Слияние
9 ноября 2023 г. в 19:53
В Шаолине, где-то в отдалении от остальных низких домиков, смотрел из окна своей комнаты куда-то вдаль Фуджин. Он разглядывал прекрасные просторы, красивую звонкую речку, закатное солнце, далёкий лес, но вид девственной природы не поднимал ему настроение. Фуджин скучал, становился с каждым днём всё более разочарованным, морально умирал от тоски и одиночества. Он считал, что попасть в Земное царство, а тем более втереться в доверие к их защитникам будет серьезной задачей, которую он не потянет.
Но на его придуманную за пять минут историю об амнезии, которая стёрла его воспоминания об отце и старом клане, и на полные грусти щенячьи глаза повелся даже Лю Кан, который принял бедного несчастного парня с распростёртыми объятиями, рассказав что тут да как. Теперь Фуджин жил здесь, пытался познакомиться тут со всеми, предлагая дружбу с каждым встречным, но люди оставались закрытыми, если ещё сильнее не хотели контактировать с Фуджином из-за его наивности и детскости. Но он не оставлял попыток, понимал, что многим людям нужно сначала, хотя бы притереться друг к другу и только потом начать доверять, и он дал им всем время привыкнуть к себе.
Так прошли его первые дни здесь, но даже тогда ему начало всё это наскучивать. Несмотря на то, сколько тут народа и сколько он слушал их истории, его бедственное положение не становилось лучше, новые подробности о жизни защитников земли не подогревали интерес, только наоборот, увеличивали его скуку до абсурда. Пустые сплетни о том, кто в кого влюблен, которые обычно разносил по Шаолиню Джонни Кейдж, его не особо интересовали и не давали нужной ему информации.
Тем более его не волновали проблемы по типу строгих и совсем несправедливых монахов. Сам он, конечно же, не судил их за жесткость и не понимал тех, кто жалуется на это. Многие говорили, что Фуджин не согласен с ними, просто потому что он слишком кроток и спокоен, поэтому монахи не придираются к нему, просто не за что зацепиться. Эти заявления вызывали только смех. Да он был очень покладист и слушался своих учителей, но разве это не те качества, которые здесь должен воспитать в себе боец?
Если Фуджин прекрасно понимал это и при этом все считали его наивным и глупым, то какие тогда люди вокруг? «Тупицы не способные разглядеть дальше своего носа из-за раздутого эго» — вспоминает он чужие слова, улыбаясь сам себе. Произнесший их когда-то человек уж точно был лучше всех этих учеников, которых из жалости взял к себе Лю Кан.
Он уже собирался покинуть это место. Фуджин прекрасно понимал, что всего несколько человек знают, чего они от этой жизни хотят и что им предстоит пройти, а остальные — не более чем массовка, исполняющая свои роли очень некачественно. Но Фуджин не мог не проникнуться уважением к чемпионам Земного царства, их старания и усердия многого стоили, изо дня в день они тренировались, боролись, их сердца были полны чистым желанием подарить свободу всем ныне живущим. Фуджин не мог не разделять их взгляды, хоть по сути они были по разные стороны баррикад, но преследовали они одну цель. Но это не значило, что Фуджин присягнет на верность Лю Кану, и будет следовать их пути, тем более когда он собрался покинуть их.
Но, как гром среди ясного неба, прозвучала новость — Шанг Цунг мертв, с этой весточкой из внешнего мира пришел парень со странными татуировками на лице. В тот день многие готовы были схватить его на руки, подбрасывая в воздух, и громко кричать о радостной гибели ужасного колдуна. Многие да не все, Фуджин обеспокоенно расспрашивал, как он узнал позже, у Сайзота, как именно был убит Шанг Цунг. Тот отвечал, что в море на западе от Эдении при попытке побега он утоп в сильном течении, Умгади, преследовавшие его, прекрасно это видели.
Фуджин притворно приторно улыбнулся ему, жест который к нему за время пребывания здесь уже приелся, попытался облегчённо выдохнуть для публики и оставил счастливых друзей наедине с их радостью. Он держался ровно, спина была гордо расправлена, губы были плотно сомкнуты в спокойной улыбке, весь вид говорил о торжестве победы. Все переживания оставались внутри него, пока он не дошел до своей крохотной комнатки, на последнем издыхании сдерживая эмоции.
Если не считать тот день, в который пришло известие о смерти Шанг Цунга, ревел он так только, когда отец запретил ошиваться с босяком, который вблизи территории их клана варил эликсиры и пытался их впарить всякому прохожему. Но тогда было легче, тогда мама гладила его по волосам, успокаивающе шептала, что всё будет хорошо, тогда он мог незаметно сбежать к этому босяку, чтобы хотя бы на секунду почувствовать себя рядом с ним лучше. Но сейчас, даже предав все обеты и лично Лю Кана, Фуджин не сбежит к Шанг Цунгу вновь, он не подскажет больше план действий, не погладит по длинной косе, не улыбнется с искренней любовью, не покажет, что у него на душе твориться.
Ему нужен был отдых от всех этих радостных рож и чуть больше времени рядом с Шанг Цунгом, чтобы была хотя бы секунда попрощаться с ним, может, тогда он со стойкостью пережил бы всё это. Но сейчас он должен держаться, как учил его когда-то колдун, должен играть роль отведённую ему в этом уготовленном хранителем времени спектакле. Фуджин должен думать сам, что ему сделать, чтобы вернуть свою и окружающих его людей свободы, думать о мести Лю Кану, что вновь, как марионеткой на ниточках, управляет им, причиняя боль.
Единственной отдушиной сейчас оставались тренировки, на которых он мог выплеснуть всю накопившеюся агрессию. Фуджин дрался ни на жизнь, а на смерть, чуть не убил в пылу ярости и злобы парочку безликих учеников, еле сдерживал себя, чтобы не снести головы своим мечом надоевшему Джонни Кейджу или попавшей под горячую руку Ашре. Часто на тренировочной площадке он сносил всё на своём пути, пытаясь попадать мимо противников из своего арбалета, портя облицовку старинных зданий, стоявших позади противников.
У него не оставалось никаких сил терпеть, наблюдать за всем этим, анализировать их поступки и чувства, слышать их бесконечное нытье о несправедливости, с которой ни один из этих жалких людишек не пытался бороться. Сама цель этих наблюдений потеряла смысл без Шанг Цунга и его наставлений. Фуджин хотел мести, чтобы этот недоделанный божок пережил, тоже что и Шанг Цунг, чтобы он понял, что совершил ошибку. Но Фуджин не мог, только удача и самодисциплина помогали ему не раскрыть раньше времени все карты, спрятанные у него в рукаве, но сейчас скрывать даже это не было смысла.
Он не может сделать это в одиночку, отголоски совести не позволяют, не может правильно запустить все свои маленькие продуманные на перед ходы, не умеет плести интриги за спинами людей, не знает, как правильно нужно дёрнуть за ниточки, чтобы люди встали на его сторону. Фуджин только и мог говорить, как есть на душе, но этого было недостаточно, чтобы повести за собой народ, для этого нужно тронуть струны их душ, душ которых он никак не мог почувствовать.
Эти резкие перепады настроения Фуджина обеспокоили Лю Кана, и тот, казалось, искренне переживал за него и расспрашивал о том, что у повелителя ветра случилось. Фуджин даже на секунду поверил, что он реально переживает из-за теплых чувств о своем ученике, а не из-за каких-то своих личных побуждений. Но потом он вспомнил про Шанг Цунга, про несправедливость его судьбы, про страдания, которые ему пришлось пережить и он просто физически не мог поверить, что это может быть правдой хотя бы в одной из миллиона временных линий.
Он натягивал улыбку, поправляя косу, говорил, что у него просто появилась новая причина сражаться усерднее. Лю Кана, кажется этот ответ устроил, и он оставил Фуджина в покое. Монахи и ученики тоже не упускали из виду его состояние. Ашра с непониманием глядела своими черными глазами, рассказывая о том, что в глубине Фуджина скрыто то, что ни один человек не осмелится рассказать. Кунг Лао говорил, что в тренировках Фуджин уже не ас, поэтому он стал такой раздраженный. Джонни пустил новый слушок о том, что Фуджин запал на какую-нибудь недоступную красотку вот и не знает куда деть своё «напряжение».
Фуджин пытался поддерживать теорию каждого, узнавая предположения, подпитывал их размышления действиями, чтобы они в попытках понять истину рассорились. И по-настоящему в этих жалких сплетнях, создаваемых вокруг его персоны, его удивило поведение Рейдена, который пытался держаться обособленно от Фуджина ещё с времён их нелепого знакомства, но сейчас он начал вести себя по-другому. Он, на удивление Фуджина, просто подошёл к нему, сказал, что переживает, сказал, что повелитель ветра может выговориться, если это нужно ему, чтобы успокоить душу. Рейден поджимал губы, решаясь на какой-то поступок, в итоге, очень неловко обняв Фуджина напоследок, он быстро ушёл.
Этот жест тронул его, они были не очень-то близки, и Фуджин просто пытался подобрать к строптивому нраву Рейдена подход, но для сближения было достаточно лишь того, что Фуджин стал собой рядом с ним. Это маленький шажок в исполнении его плана, но огромный скачек для всей его деятельности. Такая открытость означала, что его план начал работать, что ему начинают по-настоящему доверять, что его ценят как единицу общества. Если бы Шанг Цунг был здесь и видел все продвижения и робкие самостоятельные шаги Фуджина, то он бы улыбнулся гордо и без призрения.
Повелитель ветра отвлёкся от мыслей о недавнем прошлом, когда солнце своим закатным блеском попало в глаз. Выйдя из своих размышлений, он даже не заметил как пряди волос, которые он перебирал, сами заплелись в небрежную косу. Фуджин выдохнул, складывая гребень на столик у окна. Ветер гонял облака, казалось, что у реки никого не было, все уже давно разошлись, но Фуджину удалось разглядеть одного человека. Он не был в одежде учеников и тем более не походил на монаха. Незнакомец выглядел как не из этого места и не из этого времени, как будто его выдернули из старинной эпохи, которую Фуджин не застал.
