Redamancy

Цзян Чэну уже сорок пять, когда он, наконец, набирается смелости. Вообще, он давно должен был привыкнуть, но продолжает удивляться. Видимо, он никогда не сможет понять, как Лань Сичень, выросший в самом строгом и консервативном ордене, может быть таким открытым, смелым и искренним? Как мог он так прямо, словами и действиями, говорить о любви? Цзян Чэн знает, что его избранник, как и он сам, никогда не слышал слов любви в свой адрес. Он слышал бесконечные: "нельзя", "это неправильно", "ты не должен". И по всем существующим законам он должен был стать таким же куском льда, как и его брат, но не стал. Лань Сичень будто соткан из теплого света и любви. И Цзян Чэн никогда не сможет понять, как такой, как первый господин Лань, смог отдать свою ленту такому, как он сам, состоящему из тьмы и клокочущей ярости. Цзян Чэн был уверен, что его невозможно любить. Лань Сичень изо дня в день доказывал ему обратное. Доказывал множеством приятных и выбранных с умом подарков: от искусных кистей для каллиграфии до личного нефритового жетона. Бесконечными часами, разделенными сначала за разговорами, а затем и в объятиях друг друга. Этими самыми объятиями и самыми нежными прикосновениями, что Цзян Чэн когда-либо ощущал. Лань Сичень относился к нему -несуразному, поломанному, изуродованному множеством шрамов- как к прекрасному и хрупкому сокровищу. И Цзян Чэн рассыпался в его руках, зная, что ему больше никогда не причинят боли. Лань Сичень доказывал свою любовь самими нежными поцелуями, от которых Цзян Чэн -так долго лишенный воздуха, тонущий, задыхающийся- начинал дышать вновь. А еще он говорил о своей любви словами. Он говорил: "я всегда буду на твоей стороне". Говорил: "ты все делаешь правильно". Говорил: "я горжусь тобой". И Цзян Чэн каждый раз умирал и возрождался, слыша это. Отворачивался насуплено, стараясь скрыть в миг покрасневшие щеки. Ворчал что-то о том, какой же Лань Сичень бесстыдник, просил его больше никогда не говорить подобной чуши, и в тайне мечтал услышать что-то такое вновь. Конечно же, Лань Сичень говорил: "я люблю тебя". Постоянно. Когда они делили на двоих чай на закате, разговаривая ни о чем. Когда он только видел избранника на рассвете, мягкого и растрепанного после сна. Когда успокаивал его, проснувшегося посреди ночи от очередного кошмара. Когда они расставались на долгие месяцы и когда встречались вновь. Он выкрикивал слова любви, когда они дурачились как дети, пытаясь утопить друг друга в озерах Юньмэна. Шептал их, сцеловывая слезы с любимого лица, когда они решились сделать три поклона в храме предков. Выдыхал в сладостном стоне на пике блаженства. И Цзян Чэн ценил эти слова не меньше действий, не привыкший слышать что-то хорошее в свой адрес. Ценил, но не мог сказать сам. Три простых слова, некоторые разбрасываются ими, почти не думая, но не Цзян Чэн. Для него они значили, пожалуй, слишком много: "Вот он я. Какой есть. Со всеми шрамами, сколами, трещинами. Слабый, одинокий, несчастный человек. Без масок и дорогих одежд. Оставив меч и Цзыдянь. Безоружный, открытый, обнаженный. У меня нет от тебя тайн. Я доверяю тебе больше, чем кому-либо еще. Вот мое сердце, я вручаю его тебе. Пожалуйста, прими меня". Для Цзян Чэна эти слова важны. Он никогда не слышал их раньше. Он никогда их не говорил. Не говорил даже в ответ Лань Сиченю. Ни когда они разделили первый поцелуй, ни когда впервые обнажились друг перед другом, ни даже когда делали поклоны. До одного вечера. Этот день не отличался от всех остальных. Будучи главами двух великих орденов, они не могли проводить вместе так много времени, как хотели бы. Но в конце октября, когда последний урожай уже собран, а до зимы еще есть время, они традиционно проводили неделю вместе, сбегая подальше от заклинательского мира, чтобы провести время только вдвоем. И именно в такой вечер, сидя на полу подле Сиченя, чувствуя в волосах его нежные прикосновения, слыша его мелодичный голос, рассказывающий очередную старинную легенду, разомлевший от тепла очага и сладкого сливового вина, Цзян Чэн понимает, что полностью и безоговорочно счастлив. Он поднимает голову и смотрит на своего избранника. Тот прерывает свой рассказ, чуть улыбается и тут же кладет теплую ладонь ему на щеку, будто даже секунда без прикосновения к Цзян Чену делает ему больно. Лань Сичень невероятный. Ласковый, нежный, добрый, понимающий и принимающий. У Цзян Чэна перехватывает дыхание, просто смотря на него. Он так его любит. Даже спустя столько лет. Так бесконечно любит его. Его любовь вмиг оказывается такой сильной и всеобъемлющей, что ей становится тесно в его маленьком, замирающем сердце. Ей хочется вырваться. И тогда слова любви -тихие, несмелые, почти хрустальные в своей хрупкости- слетают с языка. – Я люблю тебя, – шепчет он впервые в жизни. Лань Сичень ничего не говорит, но осторожно обхватывает его ладонь, подносит к губам и мягко целует. Лань Сичень его принимает.