Рассвет

Железные кандалы сняли, но стало ли легче? Павла Пестеля мучил ужасный озноб: голова трещала, мышцы тянуло, нога ныла. Страдания продолжались уже которую неделю. В отдельную палату столичного госпиталя его поместили недавно, а до того узник месяцами терпел нарастающую боль средь холодных тёмных стен Петропавловской крепости. Воспалилось старое бородинское ранение — вскрылось от постоянной сырости темницы. Пестель скрывал до последнего — меньше всего хотел выглядеть слабым. По-спартански терпел, пока силы не оставили на последнем допросе. Пестель размыто помнил тот день, но в память въелся тяжёлый стальной взгляд Николая. А ведь когда-то Павел видел тепло. Как это было давно… Суровый император задавал какие-то вопросы, хотя какой уже был смысл, если на дворе хозяйничал июнь, а значит решение уже было принято. Бывший полковник уж не ожидал ничего хорошего и даже ждал тот день, когда закончатся мучения. Смирился с мыслью, что Николай его не простит, но казнь, какая бы мучительная она ни была, принесёт избавление от боли. А память о бравом полковнике, что душой горел за Отечество, сберегут потомки в веках. И того Павлу было довольно. Тягучая боль в ноге в тот день стала настолько невыносимой, что Пестель схватился руками за бедро из последних сил сдерживая стон. Нет, Николай не должен видеть его слабость! Но тут, вспышка пронзила голову — чертово последствие контузии — в глазах потемнело и Пестель на глазах императора рухнул на пол. Показалось узнику иль нет, что перед тьмой он разглядел в Николае беспокойство. Нет, того явно не могло быть… И вот Пестель лежит в госпитале, слава Богу без кандалов, но от этого не легче. Жар никак не хотел отпускать, мысли путались. Нога болезненно пульсировала — проклятые мази не помогали. Врачи какое-то время шептались об ампутации, но потом перестали. Павел догадывался почему. «Спасибо хоть на этом, Николай…». Пестель был когда-то на пороге смерти — посекло ногу французской картечью. Помнил как истекал кровью средь тысяч павших на Бородинском поле, чувствовал смрад разлагавшихся тел. Лежал средь них ни жив, ни мёртв. Юноша, что только начал жить и уже погибал за Отчизну! Помнил тепло родной земли, бескрайнее голубое небо и как каждая клеточка его тела желает жить! Его нашли, донесли до госпиталя. Хирург вытащил почти все осколки, сохранил ногу. Была вероятность, что Павел не выживет, но упорная воля к жизни храброго юноши преодолела всë — нога зажила. Пестель вернулся в бой, вместе со всеми вошёл в Париж. Ах, какие у него были мечты, столько планов! И тогда, и сейчас. Пестель всегда боролся за благо Отечества! Неужто всë было впустую? Пропадëт зря? Осознание этого душило не хуже лихорадки. Оглядываясь на последние полгода, Павел Пестель не видел смысла жить дальше. Предрешён исход — смерть иль здесь, иль в петле. Не вышло из него ни Наполеона, ни Вашингтона… Павел судорожно сжал простынь. Безумно жарко. Услышал легкий шорох небольших шагов. Это была работница госпиталя — молодая девушка — ухаживала за больными и была одной из немногих кого пропускали к «преступнику Пестелю». Мягкая женская рука аккуратно коснулась лба бывшего полковника. — Павел Иванович, вы весь горите…— покачала головой и поместила на разгоряченный лоб смоченную повязку. Пестель почувствовал некоторое облегчение. — Благодарю — с трудом проговорил и сам не узнал свой голос. Стал тихим и хриплым как у старика. Пестель немного прокашлялся — горло жгло. Сочувственный взгляд девушки Павлу не особо нравился. Как же он стал слаб… — Все говорят, что вы преступник, злодей… Нет, нет, не может быть… Выпейте воды. Пестель жадно глотнул блаженную влагу. Никогда она не казалась ему настолько приятной. — Как вас зовут? — Марья… — Я умираю, Марья. Бог миловал избавить меня от казни, — губы дернулись в подобии улыбки. — Господь с вами, что вы такое говорите! — девушка перекрестилась. — Знайте, я не сломлен! Награда мне — умереть своей смертью, — взгляд Павла на мгновение полыхнул, но после вновь помутился. Марья испуганно глядела на него. Что же это за человек такой? — Отдыхайте, Павел Иванович, — прошептала она и удалилась. Павел Пестель погрузился в беспокойный сон.