Парень рассматривал камешки в речке, позже отвлёкся на пролетающую мимо птицу, переведя взгляд стеклянных, зелёных, будто не живых, глаз на Фуджина. Лицо выглядело молодо, но было впалым и худым, бледная кожа приобретала чуть розоватый оттенок в свете закатных лучей, но все же была не хуже чем у мертвеца. Когда они встретились взглядами, на его лице промелькнула радость, и появилась странная кривая улыбка. Парень медленно двинулся в сторону Фуджина. Страх и ожидание сковали его, чего никогда не происходило с повелителем ветра. Фуджин был не в силах даже пальцем двинуть, не то чтобы закрыть оконные ставни или хотя бы схватить меч, он просто застыл столбом и смотрел, как незнакомец вполне по-живому передвигает ногами.
Вскоре он оказался совсем у окна. Парень, который вблизи казался ещё больше похожим на мертвеца, молча глядел своими неживыми глазами прямо в душу. Он не мог хотя бы разлепить свои челюсти в немом звуке, чтобы начать говорить, или, быть может, он хотел подольше постоять и попугать человека, который не спит в не столь поздний час. Сердце Фуджина ускоренно билось то от страха, то от непонятно откуда взявшегося трепета, уходить или звать кого-то даже не хотелось, хотя это было бы что-то логичное и понятное в этой странной ситуации, но Фуджин просто наблюдал.
— Не узнаешь меня? — наконец-то говорит хоть что-то парень своим, на удивление, звонким и молодым голосом, — Хотя чего я ожидал? Этот облик ты ни разу не видел.
Фуджин только хочет спросить, что за чушь несёт этот незнакомец, как по его коже проносится зелёный блеск колдовской магии. Смертельно бледная кожа меняется на настоящую, глаза становятся привычного карего оттенка, на их дне видна вселенская усталость, но теперь в них трепещется ещё и жизнь. Шанг Цунг привычно на грани со злобной усмешкой нежно улыбается. Слова застревают где-то в горле, Фуджин не может выдавить из себя хотя бы звук или сделать что-нибудь. Он только может думать о том, сон ли это, но Шанг Цунг настоящий, он дышит, смотрит своими хитрыми невозможными глазами. Он отходит, манит жестом к себе, выжидает.
Фуджин беспрекословно слушается, выпрыгивает из окна прямо на улицу, закрывает ставни и быстро движется за ним. Шанг Цунг принимает чужую форму вновь, хватает Фуджина за руку и ведёт его подальше от крыш высоких храмов. В голове столько мыслей от простого и человеческого облегчения, до расчетливых раздумий о том, как выжил Шанг Цунг. Но всё они сходились в одной точке — Фуджин был счастлив, и не важно было видит ли он сейчас сон, видение ли перед ним или это всё на самом деле происходит. Его волновало лишь то, что что он сможет сказать прощальные слова, утонуть в карих глазах в последний раз или вовсе больше никогда не терять колдуна. Они смогут остаться вместе навсегда и никто не будет им помехой, никто не встанет поперек их дороги, никто больше не отберёт одного от другого.
Они идут молча, хотя у Фуджина было достаточно мыслей, которые он хотел бы озвучить и обсудить вместе с ним. Но он не хотел доставать уставшего и почти обессиленного Шанг Цунга, и пока ему было достаточно только накатившего волной облегчения после того, как он наконец-то осознал, что та весть Сайзота была ложью.
Фуджин пытается не думать о том, как долго его искал Шанг Цунг, Старшие боги знают где, не хочет представлять все те испытания, все те страдания, что прошлось пройти ему вновь, только для того, чтобы увидеть Фуджина. И только то, насколько сильно Шанг Цунг сжимает его руку, даёт понять как сильно он боится отпустить его и потерять. В ответ на его беспокойство Фуджин пытается без слов показать, что не оставит Шанг Цунга больше никогда.
Фуджин поджимает губы, выжидая наиболее удачный момент для начала разговора. Но его не происходит, Шанг Цунг даже не обращает внимание на то, что впереди, и на то, насколько сильно потемнело на улице, он просто стремиться привести их в место назначение, известное ему одному. Фуджин слишком поздно замечает, что впереди кто-то идёт, слишком поздно слышит заливистый смех одного человека и нравоучения второго. Слишком поздно решается начать говорить, что времени на это не остаётся, и ему приходится молча отбросить Шанг Цунга в ближайшие кусты, пытаясь выглядеть совершенно не взволнованно.
Джонни Кейдж и Кенши Такахаши что-то бурно обсуждали, издали завидев Фуджина, Кейдж ускорил шаг, чтобы пообщаться. Повелитель ветра легко улыбнулся им, пытаясь не смотреть на кусты, шорох в которых наконец-то прекратился. Он молил Старших богов лишь об одном, чтобы Шанг Цунга не заметили, чтобы эта неожиданная встреча прошла успешно, и они ушли поскорее.
— Какие люди, — тянет Джонни, перехватывая папку в руке получше, — и что это мы делаем на улице, когда отбой наступил уж как минут двадцать назад?
— Могу тоже самое спросить у тебя, — парирует Фуджин быстро и уверено, чтобы не выдать себя с головой, — так ещё не один, на свидании были?
— О, неплохо, Фуджин, — с нервной улыбкой говорит Джонни, игнорируя оба его вопроса, — когда-нибудь достигнешь такого же уровня подъебок, что и я, но тебе пока только учиться и учиться. Ты, кстати, так и не ответил на мой вопрос.
— Также как и ты на мои, — Фуджин пытается заткнуться, чтобы не развивать этот разговор дальше до пустых фраз, не несших никакого смысла, — Но всё же уступлю тебе. У меня бессонница, Кейдж, не могу уснуть, вот решил прогуляться, в одиночестве, — делает акцент Фуджин на последнем слове, чтобы Джонни поскорее отвалил.
— О, а мы с Кенши учили шрифт для слепых, засиделись вот поэтому возвращаемся так поздно, — Фуджин удивлённо вскинул брови, чего только в Земном царстве не придумают, чтобы облегчить жизнь друг друга, но не то чтобы это особо его сейчас волновало, он просто ждал, когда этот диалог закончится.
— Ну, ладно, — Джонни хочет ещё что-то сказать, но его друг наконец-то заканчивает этот бесполезный разговор, — нам пора. Сегодня, говорили, что следить за соблюдением комендантского часа Бо’Рай Чо, так что нам стоит поспешить. Удачи тебе с бессонницей, Фуджин.
Джонни что-то вновь заворковал прямо на ухо Такахаши, и они быстрым шагом удалились. Кейдж все надеялся, что Фуджин захочет продолжить их разговор, оглядываясь время от времени назад, но он так и не дождался этого, да и Кенши не пылал особым желанием вернуться к общему знакомому. Фуджин улыбнулся им на прощание, облегчено выдохнув, он выждал, когда они скроются за углом, и быстро полез в кусты. Шанг Цунг лежал неподвижно, удерживая свою другую форму, смотрел вверх на звезды, кажется, слабо улыбался. Фуджин потянул его за руки, быстро оглядел его со всех сторон, отряхнул от листьев и земли, и быстро извинялся за этот маленький инцидент.
— Прошу не нужно, Фуджин, — отдергивает его Шанг Цунг, — Ты повел себя правильно в этой ситуации. И я погляжу, ты хорошо влился в их коллектив, они даже не заподозрили что-то неладное, — Шанг Цунг не своими зелёными глазами смотрит на Фуджина, внутри плещется гордость, которая могла тронуть повелителя ветра, но эта эмоция была не его, — Но как тебе хватает сил терпеть их?
— Не волнуйся, они вполне хорошие люди, и их некоторые странности вполне возможно пережить, — Шанг Цунг не по-своему хитро улыбается, Фуджин в очередной раз пугается знакомой эмоции на незнакомом лице, — Что?
— Ты привязался к ним, не так ли? — Шанг Цунг сверкает не своими зелёными глазами, Фуджин впадает в ещё большую растерянность, — Тебе стоит быть осторожным, их непринятие твоего выбора, может сделать тебе больно.
Очередной урок Шанг Цунга выглядел странно. Его мысли были правильными и сам Фуджин с ним согласен, но вот лицо от которого он говорит выглядело другим, непохожим, может даже, отвратным. У Фуджина от одного его вида что-то кипело где-то внутри, будто и не Шанг Цунг перед ним, а кто-то другой, чужая и жуткая оболочка, которая не нравилась ему.
— Ты можешь убрать эту маскировку? Она немного пугает, — говорит он, отпустив глаза в пол.
Фуджин поджимает губы, выжидая реакцию Шанг Цунга. Тот медленно выдыхает, вновь озарив полутьму зелёным сиянием, кажется, ему самому становиться легче от того, что не приходиться притворяться кем-то другим. Фуджин вздыхает с облегчением, теперь он может на него нормально смотреть, может любоваться красивой хитрой улыбкой, может видеть жизнь в карих глазах, а не агонию смерти.
Теперь Фуджин может не сомневаться, что это точно Шанг Цунг. Он может больше не боятся того, что он один против власти Лю Кана, к нему наконец-то вернулся тот, кто никогда не предаст или бросит, теперь они друг друга не отпустят ни за что. Он хватает Шанг Цунга за руку, лучезарно улыбаясь, волнение и нежность захлестывают его с головой, но он все же спокоен. Шанг Цунг прижимает руки Фуджина к своей груди, осторожно их поглаживая, смотрит с любовью, грустно улыбаясь.
— Я скучал, Фуджин, — говорит он с виной в голосе, — я не знаю, что тебе пришлось пройти, чтобы приблизиться к нашей цели, сколько самодовольства и уверенности в собственной правоте от этих людишек пришлось пережить, сколько слез ты пролил, думая о том, что я даже не борюсь за свою жизнь, а уже мертв. Но при этом ты так же стойко держался и не сдавал наши позиции. Я не могу не гордиться тобой, Фуджин.
