черви

лёша не успевает осознать, что произошло. он взмокший, глаза разлепляет с большим трудом, будто ресницы приклеились к коже под глазами на что-то вязкое. саша сидит на его кровати, улыбаясь. и мягко-мягко касается левой рукой голой лёшиной ноги. розовые губы что-то снова липко шепчут леше в ухо. слова вроде знакомые, но предложение из них составить не получается. от саши несёт табаком и потом. лёша кое-как фокусирует взгляд и смотрит на сашины руки, ползущие по ногам. обычные руки. с бледными длинными пальцами и проступающими синими венами. смотрит, смотрит, но видит совсем иное. видит отчётливо, как по всей сашиной ладони копошатся черви. то огромные, размером с тощего зашибленного котёнка, то совсем крошечные, они жадно сжирают пальцы, добираются до самых костей. черви ползут с рук по ногам выше, глодают уже его. задерживаются на местах старых шрамов, синяков и укусов. в голове крошечными цветастыми фейерверками взрываются плохие слова. квашонкин долго смотрит, как крохотный тёмный червячок вгрызается в кожу, не моргая, в след от зубов на костяшке пальца. вместо слёз по щекам течёт едкий пот. лёше от себя противно и от саши противно, хотя ничего «такого» не происходит. он просто пришёл проверить пасынка, пока мама не вернулась со смены. это нормально. это у всех так. лёша просто накручивает.

верно? черви добираются до груди. ползут прямо вслед за белыми пальцами, в тело вминающимися, как раскалённые арматурные прутья. прокусывают кожу. — чего не спишь? — сплю. лёша больше не уснёт так, как раньше. саша любит ходить по дому в одних штанах, и почему-то лёше противно видеть его тело. он не может прогнать из темноты сзади своих глаз червей, верных сашиных спутников. что, если под кожей он целиком состоит из червей? если надрезать его кожу, они посыпятся, как у нормальных людей льётся кровь? лёша смотрит на себя в зеркало в ванной. под росчерками ключиц ожерельем идут дырки, прогрызенные червями. такие же, как на бедренных косточках. из раза в раз их всё больше, они всё темнее. лёша не знает, что с ними, может, пора обратиться к врачу? врач не поможет. скажет, что лёша дурак или больной на голову. а они правда есть, и с ними пора что-то делать, пока от лёши ещё хоть что-то осталось. это как с зубами — если вовремя не залечить, дырка будет такая, что уже только оставить гнить до конца.

а лёша же хороший? и не заслуживает гнить? а недавно саша зашёл к нему в ванную. якобы помочь и потереть спину. но лёша никогда не просил помощи. это неправильно. так быть не должно, и ни у кого больше так не бывает. саша снова трогал его за плечи, шею и живот, странно улыбаясь. у него как-то по-мокрому блестели глаза, как никогда ни у кого не блестели. он говорил тихо и только смеялся на просьбы прекратить. это не должно быть смешно. лёше неприятно. под кожей жжёт и зудит. будто скопище насекомых пробежалось по коже изнутри, щекоча крошечными лапками. пальцы осторожно касаются бёдер. ладонь ложится на живот и плавно ведёт вниз. лёшу как будто ударяют под дых. под солнечным сплетением что-то ломается с оглушительным хрустом. это всё не должно быть так! это сон, просто кошмарный сон, от которого он всё никак не может проснуться, потому что злые черви сгрызли глаза и веки. они хотят удержать лёшу рядом с собой, но ничего не выйдет. они отравляют в нём кровь, но едят плоть и кожу. скоро от лёши останется только лужа крови и скелетик. он не заслуживает умирать. он должен был жить, но саша заразил его этой смертельной гадостью, которой, видимо, сам болеет. больше всего лёше было страшно, что таким же страдает мама. саша же её трогал. в это воскресенье он обязательно помолится за себя и за маму. а за сашу молиться не будет. он стоит на коленях в красном углу в материнской спальне и шепчет, запинаясь, иногда со стыдом подглядывая в толстый пыльный молитвослов: — владыко, вседержителю, святый царю, наказывай и не умерщвляй, утверждай низпадающия и возводий низве́рженныя, телесныя человеков скорби исправляй, моолимся тебе, боже наш, раба твоего алексия немощствующа посети́ ми́лостию твое́ю, прости́ ему́ вся́кое согреше́ние во́льное и нево́льное. твое бо есть, еже миловати и спасати ны, боже наш, и тебе славу возсылаем, отцу и сы́ну и свято́му духу, ны́не и при́сно и во веки веков. аминь.* в мозгу бегущей строкой мигали бессвязные глупые слова. они были написаны крупными неровными буквами и мигали так часто, что лёшка не успевал читать. ненавистные тонкие руки сгрызть бы по локоть. начать с мизинцев, затем плавно перейти на ладони зубами, жмурясь и чувствуя, как тёплая тёмная кровь капает, выжигая землю под ним, словно кислота. если остальные червей не видят — увидят это. и всё поймут. никто никогда не узнает, насколько лёше больно. а он промолчит, прикусит язык, утрёт нос.