~~~~~~~~~~~~~~~

Николаю было известно, что Пестелю становится хуже. Лихорадка, жар, доктор не давал положительных прогнозов. Запущенный случай… Зараза из загноившейся раны месяцами распространялась по телу и теперь ничего нельзя было сделать, даже ампутация не поможет. А надо ли что-то делать? Император помнил, как накануне отчеркнул имена приговорённых к повешению и имя Пестеля было средь них самым первым. Оставалось дело за малым. В конце того «допроса» император уже планировал сообщить преступнику о приговоре. Предвкушал, как увидит отчаяние в его глазах. Ах, как император хотел сломить его! Николай мечтал, чтобы Пестель взмолился о пощаде. Это была бы расплата за всю ту боль, что преступник причинил когда-то наивному великому князю! Но когда Николай увидел, как Пестель в беспамятстве рухнул на пол, императора невольно охватило беспокойство. Позабыв обо всëм, он большими шагами подошёл к узнику, склонился, не обращая внимание на удивлённые взгляды комиссии, потряс за плечо. Пестель не пошевелился, а лоб его был горяченный — словно раскочегаренная печка. — Павел Иванович — сохряняя ровный голос, позвал Николай, немного встряхивая узника. Тот был податлив словно тряпичная кукла. Император закусил губу. Вместо возвращения в каземат Николай приказал поместить узника в отдельную палату столичного госпиталь. Свидетелям происшествия объявил, что негоже, если преступника настигнет смерть до заслуженной казни. По наставлению доктора скрепя сердце приказал снять кандалы, но обязал двух часовых охранять палату день и ночь, а к Пестелю допускался лишь ограниченный круг лиц, лично проверенный императором. Ни в коем случае не должны были пойти слухи, что Пестель находится здесь. И вот Николаю сообщили, что Пестель умирает. Прошла неделя, лихорадка не отступила, лишь усилилась. «Наказание от Богай» — твердил себе император, сжимая кулаки. Но где-то в глубине души скребли кошки. Немного подумав, Николай вздохнул. «Нет, это неправильно».

~~~~~~~~~~~~~~~

В вечер 12 июля Николай ощутил, как неведомая сила тянет навестить узника. Сила, которой невозможно сопротивляться. У двери в палату, не обращая внимание на удивлённые взгляды охранников, император какое-то время помялся, на самом деле опасаясь того, что увидит. Затем, набравшись решимости, Николай уверенно вошёл внутрь. Пестель был совсем плох: бледный, вспотевший, глаза закрыты, слышалось его тяжёлое дыхание. Белая простынь прикрывала его до груди, скрывала воспаленную ногу — Павел судорожно вцепился в ткань. Николай сначала подумал, что может он спит и можно спокойно уйти, но затем Павел дёрнулся, что-то забормотал. Император медленно подошёл ближе. Всë было хуже, чем Николай предполагал. На допросе Пестель хоть и выглядел уставшим, но явно живым, а здесь… Стал подобен призраку. С трудом в нём угадывался прежний бравый полковник. Настолько сильно его изменила тюрьма. Николай ощутил первый укол чего-то похожего на совесть, но упрямо заглушил его. Нет, он всë делал правильно, а преступник сам виноват. С этой мыслью император же увереннее присел на стул. — Павел Иванович, — позвал Николай, сохраняя официоз и как можно более ровный голос. Пестель измученно дёрнул головой, приоткрыл глаза. Они были желтоватыми, мутными, уставшими. Взгляд безучастно скользнул по императору и упёрся в потолок. Николай пододвинулся ближе, снял белые перчатки и коснулся ладонью влажного лба. Горяченный. Павел провел языком по губам, сглотнул. — Снова рушу твои планы, Николай? — чуть усмехнулся — Ты всë такой же холодный. Пестелю сейчас было всё равно на формальности. Прикрыв глаза наслаждался прохладной кожей - как помнил, руки Николая всегда остужали. Правда император вскоре убрал ладонь. Николай отвел взгляд — не мог он глядеть на такого Пестеля. На душу навалилось что-то тяжёлое. Как не старался, не получалось избавиться от этого ужасного чувства. Император жалел, что вообще пришёл. Павел перевёл на него отрешенный взгляд. В воспаленном сознании мелькнули картинки, что было до, что было после рокового ареста. Пестель задался вопросом, что привело их от прогулок в полях Малороссии к этому моменту? Когда всë пошло не так? Павел вспомнил, как, сидя в тëмной камере, обхватывая больную ногу, шипел, что ненавидит Николая. Что надо было убить его, когда была возможность! Но сейчас… Вновь увидев его перед собой, Пестель ощутил, что не испытывает более ненависти. На пороге смерти окутало странное спокойствие. — Ты бы казнил меня, да? Николай не ответил. Оба знали, что это так. Сильнее нахлынул мучительный жар. Нога болела так сильно, словно в ней ковыряли ножом. Проклятые осколки. Пестель зашипел, зажмурился. Знал, что Николай увидит его слабость, но это было уже не важно. Николай всë же посмотрел