В груди что-то перевернулось от его слов, нежное волнение прошлось мурашками по всему телу. Он прижал Шанг Цунга к груди, уткнувшись ему в шею. Эти дни без него были плохи, он не знал, что делать, ужасно себя чувствовал, осознание того, что нет больше человека способного понять и принять его, давило на него всё это время. Но сейчас ему становилось лучше, Шанг Цунг был рядом с ним, он был в порядке, хоть и выглядел измотанным, но у него в глазах все же осталась искра, из которой мог вновь разгорается пожар их общей революции.
— Теперь я знаю, что ты чувствовал, когда я тебя оставил тогда, ещё давно, у границы Сейдо, — на грани слышимости шепчет Шанг Цунг, — не знать, что с тобой, не знать, какие муки ты проходишь, один без чьей-либо помощи, надеяться на то, что ты хотя бы жив, до невозможного трудно и невыносимо. Я не знаю, чем думал, когда ушел от тебя.
— Ты не оставлял меня, Шанг Цунг, — со злобой и уверенностью говорит Фуджин, — Это был приказ правителя, который мой отец не мог оспорить из-за того, что Лю Кан определил наши судьбы. Но теперь мы вольны делать то, что желаем, помни об этом.
— Твоя правда, — фыркает Шанг Цунг с улыбкой на губах, отстраняясь, — Пойдём, мне нужно много чего тебе рассказать.
Шанг Цунг, будто, всё то время пока они шли молча, сдерживал себя, пытаясь не сболтнуть лишнего при посторонних ушах, но сейчас он долго и с нескрываемой злобой рассказывал о том, что произошло после того, как они расстались. Он рассказывал о множестве предательств, интриг и путаниц в их маленьком оппозиционном отряде. Рассказал о том, как лечил нынешнюю императрицу Милину, и как защитники земного царства мешали ему, не только с этим, но и с планом, раскрыв Синдел всю правду, из-за чего Шао пришлось спешно менять их стратегию.
Но больше всего его злила неспособность всей этой шайки действовать сообща, сколько Шанг Цунг не пытался открыть им глаза на правду, они просто предпочитали ссориться из-за дележки территории, которую они даже не завоевали. Позже произошли известные Фуджину события, предательство Би Хана, столкновение нескольких временных линий, подтверждение того, что Лю Кан и вправду был хранителем времени всё это время. Позже, скрываясь во внешнем мире, его поймали и заковали в цепи, решая его судьбу.
Эта картина встала у Фуджина перед глазами. Он был лишен свободы и прав, как тогда под властью Лю Кана, только теперь он был скован не метафорическими цепями, а реальными. Фуджин чувствовал вину за то, что решился остаться здесь, даже не попытавшись тайно попасть во внешний мир. Он бы смог уберечь Шанг Цунга от этих испытаний, Фуджин бы знал, что он жив, он бы не страдал здесь среди учеников Шаолиня. Может быть, тогда им бы не удалось осуществить задуманный план, но зато Фуджин в трудную минуту был бы рядом с Шанг Цунгом. Но, кажется, его спутник ни о чём не жалел, тем более сейчас, когда они нашли друг друга и их план работал как часы.
Это не могло не успокаивать Фуджина, ведь сомнения на пополам со стыдом съедали его изнутри всё это время, он был напуган, потерян, будто ребенок, потерявший родителей, пытался двигаться в этом мире полном опасностей и непредвиденных обстоятельств. Шанг Цунг, видя его терзания, скрытые ото всех в глубине души, даже наедине, где он мог сказать всё те слова поддержки, которые то и дело вертелись на языке, пытался не показывать истинных чувств. Он не отвлекался от рассказа, продолжая вещать о том, как он сбежал от Умгади и кинулся со скалы в море.
Но совсем без внимания и сочувствия Фуджина он не оставляет, хватает его за руку, поглаживая большим пальцем ладонь, все же по-своему, но показывает, что он рядом. Фуджину достаточно лишь этого робкого проявления его любви и сопереживания. Он даже не заметил, как они сошли с тропинки в лес, Шанг Цунг парой движением пальцев разжёг на ладони яркие всполохи разноцветной магии. Фуджин даже этим самым простым фокусам мог дивиться. Мастерство Шанг Цунга росло, и с каждым днём он удивлял окружающих своими магическими способностями и своего партнёра всё больше.
На середине своего повествования, Шанг Цунг резко остановился, взглянув на место перед ними. Фуджин перевел взгляд с него на повозку Шанг Цунга, которая будто стояла тут все это время, дожидаясь их. Все такая же старая и потёртая, дерево, из которого она состояла, прогнило в некоторых местах под силой дождя, колеса плотно вошли в землю. Её неважный внешний вид не мешал Фуджину любоваться и вспоминать о том, как много времени он провел тут с Шанг Цунгом, сколько раз сбегал из родительского дома, лишь бы оказаться тут в старой и дряхлой колымаге. Вытерпеть эти стесненные условия жизни колдуна для него было не трудно лишь потому, что Шанг Цунг слишком сильно притягивал взгляд, потому что он был через чур обаятельным, манил своим существом, и отказаться от встреч с ним из-за места, где они проходили, было бы просто глупо.
Эта повозка напоминала Фуджину о некой незримой связи между ними, которая всегда помогала им найти друг друга, связь, которую он всегда отчётливо чувствовал будто, она осязаемая и существующая на самом деле. Если бы он произнес свои размышления в слух, то Шанг Цунг рассмеялся бы, сказал, что Фуджин до сих пор оставался ребенком, верящим в сказки. Но эти слова не были для него так важны, ведь он понимал, что Шанг Цунг так на самом деле не считает. Это подтверждалось теми сладкими моментами, когда после мудрых и взрослых слов Фуджина в глазах Шанг Цунга появлялось гордость, а в сердце что-то приятно ёкало в ответ на его похвалу и признание.
— Проходи, — колдун пропустил его внутрь первым. Здесь тоже всё было по-старому, те же склянки на полках вдоль стен, те же книги, та же маленькая кровать и столик, ничего не изменилось, — Так, на чём я остановился? — Шанг Цунг закатил глаза, вспоминая тему их разговора, — Вспомнил. После того, как я попал на остров, я выждал время, пока весть о моей смерти разлетится по всем мирам и ситуация не утрясется. Потом я вернулся во внешний мир, и вскоре смог найти Шаолинь и тебя тоже.
Шанг Цунг порылся по шкафчикам, выискивая чашки и заварник. Фуджин присел на кровать, наблюдая за ним. Он был счастлив, но в глубине его души вновь зарождался стыд за то, что он ничего не сделал для того, чтобы посеять смуту среди учеников Шаолиня. Он просто медленно сходил с ума от безысходности, терпел из последних сил людей вокруг и изредка тренировался. Шанг Цунг на его месте уже навел раздор и смуту, переманив самых сильных защитников земного царства на свою сторону и раскрыв правду о Лю Кане.
— Шанг Цунг, — он оборачивается, по всем нормам этикета разливая чай по чаркам, Фуджин не может сдерживать вину в себе, — Ты наверняка ожидал большего, когда направлялся сюда, а я ничего грандиозного не сделал. Я прошу прощения, что не достиг ожидаемых результатов за время твоего отсутствия.
— Мы работаем в разном темпе, Фуджин. Ты медлителен и осторожен в своей неопытности, я действую хитро и опережаю противника, — Шанг Цунг подносит ему чарку, от которой приятно пахнет мелиссой, — Здесь не требовалась скорость, тебе нужно было втереться в доверие и ты отлично справляешься с этой задачей.
Фуджин легко улыбается, слышать из уст Шанг Цунга похвалу всегда приятно, учитывая то, что её не часто можно было заслужить. Он вновь по-своему успокаивает, не так умело, как кто-нибудь другой, но он очень старается. Эти слова его немного утешали, Шанг Цунг начал поддерживать его не только простыми будто вскользь действиями, но и тёплыми словами, такими же тёплыми как чай, который ласково обволакивал желудок.
Но сам Шанг Цунг, кажется, оставался нервозным и обеспокоенным. Фуджин все перемены в его настроении очень чутко чувствовал и мог различить все тоны его улыбки и настроение карих глаз, поэтому он сразу почувствовал неладное. Что-то не позволяло ему расслабиться, это не могло не напрягать самого Фуджина, что-то внутри него было не так, повелитель ветра это отчётливо чувствовал, будто что-то изменилось.
Собственный голос в голове прошептал что-то, неотчетливое непонятное, он мог разобрать лишь слово «души». Предчувствие вторило, что нужно бежать, мозг подсказывал, что нет больше такого места, где он мог скрыться, лишь сердце, к которому он всегда прислушивался, молчало, выжидая, что же будет дальше. Это было странное ощущение, вроде похожее на дежавю, про которое часто говорил Кунг Лао, но оно не совсем было похоже на то чувство, которое он когда-то описывал.
В голове появились вопрос «как Шанг Цунг менял свой облик?». Он часто говорил об этом как о чем-то обыденном, и Фуджин пропускал всё эти слова об этом мимо, что-то внутри не давало ему задуматься об этом. Что-то ограничивало его волю, и это сильно злило Фуджина, так же как и власть Лю Кана над его жизнью. Он не позволит этому взять над собой верх, не позволит ограничить себя, не позволит скрыть правду.
— Как ты меняешь облик, Шанг Цунг? — Фуджин делает большое усилие, чтобы сказать эти слова, — Только скажи честно, не юли и не обманывай.
Шанг Цунг останавливает себя от очередного глотка чая, удивлённо глядя в полные обиды глаза Фуджина. Как же он был зол на то, что им опять управлял кто-то, только Фуджин не понимал чьи это проделки Шанг Цунга, Лю Кана или, быть может, даже Кроники. Не понимал того, что кто-то опять пытается ограничить его, запереть его мысли на замок, не дать ему выбраться из этой ловушки частичной амнезии. Так же он не понимал то, как долго Шанг Цунг собирался скрывать, что он вновь, как и в предыдущей, жизни поглощает души.
