку. Из оставшейся далеко позади деревни был слышен лай собаки. Река лениво плескалась о пологий берег, и всё было… как всегда. Как могло бы быть в любую другую ночь. По настоянию Олеси они встали совсем рано и целый день провели за сбором подходящих для венков цветов. Дома нашли разноцветные ленты. Арсений в поте лица нарубил дров и съездил в ближайший магазин за жидкостью для розжига. Пока солнце краснело и клонилось к горизонту, они придирчиво выбирали наряды, и Арсений впервые так радовался купленной пару месяцев назад белой рубашке с огромными рукавами. Он чувствовал себя как в далёком детстве, когда Олеся, ещё совсем мелкая, тащила его вглубь леса искать следы Лешего или рассказывала очередную забавную историю о Домовом за печкой. Он смотрел на себя в рубахе и огромном разноцветном венке, смотрел на Олесю в лёгком сарафане, вплетающую голубые ленты в свой, с незабудками и васильками, и таким волшебным казался момент, что танцевать и прыгать через костёр хотелось уже прямо сейчас. Арсений кружился у зеркала и коротал время за бесчисленными снимками их обоих на память. Они вышли на закате, напевая какие-то глупые песни, шутя и фотографируясь в красных лучах уходящего солнца. К реке у леса добрались уже в глубоких сумерках. И чем тише и темнее становилось вокруг, тем больше детский восторг сменялся неясной тревогой. С последним шагом к берегу и скинутым с плечей рюкзаком от предвкушения не осталось почти ничего. – Арс, ты чего завис? – Олеся аккуратно поставила рюкзак рядом с его и коснулась предплечья. – Не знаю, чего я ожидал, – рядом раздался понимающий вздох, и девушка опустила голову ему на плечо. – Всенародного праздника, куда соберётся вся деревня и будет водить хороводы с лесными нимфами? И что костры за тебя разведут? Ошибся веком, дорогой мой, – Олеся говорила полушёпотом и немного печально, – сейчас, увы, никому особо не интересно почитать традиции. Так что я, вот, рада, что со мной целый один человек согласился праздновать по-нормальному. – Я думал, ты это всё ради меня. – Ради себя! – Олеся встала напротив и с улыбкой посмотрела на него. – Ну и ради тебя тоже, не дуйся. Так удачно совпало вообще, я бы в любом случае предложила что-то такое устроить, а у тебя и настоящий повод нашёлся! Арсений глянул на довольную Олесю и усмехнулся. – Ладно, отставить меланхолию, давай делать костёр! – девушка тут же счастливо захлопала в ладоши и побежала опустошать рюкзаки. Арсений понимал, что накручивает себя зря. Он немного завидовал лёгкости Олеси – она будто плыла по течению, но чудом избегала бурных рек и ураганов, а принести это течение её должно было минимум на Мальдивы. Она легко верила в домовых и звёзды, легко влюблялась в пацанов из их общей компании и так же легко с ними расходилась – без обид и испорченных отношений. И легко нашла человека, за которым уже год замужем. Он тоже когда-то бегал с ними по лесам вокруг деревни. Но их пути разошлись, и тем радостнее была встреча на посвяте первокурсников в стенах университета. Воспоминание за воспоминанием, прогулка за прогулкой, и вот Арсений уже плачет на её свадьбе. Арсений так не умел. Если вера, то только основанная на фактах; если отношения, то только с людьми, которым точно можно доверять. А доверие – процесс не быстрый. Все его попытки наладить личную жизнь привели к тому, что он к своим тридцати годам просто-напросто устал. И стоит вот на берегу реки ночью, поправляет венок, собирается прыгать через костёр и гадать на “суженого”. Глупость невероятная. Но как же хочется раз в жизни не думать, не анализировать, а отпустить себя и дать лёгкости наполнить тело. Ответственность отныне не на нём, а на скрепленных розовыми лентами цветах и силе течения полноводной реки. Он тоже хочет легко. И хотя бы в рамках одной ночи может себе это позволить. Вдохновение снова наполняет грудь, когда Арсений делает первый прыжок через их небольшой костёр. Олеся хлопает в ладоши и смеётся, прыгает тоже. Они танцуют и пытаются водить хоровод, но оказываются в опасной близости от языков пламени и ограничиваются обычными танцами. Захваченный в термосе чай пахнет травами, а берег реки – осокой и тиной. Венок на голове – всеми цветами мира. Арсений, кажется, впервые в жизни до конца понимает значение слова “душистый”. В глазах Олеси танцуют языки пламени, и непонятно, это отражение от костра или её собственный огонь. Как зачарованный, Арсений тянется к этой магии, подходит ближе к воде. – Пора, Арсений. Давай. Арсений медленно снимает венок с головы и прижимает к груди. Вокруг внезапно очень тихо – лишь треск костра, лёгкий плеск реки и тихий голос Олеси. Он подходит к кромке воды и, последний раз вдохнув цветочный аромат, одними губами произносит: – Любить и быть любимым. Арсений опускает венок в воду затаив дыхание. Цветы, покачиваясь на воде, не спеша удаляются от берега вниз по течению. Он провожает его взглядом, пока силуэт не тонет во тьме. Венок Олеси мирно плывёт следом. – Ну вот и всё, – тихо произносит она, вторя его мыслям. – Поплыл – значит, всё сбудется. Арсений отводит взгляд от реки и видит добрую улыбку девушки. – И что теперь? Идти за ним? Искать? – Не суетись. Он сам тебя найдёт.