* * *
Солнце, только-только выглядывающее из-под величавых деревьев, запах прошедшего за ночь мелкого дождя, смешанный с вонью овса, и вопль старого петуха – классическое утро в их деревне. Несмотря на рань, Антон уже давно не спал. Спросонья он нарубил дров, набрал воды с колодца, да покормил всю живность. И конечно же не забыл про Лису – собаку, которую однажды он встретил возле хаты ещё в детстве. Мать сначала негодовала, мол: "Куда нам еще и собака?". Но потом согласилась, что охранница дому не помешает, и даже сама вызвалась дать ей имя – Василиса. Лиса всё утро обеспокоенно горланила, и даже схватила Антона за штанину, не желая отпускать. Где ж это видано? Не уж-то есть так хотела, иль почуяла коль не доброе? В любом случае сейчас она, наевшись, спокойно лежала, греясь в лучиках утреннего солнца. Животные порой – странные существа. Парень вдохнул полной грудью свежий воздух, поставил в сарай вилы и подошёл к набранному недавно ведру с водой, смывая грязь с рук и лица. За двором было слышно тихое блеяние овец и возмущения старого мужчины – похоже, пан Степан сегодня лично смотрел за стадом. В прошлый раз его подопечный еле угнался за одной беглянкой. Ох, и повезло ему, что тогда Антон проходил мимо и успел схватить испуганную. Вытерев насухо лицо и шею и, кинув полотенце на плечо, он вошёл в дом, где царил лёгкий утренний полумрак. На столе уже стояли две деревянные посудины из которых доносился приятный аромат, глечик с молоком и небольшая пиала с грибами. Антон было уже улыбнулся, но увидел мать, которая сидела склонившись за столом. Он быстро подбежал к ней, аккуратно положив руку на спину, и пытаясь заглянуть в лицо. — Плохо себя чувствуешь? — тихо спросил парень, убирая выбившиеся из косы пряди с лица матери. — Просто голова с утра разболелась, не переживай, — она мягко посмотрела на него, улыбнулась уголками губ и, как в детстве, потрепала его по макушке, взъерошив волосы. — Лучше садись завтракать, а то еда остынет, трудяга. Он уселся за стол, набирая в ложку теплой каши. Сквозь красиво исписанные убранства на окнах пробивалось солнце, которое уже полностью вступало в свои права. — Кстати, откуда такая красота и почему должным образом не позаботился? Антон проследил за направлением тонкой руки матери, увидев на подоконнике найденную вчера розу в небольшой вазе, под которой был постелен красивый исписанный платок, обнаруженный вместе с цветком. После возвращения вечером в дом, он, совсем позабыв о бедной, оставил её лежать всю ночь на столе. А мать, наверное, заприметив её с утра, сразу поставила в воду. — А, я её вчера в лесу нашёл, хотел подарок тебе сделать, но так забегался, что и позабыл вовсе. Мать на эти слова широко улыбнулась, пододвинув к сыну пиалу с грибами. Плотно позавтракав, он переоделся в чистую одежду. Деревня уже кипела жизнью, оно и понятно почему: все готовились к свадьбе Софы. Все таки она нашла себе молодого аж из соседней деревни, поэтому все готовятся принимать гостей. Во дворах уже вовсю резвились дети: умудрились где-то угнать тележку и сейчас катались забавы ради. Ох и попадет им, коль увидит хозяин пропажу. Но хлопец лишь мог позавидовать их беззаботности. Никакой работы да ответственности – мечта и только. Антон широко улыбнулся, заприметив знакомую фигуру, сидящую в окружении детей. — Здравствуйте, дядько Степан! — О-о-о, привіт, Антось! Як Антоніа, як твої справи? — Она с утра, что-то не важно себя чувствует, так что я сегодня вместо неë на рынок иду. — Нехай збереже її бог від сили нечистої. — Вы опять за свои сказки, пан Степан? — Коли зустрінеш вогняного змія, або коли чорт на гроші задивиться, тоді згадаєш мої слова! На это хлопец лишь закатил глаза, но все таки вымолвил тихое "Спасибо", да продолжил идти дальше. Любил же этот старикан рассказывать страшилки и детей пугать разными мифическими чудищами. И оставалось Антону лишь думать, откуда у того столько историй берётся.* * *