— Не думал, что ты так скоро начнёшь вспоминать, — Шанг Цунг ставит чуть дрожащими руками чарку на стол, глядит с искренней виной, которую в его глазах Фуджин ещё ни в одной жизни не видел, — Я поглощаю души, так же как и в других жизнях. Они подпитывают меня, я пользуюсь ими, примеряю их внешность, манипулирую. Это нужно мне, эти способности самый лучший вариант, чтобы выбраться из судьбы, предписанной мне другими людьми. Чтобы взять жизнь в свои руки, и делать то, что мне захочется. Чтобы и ты тоже получил то, чего всегда заслуживал. Ты меня осуждаешь? Боишься? Я вижу страх в твоих глазах, Фуджин, я вижу, что становлюсь тебе противен. Я ведь прав?
Фуджин удивлённо вскинул брови, прикусив губу. Он всё же надеялся, что его опасения будут ложными и не подтвердятся. Но Шанг Цунг сам честно говорит об этом чуть дрожащим голосом, но четко и уверенно, будто считает это чем-то правильным. Фуджин не знает, что ему ответить, в голове повторяется мысль о том, что он предаст, как и в сотне другой жизней, что воткнет нож в спину, что в самый важный момент его не будет рядом. Раньше он бы беспрекословно послушал чувство справедливости, давно бы схватил и с холодом свойственном всем богам предал его самому честному во всех мирах суду. Но теперь он человек, впервые за все вариации его судьбы он не был на сто процентов верен своим принципам, он был сентиментален, податлив действию эмоций и чувств, которые он не мог унять в силу неопытности в этом деле.
И впервые он испытал то, что Старшие боги ни за какое своё могущество не купят — любовь. Он познал нежную, ласковую, не похожую на ни на что другое любовь. Может, с этим, Лю Кан и поступил правильно, определив их судьбы. Он дал им пережить невзгоды и трудности вместе, дал понять, что чувства людей это не пустой звук, что нужно быть более человечными, что нужно понять окружающих, чтобы прийти к гармонии с самим собой.
Но этот урок, который Фуджин познал, был слишком дорог, чтобы в один миг простить Лю Кана и отречься от своего плана. Слишком дорог, чтобы бросать Шанг Цунга, который стал другим, который изменился и не бросал его, который пришёл сюда рискуя своей жизнью и своими планами только для того, чтобы увидеть Фуджина вновь. Он может принять все способы Шанг Цунга, все его манипуляции и ухищрения, которые он совершает с людьми, потому что отступать слишком поздно и вообще не в его стиле.
Он будет с ним рядом ни смотря на все трудности, потому что впервые за тысячи лет своих жизней он полюбил, хоть и не самого правильного и честного человека, но с этим ничего не поделать. Он застрял в этой сетях паутины выстроенных им самим, его злость привела его сюда, показала его истинные мотивы и желания, отрекаться от них сейчас было бы глупо, больно и обидно. Отрекаться от них было бы неправильно по отношению к Шанг Цунгу, который был для него всем — родственной душой, любовником, единственным поистине близким человеком, который у него остался в этом мире.
— Нет я не боюсь, потому что я стал другим, так же как и ты, Шанг Цунг. Я помню тебя прошлого прекрасно, но это не значит, что я буду ждать подвоха или предательства, потому что я знаю ты стал другим, ты изменился, в ином случае стал бы ты рисковать и приходить сюда, стал бы ты водиться со мной вообще, выбрал ли ты меня, если ненавидел как раньше?
С плеч Фуджина будто камень свалился. После этих слов ему стало легче, гораздо легче, его словно отпустили давно терзающие внутри него сомнения, будто он наконец-то определил для себя сторону. Понял, что и кто ему дороже, за что он готов сражаться до последнего своего вздоха. Шанг Цунг молча глядит на него, вздыхая облегчённо, его тоже отпускают все заботы и внутренние терзания. Он задумывается на секунду, выглядывая в окно, будто решает стоит ли говорить о том, что у него на уме. Фуджин уже готовится испытать сильнейший шок, готовится услышать исповедь Шанг Цунга, готовится простить его за деяния из прошлой жизни, те деяния которые сам повелитель ветра даже не помнит толком, лишь смутными обрывками.
— Я пытался забыть о том случае, но каждый раз ты, хоть и ненамеренно, но заставляешь меня вспоминать его. Может даже, это единственное решение, о котором я жалею по сей день, — продолжает Шанг Цунг с виноватой улыбкой на губах, — Ты помнишь это? Помнишь, как я поглотил твою душу? Хоть я и хочу забыть это, но не получается. Это сладость на языке, будто мёд, — в душе не было недостатков, она без грязных помыслов и непорочна, в ней было полно надежды и света, такой вкус даже самые спелые и сочные фрукты в Эдении не имеют, не то чтобы души других людей. Я жалею, что забрал такую душу в прошлой жизни, жалею, что извращаю её в этой, жалею, что позволил тебе связаться со мной и испортить твой светлый лик.
Фуджин не думал, что последний момент его прошлой жизни, плотно впивающийся в память после слов Шанг Цунга, был настолько значим для колдуна, что он до сих пор даже через пелену амнезии помнит это и хранит в своей голове. В тот момент Фуджин отдался смерти в руки, он вспоминает, как медленно смирился со своей участью, не выказывая никого сопротивления. В тот момент он думал лишь о том, что Лю Кан сделает для них лучшую судьбу, о сладостной и нежной следующей жизни, что будет у него.
Но теперь он не хранил верность защитникам Земного царства, не был идеален, не был чист как в прошлой своей жизни, но ему это и не нужно было. Ему было плевать на старую жизнь, потому что в ней не было любви, потому что ему не было дозволено испытать это чувство, которое он познал только благодаря Шанг Цунгу. И Фуджин только из-за этого был готов простить его, был готов принять, был готов смиренно получить нож в спину, ни о чем не жалея. Потому что это Шанг Цунг, он дорог и важен ему, он просто не может не принять его таким, какой он есть, не может оставить его.
— Это был исключительно мой выбор, я несу ответственность за свои поступки, ты не виноват, я решил следовать за тобой, а не за кем-то другим потому что я сам так захотел, а не ты меня убедил. И если бы Лю Кан не писал наши судьбы, я бы повел нас по другой дороге, которая светлее и чище, и уверен, что ты тоже пошел за мной не задумываясь.
Фуджин тянется к нему, хватает за руки, смотрит, Шанг Цунг виновато глядит, но всё же ухмыляется, в его глазах что-то хитро блеснуло. В тесноте повозки, он быстро проскальзывает поближе, усевшись рядом на кровать, перехватил его ладонь, мягко проведя по коже перчатки. Он был совсем близко, всё так же ластился к нему, был нежен в своих аккуратных движениях, будто пытался загладить вину за все те поступки и бесчинства. Фуджин смиренно принимал это, он был рад тому, что его слова успокоили Шанг Цунга, переубедили его вновь и заставили его перестать себя накручивать.
Фуджин прильнул к его плечу, глядя на его аккуратное лицо. Как ему не хватало этих коротких мимолётных моментов единения, когда опасности не было рядом и только они вдвоём на всем белом свете. Близки и похожи в своих мыслях настолько, что даже дышат в унисон, и стук сердца совпадает с этим ритмом. Две одиноких души сплетались в одно целое в эти моменты, дополняли друг друга, подпитывали нужной им обоим надеждой на совместное будущее.
Шанг Цунг вновь проводит по его руке бережно и нежно, смотрит в глаза Фуджину, улыбаясь ласково, хоть и с долей лукавства. По телу проходятся мурашки от одного этого взгляда и лёгких аккуратных невесомых прикосновений. Фуджин не может налюбоваться им, не может просто так оторваться от разглядывания длинных пушистых ресниц, мелких шрамов на лице, точек-родинок. Он чувствует что-то внутри, разливается приятным от очагов — пальцев Шанг Цунга, до головы, опьяняя разум. Улыбка человека напротив становится шире и хитрее, он проводит по перчатке, и чувство идёт за его рукой, пока они не встречаются на голом участке коже предплечья.
— Что ты делаешь? — Фуджин сдерживает внутри судорожный вздох, ещё никогда прикосновения Шанг Цунга не были настолько испепеляюще приятными.
— Тебе нравится? — он с предвкушением ответа закусывает губу, гипнотизируя своими глазами, — Хотя, нет не отвечай, я сам вижу, как тебе становится приятно, когда я дотрагиваюсь до твоей души.
Фуджин испуганно моргает, переведя взгляд на свою руку. Не яркий жёлтый свет на руке Шанг Цунга пропадает так же, как и синий под его пальцами. Это кажется неправильным, такие действия ни один смертный не должен совершать, но любовные и запретные ласки колдуна слишком сильны, чтобы Фуджин отказывался от них. Он задерживается на секунду, думает продолжать ли ему это блаженное удовольствие или всё-таки поддаться голосу логики и прекратить это действие. Он смотрит на Шанг Цунга в надежде найти ответ в нём, но в его глазах лишь ожидание и немного разочарования от прерывания близости их душ.
— Это не опасно? — Шанг Цунг отрицательно мотает головой, хитро улыбаясь, и Фуджина все же одолевает любопытство, — А я могу сделать тоже что и ты?
— Фуджин, коль ты этого желаешь, конечно можешь, — Шанг Цунг мягко смеётся, перехватывая чужую руку, прижимает её к груди, — Дыши со мной в унисон, смотри мне в глаза и ты почувствуешь то, чего ни в одной из своих сотен жизней не испытывал.
И Фуджин смотрит, дышит медленно, размеренно, чтобы успеть за дыханием Шанг Цунга. Он пытается нащупать хоть что-то, но среди чужих душ, будто броня окружавших ментальное тело хозяина, защищая его от любого постороннего воздействия, не может даже увидеть яркий огонек чужой души. Шанг Цунг словно мысли читает, смотря в его глаза, приоткрывая завесу тайны, будто меняет своё физическое тело, показывает истинный образ. Фуджин словно видит перед глазами оранжевую, горячую, острую душу, словно кусочек солнца у него в руке. Но он не чувствует тех же прикосновений, которые недавно даровал Шанг Цунг, будто чего-то не хватает.
