виноградное рамунэ

      Он снял его с дерева во дворе средней школы.       Ацуши опоздал на первый автобус. Опоздал на первое занятие. Серое небо растворялось в беспокойной зелени океана. Полупустой автобус, тихие качки на разбитой дороге и волны, разбивающиеся о камни вдоль берегов. Как-то совсем не удался день с самого утра. Густые облака цвета яблока гонялись по тусклому небосводу под прохладным ветром. Пустая парковка, автобусы, стоявшие в ожидании конца занятий, навевали тоску. Голубоватое здание белым пятном выделялось на горизонте меж густого леса и неба.       В коридорах слышался стук мела по доске, шелест страниц, шепот школьников. Ответственный за дисциплину ровным шагом расхаживал по этажам, отстукивая каблуком. Ацуши проскочил мимо главной двери через внутренний дворик ко второму корпусу.       Едва ли качающийся в петле студент был самым желанным событием в такой холодный и хмурый день. Долго не раздумывая, он бросился помогать. Действуя инстинктивно, подтянул тело вверх, хватая за ноги. Тяжеловато. То ли верёвка была плохо закреплёна, то ли это театральная сцена, но больно легко Ацуши уронил школьника на ярко-зеленую свежевыстриженную траву. Бледное лицо, тёмные круги под прикрытыми глазами и веснушки рассыпанные на щеках.       Школьник встал с невнятным рыком, что больше напугало Ацуши, чем предыдущие минуты произошедшего. Он присел и скривившись посмотрел на Накаджиму:       — Ну, и зачем?       — Что зачем? — сглотнул Ацуши.       — Зачем ты препятствуешь моей мечте? — уточнил школьник, недовольный спасением.       — Мечта? Какая-то странная она у тебя, — пробубнил Ацуши, поднимая брошенный ранее рюкзак.       — Мечта как мечта. Ничего необычного, — пожал он плечами.       — Вешаться во внутреннем дворике школы? — Ацуши не понимал, да и едва ли хотел. — Прости, я опаздываю на занятие. Ты тоже иди.       «Это перфоманс», — услышал он в след. Так уж случилось, что с «художником-постмодернистом» в школе он не пересекался. На закате, возвращаясь вдоль разбитой дороги, Ацуши вспоминал его иногда. Высокий ростом, схожий с качающимся на ветру чучелом на раскинувшихся рисовых полях, весь изувеченный и бинтах мерещился во снах.       Небо наливалось рыжим переливом после сезона дождей и цунами. Волны шумно бились о поребрики, убегая вновь вниз. Деревья не сгибались до земли, а мирно покачивались в тишине. Редко проезжали машины, редко проезжали автобусы. Иди далеко: средняя школа была за чертой Адзигасавы. То ли дело старшая, стоявшая на холме вместе с младшей.       Пусть то небольшой город, но до чего тихий и мирный. Улочки высажены гортензиями и неприхотливыми фиалками, закаты, тонущие в алом океане, редкие магазины и массивные хвойные леса. И в пору цвела сакура, и в пору краснели клены. Ни раньше, ни позже.       Ацуши захаживал по пути домой в пекарню за булочками со сладким картофелем, дожевывал их, не дойдя до своей улицы. Трижды успевал покормить соседских кошек, подраться с крапивой у пригорка. Проходил мимо дома с красными вратами тори и долго глядел на белое одноэтажное здание за ними. Иногда здоровался с рабочими, что делали дорогу на их улице, и всё то были знакомые лица, соседи. Проходил дорогу там, где положено, не выше, не ниже.       Дом стоял под поднимающей вверх дорогой. Застекленный балкон так удачно выходил ровно туда. Не было никакого участка. Здания слишком плотно стояли друг другу. У стеклянной двери стояли горшки с цветами, так желанные бабушкой, стояла и ржавая лейка для них же. Была небольшая деревянная скамейка для дедушки, что любил сидеть на ней по утрам в ожидании почты.       Мирная размеренная жизнь без страшных и бушующих гроз за окном. Непогода явление частое, но за ней показывалось солнце и жаркие, красивые закаты, брошенные на пляже перламутровые ракушки. Одно следовало за другим. Возвращение ознаменовывалось оповещением:       — Я дома.       Запах карри и риса наполнял небольшой домик уютом и теплом. Жар кухни тянулся вдоль небольшого коридора. Радио жужжало и кряхтело, глухим звуком доносясь до Ацуши. Окно приоткрыто, и слышны дорожные работы. Ужин, обязанности, домашняя работа, сон и вновь новый схожий день.       