1944 год. 14 мая.
Здравствуй, дорогая Люмин! Как ты? Как твои дела? Как поживает Рыжик?
У нас всё идёт хорошо. Совсем скоро всё закончится, и мы с мамой вернёмся домой. Наши солдаты очень сильны. Мы уверены в победе.
Стараемся не падать духом, поём песни и сочиняем стихи, когда выдаётся свободная минутка. Сегодня вот Василий, Сержант наш, придумал целую поэму. Рассказ о некой Люсе, дождавшейся своего возлюбленного с войны. Это было очень трогательно.
Итэр тоже молодец. Песни пишет, не унывает. Очень скучает по тебе и хочет поскорее увидеться.
Я часто смотрю на твою фотографию и улыбаюсь. Она всегда рядом со мной, во внутреннем нагрудном кармане. Греет мое сердце. Мы с мамой очень скучаем.
Любим, целуем и обнимаем тебя, Наша Дорогая Люмин.
Это было последнее пришедшее письмо от папы. Больше от него никакой весточки не поступало. Зато пришло письмо от того самого Василия, их Сержанта. Папы с мамой не стало. Как он рассказал в письме, папу ранили и его доставили в госпиталь. В этом же госпитале работала мама, и когда она меняла повязку раненному солдату, на них напали немцы. Они сбросили на здание несколько бомб. Никто не выжил. Ещё долго страдала молодая девушка. Перед глазами то и дело всплывали обрывки их счастливой, вечной, как казалось на тот момент, жизни. Мама, что-то недовольно бормоча себе под нос, лепила мясные пирожки, в то время как Рыжик тёрся маленьким мокрым носиком о мамину голую щиколотку. Папа, весело подшучивающий над женой, яро жестикулировал и смеялся, подбивая на смех ещё и сына, а Люмин, спокойно сидевшая в уютном кресле, лишь мирно улыбалась и радовалась счастливым, сближающие моментам. Но, к сожалению, ничего не вечно. Не вечно счастье видеть своих родных, иметь возможность обнять их, поцеловать, сказать, как любишь. Не вечно хорошее настроение и яркая улыбка, озаряющая юное лицо. Не вечна надежда вновь увидеть близких, так с ними и не попрощавшись... Промёрзшая избушка, сквозь стены которой, казалось, просачивался леденящий ветер, не держала в себе совершенно никакого тепла. Даже кот, имеющий на себе круглый год теплую, плотную рыжую шубку, прижимался ближе к хозяйке, желая хоть немного согреться. Пальцы потеряли свою чувствительность, с каждым днём немея все быстрее. Спасало лишь тяжёлое плотное одеяло, да большой шерстяной плед, окутывающий, словно кокон. Однако тяжелый осадок суровой зимы постепенно испарялся, как и лёд, превращающийся в маленькие капельки воды, спадающие на землю с тихим, но спокойным всплеском. Прошло всего пару дней с момента последнего выхода на удушающую своим морозом улицу, а сейчас, если взглянуть в окно, можно с уверенностью сказать: весна наконец-то пришла. А вместе с запоздавшей весенней капелью пришла странная, непривычно умиротворяющая тишина. Не было слышно взрывов, редких, едва различимых автоматных очередей, громких шагов немецких солдат, что пробивали своими армейскими ботинками корку заледенелого снега близ опустевшего, на первый взгляд, дома. Стало совсем тихо, и не было понятно, радоваться этому или плакать. Многие жители деревни погибли. По подсчетам местных: три четверти. Всем на скорую руку сколотили кресты, да обустроили небольшие братские могилки. Однако далеко не каждым родственникам пришли тела падших близких. Но и без этого было много рыданий, истерик и того больше - самоубийств. За зиму повесились три молодые девушки, потерявшие своих любимых. И, храни Господь Бог, как же Люмин надеялась не попасть в их число, а ведь шанс был. И остаётся. Ни письма, ни весточки. Ничего. Лишь заставляющая просыпаться в холодном поту тишина от Него. И это молчание, определенно, было одним из самых худших молчаний. На деревянной полке, покрывшейся плесенью из-за постоянной сырости в доме, лежал старый потрепанный фотоальбом. Его железные уголки покрылись коррозией, обложка порвалась в некоторых местах, но фотографии остались невредимы, ведь именно их Люмин оберегала как святое око. Небольшие черно-белые снимки - все, что осталось у молодой несчастной девушки, в таком раннем возрасте потерявшей всех, кто давал ей стимул жить. Она часто пересматривала фотографии. Кристально чистые слезы сами катились по бледным щекам при одном только взгляде на снимки, где все были счастливы. Где Она была счастлива. 12 апреля, 1944 год. Любимой Дочери от Любимых Родителей. И Итэра! – гласила последняя отправленная родителями фотография. Папа ярко улыбается и одной рукой обнимает маму. Мама смеётся, поправляя рабочую шерстяную юбку, а Итэр, не успевший вовремя встать в позу, неуклюже падает на сырую землю, из-за чего его лицо слегка размылось на черно-белой фотографии. Это был последний раз, когда Люмин улыбнулась. 20 июля, 1935 год. Чайлду 16 лет. С днём рождения, Лучик. Фотография, сделанная в день рождения Лучшего Друга - Тартальи. На ней друзья стоят в обнимку в поле, засаженном пшеницей. На голове Люмин венок из пшеничных колосков, у Тартальи такой же колосок за ухом. Они ярко улыбаются, наслаждаются моментом, ещё не ожидая, что их ждёт впереди. От фотографии веет радостью. Пускай она и не могла передавать яркие краски, но эмоции, испытываемые девушкой в этот момент, навсегда останутся в ее сердце. 19 июня, 1941 год. Я люблю тебя, Люмин. Мы обязательно встретимся. Обещаю. Последняя фотография Чайлда, отправленная сразу после его ухода на фронт. Он улыбается, смотрит, словно живой, его глаза горят, как у подростка. Взгляд уверенный, а на губах улыбка, заставляющая поверить в правдивость его слов. Почерк на обратной стороне размашистый, каллиграфичный. А внизу виднеется потертая временем подпись и небольшое сердечко. По щеке катится прозрачная горячая слеза. Губы дрожат. Взгляд замутнен. А в голове единственная фраза: "ты обещал""Ты обещал."