— Ты только нащупал её, — вновь понимает без слов растерянность Фуджина он, — чтобы дотронуться тебе нужно сделать ещё кое-что. Представь свою душу, она голубая, яркая, живая, бурлит где-то в груди. Представь, что импульс из её центра проходит через всю руку и доходит до меня.
И Фуджин представляет, не забывая при этом дышать вслед за Шанг Цунгом, где-то в груди будто шаровая молния собирается комок, он идёт вдоль руки быстро и стремительно переходит от пальцев к чужой груди. Но вместо приятного теплого ощущения, разливающееся импульсом по всему телу, его, будто молнии, бьют электрические импульсы. Шанг Цунг зажмуривается, больно закусывая губу, хватается руками за грудь, он дышит сдавленно и медленно пытаясь восстановить повреждённые участки своей души, образуя вокруг своих рук разноцветные всполохи.
В Фуджине боль успокаивается сама по себе, хотя ещё покалывает кончики пальцев, но его больше волнует состояние колдуна. Он тянется к нему, пытаясь сделать хоть что-то, но Шанг Цунг отталкивает его руку, расслабляя свою грудную клетку самостоятельно. Фуджину стыдно, он пытался сделать приятно, но вновь из-за неопытности и незнания он сделал всё не так как нужно, и судя по злому выражению лица Шанг Цунга, Фуджин не просто задел что-то очень важное внутри него, он ударил очень сильно.
— Я в порядке, — успокаивает его Шанг Цунг, — тебе стоит быть нежнее, твоя душа не должна пытаться пробить дыру в моей. Попробуй ещё раз, только осторожно и ласково, — он вновь без опаски и страха прикладывает руку Фуджина к груди, — Дыши со мной.
Шанг Цунг успокаивается, смотрит повелителю ветра в глаза и ждёт. Фуджин прикасается снова неумело, осторожно, пытается вести энергию внутри себя медленно, аккуратно доведя её до пальцев, представляет, как она мягко и нежно касается оранжевого огня. Он чувствует, как отзывается тело Шанг Цунга уже на ласку, как в обмен на его голубое сияние, по руке обратно к груди идёт новый приятный импульс.
— Молодец, Фуджин, — что-то внутри вновь отзывается на его похвалу, и от сердца к руке разливается нега удовольствия, Шанг Цунг, кажется, замечает это и не может оставить без внимания, — тебя что, возбуждает, когда я тебя хвалю?
На его лице расцветает лукавая улыбка, и он, не отрывая своего взгляда от Фуджина, подбирается е нему поближе, опираясь о его бедра. Повелитель ветра смущается и на секунду задумывается, что происходит с ним, когда Шанг Цунг его хвалит. Это не было похоже на чувство гордости за себя, когда кто-то другой отмечал его достоинства, это было что не на есть самое настоящее и подлинное возбуждение от слов, сказанных именно Шанг Цунгом. И эта его странность замечена именно тем человеком, из-за которого она и появилась. Фуджин стыдливо поджимает губы, но позже он отпускает себя, Шанг Цунг не стыдит его за это, лишь подогревает огонь внутри него ещё одной похвалой.
Фуджин сдерживает в себе вздохи, чтобы не потерять их тонкую связь. Шанг Цунг ведёт руками, очерчивая мышцы ног, запускает приятную волну энергии куда-то ближе к груди. Фуджин еле удерживает в себе скулеж от нетерпения, он не знает куда девать свои руки, пытается их примкнуть туда, где будет приятнее, в то место, после прикосновения к которому его похвалят за исполнительность.
Шанг Цунг опрокидывает его на спину, кажется, пытается сдерживать сбившиеся дыхание, проходит руками мимо паха, ведёт по животу, нависая над Фуджином, касается шеи. Контакт с голой кожей бьёт в голову сильнее чем любое самое изворотливое и умелое прикосновение к душе через одежду. Шанг Цунг проводит нежно, кончиками пальцев растирая физическую оболочку тела, его прикосновения заставляют всё внутри задрожать от удовольствия.
Фуджин пытается ответить. Останавливая свои руки где-то на талии, под ребрами, он представляет вновь лёгкие приятные касания к чужой душе. И у него получается, Шанг Цунг прогибается в пояснице, из глаз будто сыпятся искры, губы уже искусаны. Он давит Фуджину на ключицу, чувствуя ещё одно прикосновение, но уже ближе к груди, оно обжигает своим теплом, выбивает из лёгких воздух, сразу же от этой несдержанности ослабевая.
— Ты очень сильно стараешься, Фуджин, — Шанг Цунг наклоняется ниже, шепча у самых губ, — Я могу многому тебя научить, ты очень способный.
Фуджин закусывает губы. Он бы всё отдал, лишь бы Шанг Цунг совсем близко шептал о том, как он хорошо старается, и как самому колдуну приятно от этих прикосновений, которые с каждым разом вызывают всё больше и больше удовольствия. Шанг Цунг коварно улыбается, будто глядит в глаза своей новой жертвы, аккуратно расстёгивает ворот танчджоу без рукавов, тянет за заправленный в штаны её край, стягивает, бросая куда-то в сторону.
Фуджин весь горит от смущающей его похвалы, понимает намерения колдуна без слов, дрожащими от волнения руками, расстёгивает ремешки, удерживающее резные серебряные наплечники, скидывает их с кровати, принимаясь развязывать узелки на поясе. Шанг Цунг будто намерено отвлекает его поцелуями то в губы — быстрыми и смазанными, то в шею — долгими и влажными, он дразняще проводит руками по рёбрам, выбивая из Фуджина вздохи и тихие стоны. Но его мучения не продлеваются долго, последний самый противный и запутанный узелок поддается под его напором, и все верёвочки, серебряные элементы и пояса летят на пол вслед за наплечниками.
Наконец-то полы ханьфу, которое уже не терпелось сбросить, разошлись, открывая чудесный вид на красивое обнаженное тело. Цепочка на его шее, больше не спрятанная под плотно прилегающей одеждой, и медальон на ней свисают прямо перед носом Фуджина. Золото, не привычный для Шанг Цунга металл, ярко сияет даже в полутьме повозки. Эта вещь слишком много значит для них обоих.
Перед глазами Фуджина сразу замелькали воспоминания, последняя их встреча в Сейдо, день когда Лю Кану вздумалось разлучить их. И ведь тогда он даже не пытался остановить Шанг Цунга, лишь отдал письмо с прощальными словами и этот его скромный подарок. Фуджин чувствовал стыд и вину сжигающие его изнутри, если бы он был смелее и противостоял воле отца, тех ужасных дней без Шанг Цунга могло бы не быть, они могли бы не расставаться вовсе.
— До сих пор вспоминаешь? — спрашивает Шанг Цунг, — Не вини себя, Фуджин, ты не управлял своей жизнью, так же как и я.
— Почему ты носишь его? — Фуджин оглаживает ладонями его лицо, взгляд прикован к гравировке герба его бывшего клана, — Разве это не больно, вспоминать наше расставание?
— А разве я мог избавиться от единственной вещи напоминающей мне о тебе? — Шанг Цунг прижимается своим лбом к чужому, цепочка струится по его шее, заставляя медальон соприкоснуться с горячей кожей Фуджина, — Глядя на него, я всегда знал, что на этом свете есть тот, кто когда-то принял меня таким, какой я есть. Хоть ты и был далеко, и я не мог почувствовать тебя также как и раньше, не мог ощущать твоих прикосновений, не мог слышать твоих вечно беззаботных рассуждений, я все равно был счастлив знать, что в этой жизни ты встретился мне вновь.
Шанг Цунг прикрывает глаза, ресницы мелко дрожат. Фуджин проводит рукой по его волосам, тянется за поцелуем, разделяет их общее горе той хоть прошедшей, но долгой разлуки. Его захлестывает обида. Почему Шанг Цунга лишили родного дома и даже родителей, почему заставили его скитаться по всем царствам в поисках своего нового дома? Почему Сейдо, что и в прошлых жизнях, осталась страной жестоких правил и запретов, почему он стал наследником клана повелителей ветров, защищающих безумные законы, придуманные их правителем? В нём кипела злоба, на эти вопросы, даже если они начнут пытать Лю Кана, не найдется ответов.
Скажет, что не подумал, решил, что так будет лучше, считал, что именно через эти способы они поймут его великий замысел. Фуджин злился, впивался в губы Шанг Цунга, держался за его плечи, чувствовал трение цепочки между ними. Как бы он хотел просто жить, а не выживать, не строить грандиозные планы, чтобы смести бога Огня с места вершителя чужих судеб, а выбирать путь самому, дать Шанг Цунгу такую возможность. Он отрывается от колдуна, глядит в его карие глаза, оглаживает нежные изящные плечи, любовно очерчивает чужую грудь, с внимательностью осматривая каждый сантиметр кожи, отпуская все те неприятные мысли, не время и не место для них.
Шанг Цунг ему тепло и нежно улыбается, тая от осторожных прикосновений, целует его опять, прерывая действия чужих рук, развязывает пояс на талии Фуджина, поглаживая чужой живот. Пока руки повелителя ветра были свободны, с них слетели наручи и перчатки. Шанг Цунг целует скулу Фуджина, переходит на шею, кусает, заявляя кому он принадлежит, оставляет метки, которые ворот его рубашки не способен будет скрыть. Но Фуджину сейчас на это плевать, он пытается слиться с Шанг Цунгом, сблизиться ещё сильнее, доставить ещё больше удовольствия, достичь эйфории. Фуджин тянется к бёдрам, оглаживает выпирающие косточки осторожно и нежно, будто боится сломать их от напора.
— Фуджин, — выдыхает ему на ухо Шанг Цунг, вызывая волну мурашек, — Ты самый лучший на свете любовник, — повелитель ветра потряхивающимися от неожиданного комплимента руками тянется под пояс, — Твои руки волшебны, ты быстро понимаешь и старательно исполняешь мои пожелания, пытаешься доставить мне удовольствие, ты так хорош.