Летом дел меньше. Лениво валяться на татами с открытыми окнами, иногда сидеть с дедом у дома с красным веером под зонтом и ждать часа, сходить за мороженым. Безумно жарко, так что можно лужей стечь в сточные каналы и растворится в океане.       — Вот же до чего додумались власти, — что-то бубнил дед, раскинув ногами в тени дома и читая свежую газету. — Ты только погляди       Ацуши кивал, ничего не смысля в вопросах политики. А спорить с дедом себе дороже, его лишь оставалось слушать. После полудня около дома появлялась Кёка в лёгком платьице в горошек и белым зонтом от солнца. Она заходила на холодный чай, тихонько уплетая печенье, что пекла бабушка. После коротких бесед они вместе шли в комбини, вблизи пляжа объедаться мороженым, искать ракушки на берегу.       Солнце становилось мягче с океана задувал приятный прохладный ветер и нужды в зонтах уже не было. Короткие выходные дни протекали тихим ручьем в лесу, небрежно стекающего в озеро или пруд. Неприятные школьные дни забывались, заменяясь радостью юношеской.       — Старшая школа каждый год что-нибудь устраивает. А в следующем году уже ты будешь в этом участвовать, Ацуши-кун, — Кёка вела его вдоль неспешную толпу перед зданием старшей школы.       Горожане сходились на ярмарку ежегодно. Кека и Ацуши ходили на неё через раз от скуки и интереса. Сегодня же они пришли посмотреть, что да как здесь. Накаджима перешел в другой класс, оставив Изуми одну в средней школе.       Они ходили вдоль лавок с едой и рукоделие, зазывалы приглашали на театральное выступление после ярмарки. Каково удивление, когда Ацуши вновь встретил «художника самоубийства» в толпе девушек, которых он активно приглашал отведать что-то. Его туда утянули умышленно, чтобы посмотреть и послушать. Кёка держала крепко его за локоть, пытаясь вывезти из ступора. В груди неприятно защемило и потянуло.       Бывает, когда встречаешь старого знакомого. Но не знаешь узнал ли он тебя. Они встали у края толпы, Кёка протиснулась между девушками старшей, средней школы. Харизмы школьнику было не отнять, от того и их лавочка с чаем была самой занятой.       Ацуши и не заметил как ему сунул в руки чай с бобами, и как он остался из толпы девушек один рядом со школьником в чудном кимоно с хвостом и ушами. Он сверху вниз поглядывал на него, ни сказав ни слова. Город не большой и встретиться вновь можно было и раньше, но до чего судьба осторожна.       — Переходишь в старшую школу? — наконец спросил школьник, раскрыв исписанный веер.       — Да, — как-то замялся Ацуши, смяная стакан с чаем и смотря на свои кеды. От неловкости беседы щеки горели и становилось душно. И где Кёка? — А ты выходит в том году перешёл?       — Да, — вот и вся беседа. Стояли они недолго друг рядом с другом. К школьнику подошёл учитель, а Ацуши спешно поклонился и ушёл подальше от чайного ларька.       Как подальше? Помчался домой вниз по пригорку, по повороту и влетел в дом, громко дыша. В груди все горело, сердце бешено стучало и билось о ребра, щеки горели жарче, чем там у школы. Уши заложило и голова немного кружилась от марафона. И вот глупость убежал, даже Кёке не сказал. Стоило хотя бы отписаться и запереться от собственного стыда в комнате.       Надеяться на скорую встречу не приходилось, она бы случилась и без его воли. И ведь почему лишь рядом с ним оказалось свободное место.       — Меня зовут Накаджима Ацуши, прошу позаботьтесь обо мне, — мило улыбнулся всему классу он, опоздавши в первый же день.       За окном цвела пышна одинокая сакура на зелёном поле. Учитель спешно черкал математические формулы, от которых голова кружилась. Не был силен в точных науках, найдя свое место в гуманитарных. Нелепо мялся у доски, пытаясь понять, где допустил ошибку и почему ответ неверный. Тяжёлый вздох учителя, попытка поправить спавшие на нос очки:       — Кто поможет Ацуши-куну с задачей? — обратился Куникида-сенсей к классу. — О, Дазай-кун.       Школьник поморщился, нехотя встал со своего места и прошёл к доске. Ацуши протянул ему мел и отошел от доски. Дазай косо глянул на него и исправил уравнение, вернув мел ему в руку.       — Можешь когда хочешь. Ещё бы чудесно было, если бы ты ходил на мои занятия, — сказал учитель. — Садись, Ацуши-кун.       Долгие занятия, закаты на проселочной дороге вниз по пригорку. Он вновь возвращался один, наслаждаясь солнечным теплом на щеках, вдыхая сладкий аромат цветущих сакура и персиков. Забытый в умиротворении, совсем не заметил нежданного попутчика.       Школьник ударил его по плечу, заставляя Ацуши нервно повернуться к нему. Дазай, криво улыбающийся с одной рукой в кармане.       — С тебя рамунэ, — заявил вдруг он.       — С чего вдруг? — возмутился Ацуши, отшатнувшись.       — С того, что а) ты помешал мне с суицидом; что б) я пришёл сегодня на занятия, — улыбался он.       — А последнее как связано со мной? — вскинул бровь Ацуши. — Я даже твоего имени не знаю.       — Да как же?! Все знают Дазая Осаму. Даже сам Дазай Осаму знаете про Дазая Осаму, — изобразил удивление Дазая.       — Тем не менее извиняться не буду. Нечего вешаться, — шмыгнул носом Ацуши, продолжая путь.       — Ладно, я сам себе куплю рамунэ. Просто пошли со мной.       Ацуши и пошёл без задней мысли, последовал за чудаковатым школьником с замашками типичного задиры. Прослушал все его жалобы на школу, на боли в теле, серьёзным видом кивая и охая. С нежданного попутчика и виноградного рамунэ началась дружба.       Теперь где бы не был Ацуши появлялся Дазай с широкой улыбкой на лице. Нелепо смущающийся при пересечении с Ода-сенсей и бушующий в одиночестве с Накаджимой.       — Пойдём в библиотеку на выходных? — предложил Дазай, разложившийся на столе в обеденный перерыв. Сложив голову на руке, он наблюдал, как Накаджима раскладывал своё бенто.       — Ты опять без обеда? — встречный возмущённый вопрос.       — Я сыроед, — хмыкнул Дазай.       Ацуши тяжело вздохнул и вытащил из рюкзака второй контейнер, поставив его перед носом. Раньше обед ему готовила бабушка, вставшая спозаранку. Но теперь он в старшей школе и пора было бы учится самостоятельности. Бережно приготовленный набор из риса и яичного омлет с вырезанными по формочкам овощи. И ровно такая же вторая порция для вечно голодающего друга.       — Ацуши-кун сам это приготовил? — поднял голову Дазай, благоговейно глядя на него. Накаджима кивнул, приступая к долгожданной трапезе. — Ацуши-кун приготовил для меня бенто.       Об «обиде» испорченного перфоманса все разом забыли: неудавшийся художник и неотесанный зритель. Тёплые закаты и цикады стрекочущие вдоль дороги, шум волн, омывающих ноги у берега. Школьные дни прожигались листвой по осени: жарко, осторожно. Перекусы после школы и звоны стеклянных фурин на ветру у комбини.       Они сидели то на бордюре напротив магазина, то болтали у дома Ацуши, когда Дазай в очередной раз «случайно» проводил его домой. Обменялись номерами и тетрадями, чтобы один сделал эссе по истории, другой задачи по математике — негласная сделка за столь обыденную дружбу.       Совсем по-юношески устраивали эстафету, кто последним придет в пекарню оплатит заказ победившего. И всегда побеждал Ацуши, ужасно кашлящий, но довольный. А Осаму кряхтел и ломался где-то на повороте вниз. И, кажется, не был против угостить чем-то сезонно-сладким его.       Жаркие выходные в пятый месяц года: вновь тень дома, короткая скамейка и газета. Ожидания прохладного вечера и холодного мороженого в компании со старой подругой. В иной день поездка на велосипеде до библиотеки, что работала каждый день, стояла грузные зданием, подобно крепости в центре бушующего моря.       В учительской светло и прохладно, столы нагроможденны друг напротив друга. Физика соседствовала с физической культурой, математика с историй. Стул, занятый Дазаем, стоял рядом с учителем литературы. Вечно лепечущий без умолку, с упованием смотрящий на педагога Осаму.       — Я встал сегодня буквально за полчаса до первого занятия, покушать не успел… — говорил Осаму. А Ода-сенсей кивал и хмыкал, весь занятый проверкой тетрадей.       — Ода-сенсей? — смущенно постучал по дверной раме Ацуши, переминаясь с ноги на ногу.       — Ацуши-кун, заходите, — в привычной безмятежности пригласил он к себе, согнав со стула недовольного Дазая.       — Я принёс тетрадь домашним задание, — беспечно забытое вчерашним утром на столе.       — Это хорошо, — кивнул Ода, забирая тетрадь и тут же проверяя её перед ним. Волнительно и неловко, к чему он здесь оставлен.       — О, Ацуши-кун. Будь добр забери своего друга и идите уже на урок, — появился в дверях Куникида. — Я устал лицезреть его лицо весь день.       — Вы сами сказали, чтобы я ходил в школу чаще. А теперь я вам надоел. Не буду значить ходить, — драматично вздернул голову Дазай.       — Ещё чего?! — одно недовольство на четверых: Ацуши, Ода, Куникида и учитель истории Анго.       — А?! Вы чего вдруг сговорились? — удивлённо воскликнул Осаму, подбирая сумку с пола. — Ладно-ладно, пошёл на занятие.       — Ацуши забери, — добавил Куникида, роняя тело на стул и тяжело вздыхая.       Солнце сжигало макушки лесов, грело светлые волосы, развевающиеся по ветру. Давно Ацуши не катался на велосипеде, отдавая предпочтение пешему ходу. Дазай, который едва волочился сзади, жаловался на ужасную сельскую дорогу, а не на старый ржавый велосипед, цепь которого не желала крутиться. Стоило лишь смазать её перед выездом.       Они просидели минут десять на остановке, утоляя жажду. Накаджима завалился на скамейку, положив голову на колени Дазая. Дружеский жест, а щеки алые, глаза смущённо бегающие по горизонту. В миг осознание он сел обратно, как положено, поглядывая на отвернувшегося Осаму.       Дорога недальняя заканчивалась склоном и падением зазнавшегося в своих умениях школьника. Велосипед упал на обочине, а его владелец нелепо спрыгнул с него, чтобы смягчить последствия падения. Кремовое облако пыли и обеспокоенный друг.       — Дазай, — протяжно позвал он, подскочив к нему.       — Жив! В порядке! — весь в пыли, коленки исцарапаны, но глупо все также глупо улыбался. — Это все велосипед.       Пустые залы массивной библиотеки, открытые на втором этаже окна, стол забитый книгами и тетрадями. Стояли две бутылки виноградного рамунэ и шепот, тихий смех. Проект на двоих, но делал его один, второй шутом отвлекал другого.       Шелест книг и шипение океана в безграничьи между небом и водами. С окна был виден песчаный парк, густые и плотные облака, что медленно бежали вдоль горизонта. Солнце скрыто за зданием. Чирканье на пустых страницах, эссе на историю возникновения Адзигасава и осторожные неловкие касания.       В стуке сердца едва уловима тишина библиотеки, пылающие жаром щеки и повороты головой куда-то вдаль, на разные стороны. Поцелуи кроткий до ужаса целомудренный вкусом винограда растекается на языке.       Безмолвный договор возникает на пустых страницах. Встречи трепетные, неловкие, румянец на щеке и беседы подобно ярким фантикам, бессмысленные. Закаты, короткие касания на поворотах улиц, долгие часы провождения на пляже.       — Давай прогуляем, — предложил Дазай за обедом. Духота и жара палящего солнца, стучащего в открытые окна на обеде.       — Не хочу, — скучно ответил Ацуши. — Скоро каникулы, в чем смысл.       — Но ты не против прогулять? — оживился Осаму.       — Я этого не говорил, — короткий взгляд в киноварного цвета глаза и смущенный поворот головой к доске.       — Ну, раз Ацуши-кун так сказал. Так и быть. останусь, — нелепо улыбаясь, ответил Дазай.       И отсидел занятия до конца, и с дежурством по классу справился. Поднятые стулья на закате заливало рыжим светом, трепки выжаты, убраны в ящик. Столы задвинуты, доска чиста. А объятья жадные на касания, горьковатые на вкус.       Его зажали около учительского стола в тиски из рук, сжимая крепко, голодно. Он осторожно провел рукой по вьющимся волосами, провел пальцем по веснушкам на щеках. До чего красивый и милый.       Поцелуи смелее и слаще. Поцелуи жаркие и жадные. Желание проигрывало дисциплине, открытости места. Хотел бы палящий касаний на оголенном теле, поцелуев дальше губ. Но все фантазии и желания. Минута сладкая и долгая.       Стук дверей, стрекотание цикад и пустая дорога. Громкие разговоры, звон фурин. Освежающий, морозящий разум сладкий лед и мелкий мягкий песок. Он сложил голову на плече Дазая, любуюсь заходящим солнцем вновь, прожигая юность в летний знойный день.