на больного. Видел ли он в нём все также «злодея без малейшей тени раскаяния» — предателя, преступника, лидера заговорщиков? Или перед ним был лишь Павел, которого он когда-то полюбил? Николай не был уверен. Не должен ли он чувствовать упоение, от вида страданий человека, причинившего ему столько боли? Не того ли он жаждал? Велел посадить в одиночную камеру Алексеевского равелина, надеть ручные и ножные кандалы, ограничивать в передаче вещей и встрече с родными. Всë было для того, чтобы Павел, чëрт, раскаялся. Николай всегда желал лишь этого! А к чему это в итоге привело? Николай закусил губу, покачал головой. Знал бы, что всë зайдёт так далеко, смягчил бы условия. Глаза Пестеля распахнулись. Взгляды узника и императора встретились. Павел еле заметно улыбнулся: сквозь боль и страдания, но все же улыбнулся своему ангелу. — Николь… Знай, что я умру свободным и счастливым, — Пестель потянул к нему руку. Сердце императора дрогнуло. Так бы и сказал его Павел, которого он когда-то полюбил. Имел ли теперь смысл гнев, ненависть и наказание за то, что тот совершил и собирался совершить? Имело ли смысл раскаяние, которое Николай так стремился выбить? Николай осознал, что всë это было так неважно, ведь всё можно решить, исправить, а смерть — единственное, что неподвластно человеку. Император принял горячую руку Павла, поднëс к губам. — Павел… — Ты пришёл ко мне, любимый... Любимый… Как давно было их счастье, как давно была любовь. Сгинула в пучине декабрьских вьюг. — Павел… — голос Николая дрогнул, — Павел, скажи мне, ты сожалеешь? Пестель вздохнул, на мгновение прикрыл глаза, затем снова взглянул на Николая на удивление ясно и твёрдо. — Я сожалею, что всë закончилось именно так. Я желал преобразовать Россию и сделать её лучше для всех нас и для тебя тоже, Николь. Я желал, чтобы когда-нибудь мы были вместе в новом свободном мире. Николай подавленно вздохнул. — Так не могло быть. — Я понимаю, Ники. У меня была мечта, — глаза Пестеля на мгновение блескнули, затем угасли — Прости меня, Николь, что я не сберег счастье, что у нас было. Николай кивнул. Вот и всë. Неужто именно этого ему так не хватало. Долгая обида сейчас показалась такой глупой, такой несуразной, а еще недавно именно она послужила одной из главных причин того, что император вынес Пестеля вне разрядов. Николай судорожно сжал горяченную ладонь когда-то горячо любимого человека. Заметил на запястье кровавые натертости от кандалов. Господи, что же Николай натворил. — Будь со мной, мой ангел, — выдохнул Павел, хмурясь от накатывающей боли. — Паша... Они были вместе всю ночь. Последнюю ночь. Пестелю становилось хуже: жар, тяжёлое дыхание, бред, периодическое беспамятство. Николай не мог его оставить — с тоской глядел, как жизнь утекает из любимого человека, и ужасно корил себя. Ни на миг не отпускал руку. Беззвучно молился Богу о спасении его жизни. Понял, что простил его за всë: переворот, республика, «Русская Правда» — на всë было плевать! Был бы у них хоть один шанс начать всë сначала! В памяти мелькали их разговоры при свечах, Тульчин, Мойка — когда они были вместе, когда были счастливы! Николай с ужасом вспомнил, как ещё недавно желал казнить его. Нет, какой бред! Павел, Павел должен жить! Они бы правили Россией вместе! Отчаянные молитвы не были услышаны. Когда солнце осветило небосклон кроваво-багряным заревом, Павел задергался, часто-часто задышал. «Нет, нет… Ники… Ники, погоди… Николь» — расслышал Николай тихое бормотание. — Паша… Тш, я с тобой, — сквозь боль прошептал Николай, мягко погладил по волосам. Губы Пестеля тронула улыбка. Он успокоился, дыхание стало ровнее. Впал в беспамятство. Когда золотые лучи солнца достигли комнаты, Николай почувствовал, что Павла больше нет. Он не знал как это понял — ощутил всей душой. Николай прижался лбом к плечу любимого, застонал от тоски. «Павел, родной мой, что же я натворил! — Павел, Паша!..» — не мог перестать шептать имя любимого. Горькие слезы потекли по щекам. Непрожитая жизнь, упущенное счастье, безмерная вина ранили осколками стекла. Николай поднял покрасневшие глаза - лучи рассветного солнца озаряли полковника Пестеля. Павел выглядел умиротворенным - более не чувствовал боли и словно был доволен, что умер именно так. — Паша, родной мой, я никогда тебя не забуду. С тебя будут сняты все обвинения, честь твоя будет восстановлена, но Боже, как это теперь не важно! Тебя больше нет... Боже, прости меня, Паша! Павел его не слышал — никогда теперь не услышит. Николай, еле дыша, вытер рукавом слëзы, запрятал тоску глубоко в душу, зная, что отныне будет глушить боль до самой смерти — то теперь его наказание. Николай мягко поцеловал любимого в лоб и прошептал: — Спи спокойно, мой дорогой. Я исполню твою мечту.