В штанах стало теснее и жарче. Фуджин держал себя в руках, лишь бы блаженно не застонать от издевательски долгих и мучительных слов Шанг Цунга, который видя его состояние специально ещё сильнее восхвалял его и чуть ли не оды пел. Фуджин останавливает эту пытку над самим собой, для удобства приспускает ку Шанг Цунга и вытаскивает его член наружу. Удовлетворённые стоны колдуна сильнее любых похвал и комплементов бьют в голову, заставляют сердце в груди до боли приятно сжаться, а потом забиться в ускоренным темпе.
Фуджину, чтобы ещё больше возбудиться, только этого было достаточно — признания правильности его движений в виде извивающегося от желания Шанг Цунга и произнесённых им на ухо слов благодарности за то, какой Фуджин ласковый и нежный. Колдун в отместку берет член Фуджина в свою руку и доводит его своими прикосновениями. Эта близость, это безоговорочное проявление их любви самый верный показатель их преданности друг к другу. Самый главный критерий, по которому они могли понять, что ни один из них не сможет передать другого.
Фуджин не давал ни одной женщине и ни одному мужчине прикасаться к себе так горячо, ласково, напористо, ни до, ни тем более после, того как он встретил Шанг Цунга. Даже позволить удовлетворить себя самостоятельно было бы предательством по отношению к нему, тем более в те дни, когда он думал, что колдун мертв. Хоть тоска и желание тогда были очень сильны, он не позволял себе сделать это.
Это прекрасное тело принадлежит только Шанг Цунгу, и оно будет сгорать от дразнящих прикосновений только его рук и губ, оно будет стонать и глотать сухой воздух до тех пор пока лёгкие не превратятся в труху только под напором именно его ласок. И Фуджин уверен, что Шанг Цунг верен ему абсолютной точно так же. Понимает это по его голодным движениям, по безумным сжирающим его глазам, по тому, что только ему за все его жизни было дозволено дотронуться до его души, чтобы придать их близости особенности и остроты.
Шанг Цунг подмахивает бедрами, упираясь одной рукой в сильное плечо Фуджина, пытается достичь пика. Он давно не был настолько жаден да прикосновений и ласок, Шанг Цунг пытался ускориться, сбивался с темпа и пытался восстановить его вновь. Фуджин убирал с его вспотевшего лица прилипшие пряди волос, наблюдал, как его глаза сияют от блаженства бытия в этом моменте.
Фуджин вдыхает на его выдохе, заставляет его смотреть в свои голубые почти белесые глаза, укрощая его нрав. Он вновь выполняет всё словно по инструкции Шанг Цунга, пытаясь впечатлить его, представляет импульс исходящий из груди, идущий в руку, расположившуюся на члене. Стон колдуна на грани с долгожданным оргазмом, который так и не наступает, потому что Фуджин вовремя отводит взгляд, заставляя Шанг Цунга помучиться ещё чуть-чуть, служит настолько мощной похвалой, что Фуджин от её почти губительной силы готов вознестись к Старшим богам.
— Ты, хитрец, — выплевывает Шанг Цунг севшим от долгих протяжных стонов и вздохов голосом, — Хороший был ход. А теперь смотри мне в глаза.
И Фуджин смотрит, не отрывая глаз, в надежде на ещё одно слово или действие восхваляющее его. Шанг Цунг с коварной улыбкой на губах двигает рукой медленнее и нежнее, в глазах, кажется, демоны пляшут. Фуджина резко накрывает волной удовольствия, которая не выходит наружу лишь потому, что Шанг Цунг сдавливает его член у основания. Но видя умоляющие щенячьи глаза Фуджина, он всё же сближается, двигает бедрами так, чтобы члены соприкасались, переплетает их пальцы вокруг, заглядывает в его глаза вновь.
У повелителя ветра от полнейшего чувства эйфории поджимаются пальцы ног, а изо рта вырываются сдавленные хрипы. Он чувствует стимуляцию по всей длине, чувствует, что Шанг Цунг направляет свою внутреннюю силу не в руку, как дилетант, а умело пользуется всеми предоставленными ему возможностями, касаясь чужой души своим членом. Он улыбается хитро и игриво, держит Фуджина свободной рукой за подбородок, не даёт отвести взгляд и сам дышит учащено, это действо доставляет ему удовольствие.
Фуджин уже не может, всё тело изнывает, молит о продолжении, и Шанг Цунг его даёт. Он медленно и мучительно двигает рукой, ухмыляется с издёвкой, когда повелитель ветра закусывает губы, даже не пытаясь хоть как-то увеличить темп, хотя сам находится на грани с тем, чтобы не сорваться. Фуджин послушно не двигается, пытается не сбить Шанг Цунга, не наделать лишнего, чтобы не лишиться этих крох его любви.
Он останавливается, выражение его лица становится ещё ехиднее. Фуджин предпринимает попытку хотя бы руками прикоснуться к себе или Шанг Цунгу, но колдун останавливает его. Он наконец-то стягивает с Фуджина надоевшие штаны, одновременно с этим подразнивает, целуя его бедро, хитро улыбается вновь, садиться совсем близко к члену, соблазнительно проводит руками по своему худому плоскому животу.
Только от того, что в этот момент взгляд Фуджина притягивается к нему сильнее чем при других действиях, заставляет его медленнее и чувственнее делать себе приятно. Шанг Цунг приподнимается, проводит по тазовым косточкам, глядит Фуджину в глаза. Спуская свои ку ещё ниже, он проводит руками по бёдрам, томно выдыхая, дойдя до их внутренней стороны. Он улыбается, опираясь о живот Фуджина, тянет за штанины, проводит ещё одну волну мурашек по его телу при помощи своей силы.
Шанг Цунг наслаждается тем, что на него смотрят, что полный любви взгляд направлен только на него, только он удостаивается его, только он получает его. Он получает удовольствие от мольбы Фуджина, зная, что больше никого он так не просит, а позже упивается тем как у повелителя ветра что-то получается без посторонней помощи, потому что знает, это его стараний плоды. Шанг Цунг собственник, Фуджин понимал это ещё в прошлых жизнях, так же как и в этой, но сейчас ему это нравилось, нравилось просить научить, просить помочь, просить ласок, нравилось в ответ на правильные исполненные действия получать похвалу и одобрение.
Прошлый он не поверил бы в то, что происходит сейчас, не поверил в то, что Шанг Цунг подался на чары Фуджина и стал с ним партнёрами, не поверил бы, что он сам повелся на пустую и лживую оболочку колдуна. Но она не была таковой никогда, Шанг Цунг был немного странноватым, может, через чур сдвинутым на мировом господстве, но он не был лишён человеческих чувств, он хотел любви, признания, которое он нашел только в Фуджине. А повелитель ветра нашел в нём искренность по отношению к себе, не фамильярность и фальшь, которые появлялись в глазах смертных, потому что он бог, а чувства разные, интересные, пылающие.
И Фуджин наслаждался этим, не задумываясь о последствиях и мыслях других людей, ему было плевать, важен был только Шанг Цунг, который уже снимал со своих плеч ханьфу. У Фуджина во рту пересыхает от зрелища, расположившегося перед ним — Шанг Цунг ничем не уступает по красоте Старшим богам, если вовсе их не превосходит на несколько пунктов в личном рейтинге Фуджина.
На Шанг Цунге остаётся только цепочка — символ того насколько духовно наполнены их плотские утехи, насколько они близки не физически, а морально. Это трогает Фуджина, и он даже не знает почему конкретно, наверное сомнения по поводу их отношений оставались у него в душе, будто все те воспоминаниях из прошлой жизни были готовы указать на эту маленькую деталь в случае чего. Но Шанг Цунг будто мысли читает не снимает, показывает их единство, показывает, что их союз вечен и будет нерушим даже в следующих жизнях. Шанг Цунг тянется за спину Фуджина, где-то за гранью видимости, гремит склянками, вытягивая одну из строя, откупоривает её.
— Ты когда-нибудь занимался любовью по-настоящему? — Фуджин с искренним непониманием мотает головой в стороны, колдун усмехается его невинному выражению лица, — Узнать столько сексуальных практик за один день — это то ещё удовольствие, но с ними можно же и не справиться. У тебя получиться, Фуджин?
— У меня всё получится, — отвечает Фуджин уверено и четко не обращая внимания на притворно обеспокоенный тон Шанг Цунга, зная как его исполнительность и просьбы научить чему-то новому заводят его, — покажи что нужно делать.
— Ничего особенного, — он довольно улыбается, перехватывая руку Фуджина, выливает жидкость ему на пальцы, протягивает их к паху, — Тебе же не доставит проблем догадаться, что сделать дальше?
Шанг Цунг издевательски улыбается, до тех пор пока Фуджин не входит в него двумя пальцами. Повелитель ветра волнуется, но не подаёт виду, пытается сделать серьезное лицо, наблюдает за сменой эмоций на лице Шанг Цунга. Тонкие брови изогнулись то ли в блаженстве, то ли в отторжении. Фуджин растерялся, он не знал продолжать ли, подождать немного, дать привыкнуть или вовсе прекратить это всё. Все его знания получены из похабных книжек, которые он когда-то прятал в своей комнате, не подкреплены какой-либо практикой, всё что он делает сейчас, происходит лишь потому что интуиция подсказывает ему. Он даже представить не может насколько приятно или дискомфортно Шанг Цунгу, потому что сам никогда не испытывал этого чувства.
— Знаешь, что мне нравиться больше тех моментов, когда ты меня умоляешь помочь? — Шанг Цунг смотрит на него из-под лобья, хитро улыбаясь, — Это то, как ты, научившись, перехватываешь инициативу в свои руки, и делаешь всё как нужно, будто знаешь, что я задумал и действуешь как надо. Будто мы одно целое.