Свято шло уже полным ходом. Отовсюду был слышен гул разговоров, звон наполненных до краёв стаканов и игривый дует колёсной лиры и бандуры. Антон мягко посматривал на улыбающуюся мать, которая весело общалась с кем-то за столом. Ему было спокойно, не смотря на количество присутствующих людей. Кого-то он помнил ещё с прошлых годов, а кого-то видел впервые или же попросту запамятовал. Он поднял руку и чокнулся рюмкой с соседним столом, когда там закончили говорить тост. Горилка обожгла горло, заставляя ухватить первое попавшееся со стола, чтобы закусить. Рядом засмеялся дядюшка Тарас, хлопая его по плечу. — Аккуратнее, сынок, а то так и мать в слезах оставить можно, — старик вновь прыснул со смеха, хватаясь за живот, и ткнул парня локтем в бок. — Скажете тоже, дядько Тарас, — Антон потёр ноющее место и закатил глаза. Мимо пронеслись резвящиеся дети, чуть не сбившие парня с ног. Те гнались за бедной собакой, с чем-то непонятным в руках. То ли это был сплетённый венок, либо просто куча цветов. Но долго соболезновать собаке не пришлось, дети были остановлены тёткой Зиной, которая со строгим видом им что-то объясняла, пригрозив пальцем. Антон им мог только мысленно посочувствовать. Получить нагоняй от тёти Зины – великий страх детства. Но уж больно сладкие в её саду росли яблоки, поэтому даже этот страх не останавливал его от мелкой кражи. Да и похвастаться потом перед пацанами было чем. Только уже став взрослее Антон понял, что легче было просто попросить тётю Зину сорвать пару яблочек. Но детство есть детство - его не изменишь. — І вона каже мені що я вже не молодий, — за соседним столом жаловался подвыпивший страдалец. — А я їй: послухай, лялю, невже ти і справді живеш ілюзіями, про цих жалюгідних, нікому невідомих, я не побоюсь цього слова, поетів? И будто добивая пьяную исповедь, со стороны музыкантов донеслось: — Зірка із неба злетіла, До мене кохання прийшло, Може прийти не хотіло, Але не прийти не змогло. — Яка нахрін, зірка? Скільки йому в біса років - десять, чи дев'ять? — продолжал излагать пьянчуга, лицо которого, по предположениям Антона, скоро заимеет крепкие отношения со столом. Но не смотря на громкое высказывание пана, поэт на сцене продолжил: — Сонце і місяць в єдине У тобі кохання сплелись, І ніч вже коротше хвилини, У нашій любові лились. — Эх, не понимаете вы ничего в романтике, дядько Василь, — возразила сидящая рядом девчушка. Она зачарованно посмотрела на стоящего на сцене поэта, влюбленно вздыхая, — Какие же красивые и душевные строки! Антон не разбирался в стихоплётстве и не мог прочувствовать до конца то, о чём говорила девушка, но даже ему произнесенные строчки показались неплохими. Он за компанию чокнулся с ними, но пить не стал. Всё таки старик Тарас, хоть и в своей манере, но дело говорил. — Господи, невже тобою і справді керує ця бездумна пристрасть, і зовсім не манить поважна любов? — пьянчуга Василь, ударил кулаком по столу, но смотрел на девушку совсем без злости. Антон назвал бы этот взгляд умоляющим. — Моя люба, не вір в риму, а слухай абзаци. Девушка на это лишь махнула рукой и продолжила внимать каждой строчке, доносившейся со сцены. Антон подошёл к старику и сочувствующе похлопал того по плечу. Его мольбу можно было понять, да и в целом, дельный совет таки он дал. Но поэты есть поэты, рифма им – хлеб и соль. Да и для потехи ради, послушать их было всегда приятно. Парень оглянулся и вновь посмотрел на мать, которая так же, как и рядом сидящая девчушка, внимательно слушала льющиеся строки со сцены. Кажется от утреннего недуга ни осталось и следа, что не могло его не радовать. Он раздвинул руки, согнутые в