он просто не заслуживает помощи если черви лёшу не догрызут, он отлично справится сам. саша поселил в нём то количество грязи и мерзости, что смыть поможет только кровь. он думал — поможет своя, даром, что отравленная. и вырезал лезвием бритвы с десяток крестов на коже. она текла, почти как обычная, была такая же тёплая — даже горячая — и такая же солоноватая на вкус. будто никто не заразил её. будто такая же чистая, как у детей во дворе или в школе. но лёшка то знает правду.

он не хороший, раз действительно заслуживает резать себя. но своя кровь помогла лишь ненадолго, как обезболивающее или жаропонижающее. может, помогла бы сашина? однажды лёшке снилось, что он душит сашу подушкой, а потом хоронит за участком. он хотел бы претворить это в жизнь, но бога боится. а бог на лёшу плевал. как и на них всех, больных и юродивых. он сидел на переднем сиденье машины, горбясь. леша смотрел через лобовое на дождь, делая вид, что ему очень интересно смотреть на проходящих мимо людей под зонтами. мама сидела рядом. красивая и безучастная, печально-отстранённая, как святая с иконы, она смотрела куда-то вдаль. затем посмотрела на лёшу. ему ужасно хотелось прижаться, схватиться за неё и не отпускать, но было нельзя. что-то мешало ему. несколько лет пролетели, как сплошной страшный сон. лишь листки с календаря и недавно полученный паспорт помнили о них. черви съели ему губы и переходили на язык. саша касался его реже, видимо, тоже видя, насколько ничтожно мало от лёши осталось. ему перестало быть интересно. это радовало, но тоже как-то по-тошнотному. лёшу осознание било с удвоенной силой. душило, сматывало в катушку липкий поражённый болезнью мозг.

лёша же не виноват? он же был просто ребёнком вопросы в голове роятся, слипаются в один большущий уродливый организм, вырвиглазного сложного цвета, жирный, склизкий и неповоротливый. он заполняет собой всё пространство и давит из лёшки слёзы. солёные, жгучие, но грязные. почему тот, в ком он искал спасение, топит его, как котёнка в ледяной воде? он же чувствовал кончиками пальцев, как у того в груди билось совсем крохотное сердце. тихий жалобный лёшин писк въедался в мозг. должен был въесться. должен был сказать «стоп», потянуть за узду. это у саши должно было щёлкнуть что-то, если не в голове, то в грудной клетке. лёша не виноват, это саша заставил его ненавидеть себя. лёше всего шестнадцать, лучшие годы только начинаются, а от него уже ничего не осталось. черви сожрали. и, если честно, он искренне надеется, что сашу в скором времени тоже будут жрать черви.