Фуджин расплывается в довольной улыбке, ему нравилось, когда Шанг Цунг был с ним честен, открытым, говорил напрямую, ему нравилось оправдывать его ожидания, действовать в соответствии с его планом. Судя по комплиментам, которые потоком полились из его рта, Фуджин решил, что можно было продолжить, он неуверенно и осторожно двигает пальцами, выбивая из лёгких Шанг Цунга выдох. Фуджин аккуратно раздвигает пальцы внутри и слышит, как колдун скрипит зубами, пытаясь сдержать в себе звуки. Повелитель ветра не останавливается, двигается под другим углом, растягивает нутро, с трепетом оглаживает. Шанг Цунга ведёт, он закатывает глаза, кусает губы, шарит ладонями по своей груди, медленно сжимает кулон в своей руке.
Фуджина это возбуждает, эта открытость, эта близость, эта беспрекословное доверие. Шанг Цунг позволяет ему делать с собой, что захочет, он без подозрения в глазах смотрит на него, он искренне наслаждается, без притворств отдается полностью. Фуджин хочет немного дольше продлить его удовольствие, но Шанг Цунг своими аккуратными руками, вытаскивает его пальцы, берёт баночку и выливает её содержимое Фуджину на член. Окончательно понимая, что будет дальше, он выжидающе смотрит на Шанг Цунга, предвкушая дальнейшие действия с его стороны.
Он медленно садится, привыкая, опирается о живот Фуджина, убирает спавшие на лицо пряди. Повелитель ветра хочет кричать о том как это хорошо, быть со своим любимым человеком единым целым, чувствовать его нутро вокруг своего члена, упиваться этими невозможными ощущениями — самое сильное чувство эйфории, что когда-либо испытывал. Он концентрируется на этих ощущениях, сбивчиво дышит, думает о том, что хочет побывать на месте Шанг Цунга тоже, почувствовать тепло и нежность внутри себя, сгореть от этих сладостных ощущений.
То, что сейчас происходило, было несравнимо лучше чем те моменты их уединения которые были до. Тогда Фуджин неумело тёрся рядом с Шанг Цунгом, пытаясь изобразить из себя взрослого, знающего всё в этой теме человеке. Хотя в первую их близость Шанг Цунг прекрасно понимал, что у Фуджина ни разу не было полового опыта или хотя бы поцелуев. Но он ничего ему об этом не говорил, молча, с трепетом учил его всему что только знает, и Фуджин благодарно принимал эти уроки.
Шанг Цунг насаживается на член сильнее, Фуджин выгибается и изнывает. Колдун весь покраснел и покрылся испариной, он ритмично дышал, пытаясь сесть в удобное ему положение. Фуджин держал его за бедра, не торопил с процессом, ему не столько хотелось получить ещё больше удовольствия самому, сколько доставить его Шанг Цунгу. Он останавливается на секунду и сразу же начинает набирать темп, и уже только от этого завораживающего вида Фуджин сходит с ума. Нежные и томные движения верх вниз, медальон бьющий об грудь при каждом толчке, влажные хлопки их бёдер, самое близкое их времяпрепровождение.
Фуджин не забудет это никогда, пронесёт в памяти через все свои жизни лицо Шанг Цунга, его прекрасное сладостное тело, его тихие стоны и хрипы, будет бережно хранить воспоминания о нём и больше никогда не предаст забвению его имя. Он смотрит ему в глаза с любовью, которая, к его великому счастью взаимна. Шанг Цунг гладит его ладони на своей талии, смотрит, кажется, выжидает. Фуджину становится неловко, будто он что-то должен был сделать, но он даже не знал что именно.
Потом через его тело будто проходит электрический разряд — прикосновение к душе, сильное до звёздочек перед глазами, вышибающие воздух из груди, нежное словно самая мягкая перина. Фуджин видит через пелену экстаза довольные глаза Шанг Цунга и расплывающуюся улыбку. Он движется быстрее, добавляя к физической стимуляции, духовную, этот контроль, эта превосходство, кажется, доставляет ему удовольствие, и Фуджин позволяет Шанг Цунгу взять ситуацию под свой контроль. Он отдается полностью, даёт контролировать темп, угол, силу, духовную связь. Фуджин позволяет играть с собой, хоть понимает, что это в каком-то роде это неправильно, так беспрекословно доверять человеку, который предавал во всех своих жизнях.
Но Фуджину слишком нравилось то, как Шанг Цунг доводит его до пика, почти достигая желаемого результата, и сразу пресекает все свои действия на корню, резко останавливаясь, проверяя чужое терпение на прочность. Фуджин любил Шанг Цунга, и он был готов показать это чувство в разных формах — в интимной близости, в бою, в своей беспрекословной преданности и верности, безумной и, может, уже даже не оправданной. Сомнениям не проникнуть в его голову, не затмить эту негу удовольствия от действий Шанг Цунга, не сломать его волю и желания. Он будет рядом всегда, будет только с ним, будет слушать только его.
Шанг Цунг наконец-то перестает над ним издеваться медленно доведя до истомы, остановившись, он сбивается в своем несуществующем счёте остановок и не намеревается считать заново, просто продолжает двигаться. Фуджин чувствует, что его конец уже на подходе, но чувствует этого же самого у Шанг Цунга. Он не раздумывая ни секундой больше, обхватывает его член рукой, пытается поспеть за его темпом. Шанг Цунг протяжно выстанывает его имя, Фуджин чувствует, что если услышит эти нежные звуки складывающиеся в его имя, то точно кончит раньше задуманного.
Они двигаются быстро, мысли наполнены только процессом, никто из них ни намерен останавливаться, дразнить другого или как-либо ещё прерывать на грани с пыткой стимуляцию. Фуджин подмахивает бедрами, помогает уже выдыхающемуся Шанг Цунгу, в ответ на этот жест благородства колдун вновь концентрирует свои ментальные силы в паху, усиливая свои физические данные. Фуджин на грани, слишком долго он терпел, слишком много мучался от ожидания оргазма. Он изливается внутрь, сжимает бедро Шанг Цунга до синяков одной рукой, а другой на последних издыхании доводит его тоже.
Глаза у Шанг Цунга загораются адским пламенем, губы поджимаются в немом удовольствии. Белесая струйка попадает ему на живот. Фуджин мог представить насколько Шанг Цунгу приятно от этих действий, блаженство накрывает колдуна волнами так же как и его самого совсем недавно. Фуджину хорошо до невозможного, Шанг Цунгу нравится его поведение, его слова, его действия, он любит, он наслаждается, он пылает страстью, Фуджин получает удовольствие только от этого.
Они одинаково сбивчиво и прерывисто дышат, концентрируясь на разливающимся внутри удовольствии, чувствуют, что стали друг другу ближе, чувствуют безмерную любовь, окутавшую их с ног до головы, отдающуюся ускоренным ритмом биения сердца. Шанг Цунг нависает сверху, слезая с члена Фуджина, тянется к столу, за платком, вытирает семя с живота своего партнёра и с себя тоже, кидает его на пол к разбросанным вещам, и наконец-то ложится рядом на тесную кровать.
Фуджин кладёт свою голову Шанг Цунгу на грудь, чувствуя биение его сердца и тепло золотой цепочки. Он не представлял, что в жизни может быть что-то такое неземное, божественное, но при этом доступное только смертным. Когда он был богом его не интересовали чувства, не интересовала их близость, он не мог почувствовать всего этого — искр перед глазами, истомы разливающейся по телу, любви настолько близкой, что готов дать прикоснуться к самым интимным местам своего тела.
Тем более он не думал, что его первый опыт будет с Шанг Цунгом, не думал, что они доверяться друг другу настолько, что дозволят довести до экстаза, что готовы будут говорит обо всем на свете, что расскажут про все свои страхи и переживания. Фуджин прожил бы все невзгоды снова, если это требовалось для того, чтобы провести хотя бы одну ночь с Шанг Цунгом, на удивление, самым нежным и ласковым любовником на свете. Он просто был счастлив быть рядом с ним, идти с ним в ногу, сближаться всё сильнее.
Фуджина накрывает поток мыслей, он думает, стоит ли ему оставаться здесь, стоит ли продолжать эту бессмысленную игру в злого человека. После того как он вспомнил прошлые жизни, ему начало казаться, что в их борьбе не стало смысла. Как бы его не бесили люди вокруг, как бы он не пытался находить в них изъяны, они всё же были прекрасны. Он будто снова стал богом только испытавшим смертную жизнь, он сочувствовал, понимал их, хотел новой лучшей судьбы для всех, чтобы не было всего этого, чтобы не нужно было бежать от опасности, чтобы, сразив её, не сталкиваться с ней вновь.
Он хотел быть рядом с Шанг Цунгом, чтобы всё было мирно и тихо, хотел искоренить чернь в его душе, хотел помочь ему. Его старая жизнь говорила ему вернуться к свету пока не поздно, попытаться обрести баланс вновь, потому что мир наконец-то стал другим. Как бы не пытался заставить себя поверить в то, что люди в новой временной линии такие же неблагодарные, бессердечные и лживые, не получалось, они переубеждали его каждый день, показали, что его старания не будут напрасны, показали, что в этом мире есть ещё справедливость.
Но Фуджин даже не знал, хотел ли того же Шанг Цунг, готов ли он отречься от всех прежних заветов и устоев, готов ли он пойти по новому пути и не повторять старых ошибок? Фуджин хотел надеятся на это, ведь Шанг Цунг уже предпринимал первые шаги, когда принял его, когда вернулся сюда за ним, когда начал носить медальон, когда боялся забыть его.
Внутри него впервые столкнулись противоречивейшие друг другу вещи, впервые мир перестал делиться на чёрное и белое, впервые ему приходилось делать такой сложный выбор. Он хочет переломить ход истории, прервать этот порочный круг боли и страданий, наконец-то взять инициативу в свои руки и показать своё видение мира. Но этой борьбой он не хочет доставлять ещё больше бед и несчастий. Фуджину больно, его съедает мораль воспитанная им же самим, он не сдерживает эти эмоции в себе.