"Ты обещал!"
"Где ты сейчас? Что с тобой? Жив ли ты вообще?" – вопросы, которые Люмин задавала себе каждый день, на которые так жаждала получить ответ, и которые истощали ее похлеще голода холодными зимними вечерами. Ни весточки. Ни письма. Ничего. Только омрачающее ожидание хотя бы чего-нибудь, хоть одного слова... 9 мая, 1945 год. Было трудно поверить плакатам, гласящим "Мы победили!", "Победа за нами!", "Слава советским войскам, водрузившим знамя Победы над Берлином!". Помутненный рассудок, не пришедший в норму после продолжительной, тяжелой и отравленной запахом свинца и крови войны, отказывался принимать яркие бумажки, расклеенные на каждой поверхности. В ступоре были все. Слышались тихие перешептывания, далекие истерики и бесшумные слезы. Никто не мог до конца осознать, что этот день настал. Советский союз победил. – мы победили... - послышался дрожащий, тихий голос за спиной. – победа за нами! - более громкий, мужской голос где-то у самого края негустой толпы. – Наши солдаты смогли! Ура! - подхватив, толпа загудела. Слышались громкие крики счастья, слезы радости за победу. За героически погибших солдат, отдавших свои жизни за светлое небо над нашей головой. Они смогли. Мы смогли... Мы наконец можем вздохнуть полной грудью! И слезы счастья, стекающие по белоснежным щекам, тому подтверждение. Все обнимаются, целуются, каждый испытывает общую эмоцию: радость. Радость от того, что наши Герои отдали свои жизни не просто так. А мыслей не покидают двое. Солдаты, отправившиеся на фронт из деревни, вернулись, пускай и не в полном составе. Прошло уже больше недели с объявления победы над Германией, но Итэр и Чайлд так и не вернулись. Искренняя радость за других, чьи семьи восстановились, убивала. Заставляла разлетаться на мельчайшие осколки, ведь девушка не могла ощутить такую же радость за себя. К ней никто не вернулся, и надежда разбилась, царапая душу и заставляя сердце выть, рвать и метать. 19 июля, 1945 год. Кот беспрестанно вопил и мяукал. Видимо, полевые мыши ему надоели, и захотелось хотя бы чуточку внимания хозяйки. Из-за этого девушке пришлось встать с теплой постели, подставляя холодную тонкую руку под ласковые нежности рыжего кота. Однако Рыжик, очевидно, что-то задумал, с хитрым прищуром уставившись на хозяйку. Мяукнув, он спрыгнул со стула, на котором только что нежился, и побежал к входной двери, оборачиваясь и наблюдая, следует ли за ним девушка. Тяжело выдохнув, Люмин на ватных ногах поплелась за животным. Кот терся головой о порог двери, подавая очевидные намеки. Тишину в доме прервал неожиданно резкий громкий стук. Вздрогнув, девушка с опаской взглянула сначала на кота, в чьих глазах невозможно было прочитать, о чем он думает, а затем на дверь. Слабая рука отворила железный засов, а после толкнула дверь, заставляя нежданного гостя отойти в сторону. Рыжие пряди играли с яркими лучами утреннего солнца, светлыми бликами отражаясь в голубых глазах. Лицо, обрамлённое частыми темными шрамами, все равно осталось таким же невинным и чистым, а светлый взгляд устремлен на истощенную вечным ожиданием девушку, чьи янтарные глаза медленно наполнялись слезами. Тонкая ладонь накрыла раскрывшийся от удивления рот, а щеки в миг стали алыми. За спиной солдата показалась золотистая макушка в зеленом берете. Разница в росте была очевидна, из-за чего за плечом виднелись лишь лоб и такие же янтарные глаза, глядящие с неимоверным счастьем. Они вернулись. – Здравствуй, Дорогая Люмин...