локте, и потянул их назад. Утренняя рутина наконец дала о себе знать, и тело стало неприятно изнывать от усталости. Пора бы ему тоже немного расслабиться. Ещё раз убедившись, что мать смеётся в приятной компании, Антон отошёл от всеобщего сборища, пройдясь вдоль ближайших домов. Сейчас было непривычно, и даже немного пугающе видеть совершенно пустую деревню, где ни в одном окошке не горела свеча. Но оно было и понятно: все сейчас развлекались да пили – заслужили. Антон завернул на родную веранду и наконец вдохнул приятный свежий воздух полной грудью. За шумом свята было слышно тихое потрескивание сверчков. Он достал из-за пазухи люльку, закладывая внутрь тютюн. К сожалению, в кармане осталась лишь одна спичка, но той должно было сейчас хватить. После неспешных манипуляций, хлопец наконец поджёг трубку, ожидая, пока сгорит сера, чтобы не чувствовать её вкус. Когда Антон осторожно вдохнул дым и плавно передвинул его языком по нёбу, он, прикрыв глаза, откинул голову назад и выпустил клубок дыма вверх в виде колечка. По телу прошёлся рой мурашек, заставивший чуть дёрнуться. Как же приятно было чувствовать обжигающую теплоту трубки в руке. Немного погодя, он сделал ещё одну затяжку. — Вдихніть повітря, подивіться в темноту, Спиніть в собі усі думки, свідомість І видихнувши крикніть. Я живу! І порожнечу тишею доповніть. Вместе с мягким голосом, ночную тишину нарушил и кашель, вырвавшийся из груди Антона. Его мягкое лицо искривилось в недовольную гримасу, а взгляд направился на внезапного гостя. — У поэтов какой-то свой способ убийства: неожиданное стихоплётсво? — прокашлявшись прохрипел Антон, пытаясь преодолеть образовавшуюся сухость во рту. В ответ послышалось лишь тихое "Прости" и перед лицом хлопца оказался протянутый стакан, до края наполненный какой-то жидкостью. Он сначала недоверчиво посмотрел на протянутую помощь, а потом и на самого виновника ситуации. Но особо долго думать не представлялось возможным, поэтому стакан был сразу же опустошен до дна. Благо там была просто прохладная вода. Антон вновь посмотрел на неожиданно появившегося рифмоплёта. — А не ты ли недавно распинался на сцене про любовь-морковь? — кинул парень, осматривая собеседника с головы до пяток, даже не задумываясь о каких-либо рамках приличия. — Из моих уст лились строки чувств. Антон не знал, что было для него противнее – мягкость голоса поэта или то, как последний тянул каждое слово, будто какую-то сладость. — Ой-ёй-ёй, какие мы важные: "уста-а-а", "строки чувств", тьфу ты, — передразнил того парень, желая вновь поднести трубку к губам, но вовремя остановился. За это время тютюн уже успел остыть, а значит требовалось поджечь его вновь. — Черт... — Здоровее будешь. — Странно слышать это от того, кто меня чуть не убил, — Антон тихо цокнул, отложив трубку на перила веранды. — Кто ж знал, что ты такой пугливый. Чужая самодовольная улыбка должна была бесить до кончиков ногтей, но сейчас лишь слабо раздражала. Антон был слишком уставшим, чтобы вспыхивать на ровном месте, как он обычно любил это делать. Сейчас хотелось лишь прикрыть глаза, вдыхая ночной воздух и слушать шум природы, смешанный с гулом праздника. Ветер приятно обдувал распаренную от нахождения в толпе кожу и помогал вернуть порядок мыслям. — Слушай, а ты что тут вооб- "...ще забыл?" – хотел произнести Антон, но губы неожиданно оказались в чужом плену. Осознание пришло не сразу, но достаточно быстро, чтобы успеть оттолкнуть наглеца и врезать ему по лицу. — Совсем охренел?! — парень быстро начал тереть губы руками, будто это как-то помогало убрать мнимое чувство "поцелуя". Он вновь поднял руку на поэта, но в этот раз та была резко схвачена за запястье. — Ха-х, вот это да, — прохрипел поэт, вытирая кровь с "уст". — А ты знал, что твои губы – лаванда? — Что?