Слезы сами катятся по щекам, он всхлипывает тихо, пытаясь сдержать эту бурю в себе, пытается не выдать свою слабость с головой, пытается не показаться в чужих глазах ничтожеством. Шанг Цунг перехватывает его лицо, замечая всё это, он обеспокоенно вскакивает, смотрит, понимает, что ему не показалось, прижимает Фуджина к груди, оглаживает его плечи, целует в макушку. Он продолжает рыдать, в этой жизни Фуджин стал слишком сентиментальным, слишком податливым воле эмоций, он стал большой размазней и плаксой, растерял всё своё терпение и хладнокровие, которому его когда-то пытался обучить отец.
Шанг Цунг пытается успокоить его всеми силами, но он как растерянный ребенок даже не знает, что говорить, никогда он ещё не пытался предотвратить чужие слезы. Он сбивчиво шепчет что-то, расспрашивает, утешает, Фуджин не слышит ни одного его слова, за пеленой накатившей истерики ничего не замечает. Он пытается дышать ровно, пытается стереть с щек слезы, успокоить что-то громко клокочущие где-то в желудке то, что заставляет реветь сильнее.
— Фуджин! — Шанг Цунг чуть ли не взвывает к Старшим богам, лишь бы повелитель ветра обратил на него внимание, — Послушай меня, Фуджин, успокойся хотя бы на секунду, — он теряется, не знает даже куда смотреть и что делать, Фуджин чувствует насколько он становится жалким в этот момент, но не может просто сдержать себя, продолжает реветь, — Фуджин, отдай мне это, отдай, прикоснись к душе, раздели эту горечь, я прошу, сделай хоть что-нибудь.
Фуджин дышит рвано, пытается унять дрожь в руках, хватается за ладони Шанг Цунга как за спасательный круг, как же он был жалок в этот момент, как же он хотел быть более сдержанным, как же сильно он сгорал от стыда. Шанг Цунг смотрит ему в глаза обеспокоенно, закусывает губы, прикасается к душе, но ощущение не то которое было совсем недавно согревало своим теплом, а другое, оно пытается найти очаг его боли, пытается потушить этот огонь истерики, пытается устранить эти чувства.
Оно медленно оглаживает, забирает кусочки его злобы к себе, и Фуджин начинает дышать легче, чувства понемногу отпускают, он успокаивается от одних этих прикосновений, ласковых и нежных. Он успокаивается слишком резко и быстро, хоть все ещё будто находится на грани с истерикой, но она будто уже прошла, уже накрыла собой и медленно растворилась прямо на руках у Шанг Цунга. Он просто забрал её, просто не он видеть эти слезы на его лице, не сдержался и забрал его печаль себе.
Фуджин никогда не испытывал нечто подобное, что-то настолько лёгкое и интуитивно понятное, будто каждый человек мог сделать так же как и колдун, и только от мысли, что он сможет отплатить Шанг Цунгу той же монетой утешает его не меньше. Он рядом с Фуджином, глядит ему в глаза, выглядит виноватым, опустошённым и потерянным, но все же он спокоен, его не охватывают чувства, которые он забрал, у него гораздо больше выдержки чем у Фуджина.
— Я, — повелитель ветра пытается выдавить из себя звуки, хлюпая носом, — Прости меня за вот это, просто накатило, я не знаю, что со мной. — Фуджин замолкает на секунду, — Просто я не знаю уже правильно ли мы поступаем, понимаешь, Шанг Цунг? Это давит на меня, чувство того, что всё что я делаю неправильное, что я не должен так поступать, что ты не должен так поступать.
Слезы снова накатывают. Фуджин всхлипывает, его всего трясёт, он сжимает руки Шанг Цунга до боли, до синяков, он не понимает, что с ним. Сердце и разум сплелись в жестокой битве где-то внутри него и не могут наконец-то решить какое решение будет правильным в их ситуации. Шанг Цунг гладит по длинным распущенным волосам, прикасается к щеке, виновато улыбается. Он вновь забирает это чувство, не смотря на то, сможет ли он выдержит их давление, будто он железный, будто его не сломать.
— Фуджин, я понимаю и не виню тебя, — он нежно стирает дорожки слез с щек, — за эту жизнь я многое осознал, и у меня в голове те же сомнения, — Шанг Цунг тяжело вздыхает, закусывая губы, — Но у меня нет шанса на искупление, я натворил бед, вновь совершил те же ошибки, мне некуда больше отступать, мне некому сдаться. Но ты всё ещё можешь выбрать жизнь лучше, так следуй ей, прошу, Фуджин, не нужно портить свою судьбу мной.
— Ты достоин прощения, я верю, ведь я смог тебя простить, — Фуджин заглядывает ему в глаза, утирая последние остатки своих слез, — Шанг Цунг, давай попробуем, хотя бы попытаемся исправить свои жизни другим путем, не насильственным, лучшим.
— Ты думаешь, Лю Кан позволит провернуть нам это? — Шанг Цунг тяжело вздыхает, все же поддаваясь на уговоры, понимая, что Фуджин прав.
— Его никто не спрашивал, — гневно хмуриться он вспоминая про бога Огня, — тем более мы уже прервали его великий замысел, когда сошлись вновь.
— Нет, Фуджин, — он машет головой в стороны, — я убивал, жестоко и беспощадно, я пытал, я предавал, я мучил, я не заслужил прощения, — он поджимает губы, пытаясь сдержать лезущие наружу слова, — я заслужил только смерти.
— Не говори так, — Фуджин давит в себе желание закричать, когда Шанг Цунг произносит эти слова, — Ты не заслужил такой участи.
— Так же как и те кого я лишил жизни и души, — Шанг Цунг глубоко вздыхает, оглаживает предплечья Фуджина, очерчивает пальцами контур его татуировки на левой руке, обхватывает его грудь, обнимая, утыкается лбом ему в плечо, — я слышу каждый день, как им плохо, их души пытаются обрести свободу, мне снятся их предсмертные маски, и я не могу остановиться, не могу не поглощать, не могу сломать в себе заложенную ещё в самой первой жизни судьбу. Как я могу ненавидеть и осуждать Лю Кана, если я сам ничем не лучше него?
Фуджин молчит. Он правда не знает, что ответить, он не знал как в чужих глазах поднять Шанг Цунга, ведь правду не утаишь, хоть колдун и самый искусный обманщик, которого он когда-либо знал. Фуджин думает, дышит размеренно, его разум после секундного проявления слабости чист и пуст, будто там и не бывало той горечи. Он слабо улыбается, его озаряет идея, Шанг Цунг делал в этой жизни для него всё возможное, лишь бы он был счастлив, поэтому сейчас он тоже не откажет ему в одной большой услуге.
Фуджин вскакивает с места, хватает вещи, кидает их к Шанг Цунгу, быстро натягивая на себя верх и запрыгивая в сапоги, берет чужую ладонь в свою и ведет на улицу. На небе луна заканчивает катиться к горизонту, но на улице по-прежнему темно, холод подступающей осени, который ощущается острее из-за того, что Фуджин не надел и половины своей одежды. Он медленно готовиться к предстоящему событию, собирается с мыслями, сжимает руки в кулаки.
— Что ты задумал? — спрашивает Шанг Цунг, запахивая ханьфу и буквально выпрыгивая из повозки вслед за Фуджином.
— Отпусти их, — он хватает Шанг Цунга за руки, он ошарашенно и шокировано от этой внезапности смотрит Фуджину в глаза, — прости себя в первую очередь, смой с себя грязь вины, позволь им наконец-то обрести покой.
— Ты думаешь я не пробовал это сделать в прошлых жизнях? — Шанг Цунг с раздражением смотрит на него, — Моя жажда и вина не становятся меньше, я только теряю свой единственный инструмент защиты.
— Это было при власти Кроники, которая не могла зародиться мысли о ином выборе в твоей голове, она не давала мне помочь тебе. Сейчас всё совсем по-другому, я прикрою тебя, когда ты ослабнешь, помогу усмирить пыл, если захочется больше душ, прошу, я буду рядом с тобой, когда они выйдут. Шанг Цунг, тебе стоит, хотя бы попытаться.
Он тяжело вздыхает, берёт за ладони, его прическа вся взлохматилась, а наскоро натянутая одежда свисала мешком без поясов и украшений. Но даже так в свете луны он был красив, его глаза блестели сомнением, а ладони нервно поглаживали чужие. Фуджин не отпускает и не отступает, показывает, что в этот знаменательный момент будет рядом, что он поможет в случае чего. Повелитель ветра чувствует колючие волнение на своих ладонях, но оно не его, — это Шанг Цунг, в очередной раз, показывает свои эмоции нестандартным способом, не может сказать напрямую, не может быть настолько открытым и честным. Фуджин улыбается, в его душе тишь, да гладь, которую он стремится передать Шанг Цунгу.
Он дышит глубоко, их души вновь сплетаются, соединяются, пытаясь обрести свободу. Шанг Цунга болезненно хмурится, Фуджин разделяет эту боль вместе с ним. Его окружает разноцветный туман, Фуджин слышит шепот душ и чужой тихий всхлип, перехватывает побольше чужих чувств, облегчая чужие страдания. Души рядом, злы на колдуна, просят о мести ему, но они не нападают, не пронзают где-то глубоко внутри, они отпускают, медленно неохотно отрываются от огненной души Шанг Цунга, уходят куда-то ввысь, яркими всполохами растворяясь в воздухе.
Шанг Цунг пораженно смотрит на них, слыша, как они благодарят Фуджина и как проклинают его самого. Повелитель ветра держит Шанг Цунга в равновесии, чтобы он от слепой ярости не остановил их процессию, запечатав души глубоко внутри себя. Они не хуже редких фейерверков в Сейдо, блестят, сияют, переливаются. Фуджин улыбается, он счастлив тому, что они наконец-то обрели долгожданный покой, как и Шанг Цунг, который уже искренне удивлялся и был рад этому зрелищу не меньше чем он.
Теперь его не сковывает чувство вины и стыда, он сделал шаг на встречу исправлению, хоть и этот путь прощения ему придется проходить долго, он всё же готов. Потому что Фуджин рядом, потому что он готов помочь, он готов прикрыть спину, готов уберечь. Он благодарно глядит ему в глаза, в руках сильнее разливается нежность и тепло, Фуджин счастлив, он чувствует, что теперь они свободны ото всех оков.