1930 год.
Аннабелль.
Когда Йозеф Геббельс возглавил предвыборную кампанию национал–социалистов перед сентябрьским выборами в рейхстаг – настроения прослыли разные. В Германии дела складывались куда лучше, австрийские же коллеги с большой неохотой принимали его, выдумывая сплетни на ходу о том, что именно Геббельс был любимчиком: моим и Адольфа, и вообще все мы трое – некая шайка несостоявшихся людей в творчестве, что из рук вон плохо пытаются добиться крупиц власти. Никого не любим, никого к себе не подпускаем – вот наш девиз. По стране были проведены сотни встреч и мероприятий в рамках предвыборной кампании. Последним местом, где предстояло выступить Гитлеру непосредственно перед самими выборами – был город Кёльн. Мы приехали туда ранним утром: шайка с вооружённой охраной, которую встретили тысячи восторженных людей. На лицах их читались восхищение и неподдельная радость, а взгляды были полны гордости и уважения. Однако на сей раз я уже не разделяла чувство воодушевления от встреч с избирателями: усталость и стресс наваливались огромным снежным комом на плечи, а язык заплетался от многочисленных выступлений. Нами было принято единогласное решение о том, что на финишной прямой всё достанется Адольфу и его ораторскому искусству. Несколькими часами позже мы с Геббельсом расположились в первых рядах перед небольшой сценой. Я смотрела в одну точку и думала о том, что всё могло сложиться совершенно иначе, если бы два года назад я не уговорила Адольфа дать шанс этому писателю после венского инцидента в номере гостиницы. Но ещё раньше, пять лет тому назад, Геббельс подвёл Адольфа. За неделю до нашей с ним свадьбы. И я вновь вступилась... Мои взаимоотношения с Йозефом, если их так можно было назвать, складывались с большой натяжкой и под пристальным взглядом мужа или его людей. Геббельс слыл в широких кругах обывателей заядлым любителем женщин – быстро влюблялся и ещё быстрее угасал. Адольф не обладал яркими признаками мужской солидарности и не вмешивался, даже не пытался развеять эти слухи. Хоть и не одни отношения Йозефа не продлились дольше полугода – то было правдой, мне хотелось, чтобы ближайший к нам человек наконец узнал, что такое настоящее счастье. Я никогда не замечала ревности за собою и поражалась до глубины души, когда видела её в глазах Адольфа. Немым укором, острой иглой она пронизывала в самое нутро. Я быстро смирилась, что муж без памяти влюблён в Германию и личная жизнь может отойти на второй план. В этом мы, как оказалось, не сошлись...***
Йозеф.
Есть три вещи, которые я ненавидел больше всего на свете. Кофе. Глупость. Аннабелль. Ещё с университетских времён я основательно вёл дневники. И когда осознавал, что половина очередной тетради исписана не банальными заметками, а размышлениями об Аннабелль, то выдирал листы до последнего. Но, признаться честно, я никогда не понимал, что чувствовал к этой женщине. Женщине, что была меня старше. Что была чужой женой. Далёкой и недосягаемой. Я познакомился с нею через пару месяцев после того, как судьба свела меня с Гитлером. Она покорно стояла позади него, чуть склонив голову. Но то было отнюдь не повиновение, а немое превосходство. Через несколько лет Адольф уже представлял себя у руля страны, являлся главой семьи, но всё перечисленное слыло лишь иллюзией, потому что «руководил театром» вовсе не он, а его жена. И я в этом не раз убеждался, но ярче всего, когда на словах Адольф уже посылал меня из Германии, а она возвращала назад. Эта женщина могла заставить любого делать то, что хочет именно она, и человек даже не замечал, как пляшет под её дудку. И я этого не заметил. Не заметил и тогда, в 1925 году, когда попросил Гитлера об увольнении из партии. За неделю до их свадьбы, куда был приглашён свидетелем. Ещё тогда я понял, что не вынесу смотреть на их счастливые улыбки. Не заметил и в 1928 году, когда приехал с четой Гитлер в Вену. Я знал, что Адольф меня тихо ненавидит, а его жена мнимо уважает. И за этим скрывалась лишь нужда, потому что я был полезен для них. Для НСДАП. Аннабелль.Анннабелль.Аннабелль. В моей жизни было не так много женщин, но достаточно, чтобы прослыть берлинским ловеласом. Ни одна из них не обладала такой фееричной способностью по подчинению представителей сильного пола и ни одна из них не могла похвастаться тем стержнем, что я видел во фрау Гитлер. Аннабелль.Аннабелль.Аннабелль. Я стыдился своих чувств. Стыдился, когда рука дрожала над очередным письмом, которое никогда бы не достигло своего получателя. Стыдился, когда мимо меня проходил Гитлер, а рядом шла она. Стыдился, когда видел её так часто, что хотелось выколоть себе глаза и выдрать сердце, которое заходилось в учащённом ритме каждый раз, стоило только мне услышать лёгкий шлейф её цветочных духов. Она пахла июльским Берлином. Свободой. И счастьем. Мы встречались в опере. В партии. В их квартире. В поездках. На выступлениях. Она была настолько близко, что я мог коснуться её и настолько далеко, что я никогда бы этого себе не позволил. Вездесущий муж и его люди подобного бы не допустили. Я отчаянно пытался занимать свои мысли работой. Писательством. Но это приносило лишь временное облегчение. Я никогда и подумать не мог, что меня коснётся столь унизительная роль быть незамеченным женщиной. Любил ли я Аннабелль Гитлер? И всё же – да. Смог бы сделать её счастливой? И всё же – нет.***
Адольф.
Я был прав в своих устремлениях выкинуть этого писаку к чертям ещё пять лет назад. Но Аннабелль заступилась. Затем он умело предоставил мне такую возможность тремя годами позже, но и на сей раз его отстояла моя жена. Я прекрасно понимал природу его отношения к ней и пытался закрывать на это глаза, потому что не смотря на все его недочёты – он был отличным как писателем, так и оратором. Геббельс был нужен нам. Важен для НСДАП. И... для Аннабелль. Да, я прекрасно знал, как он важен для неё. Всегда улыбчивая и доброжелательная фрау моего сердца была с ним слишком обходительна. И всегда твердила мне, что за подобным скрывается лишь деловая подоплёка. И я, хоть и проверял, но просто не мог не доверять – эта женщина прошла со мною такие невзгоды, что я не имел даже права сомневаться в её верности. Но Геббельс всеми правдами и неправдами выставлял меня противоречивым человеком и пытался подорвать всё то, что строилось долгими годами и непосильным трудом. Я видел, как она ему улыбалась. Видел, как она его защищала, пыталась найти ему даму среди своих бесконечных подруг и не упускала возможности оказаться в его компании. Когда мы приехали в Кёльн, в сердце моём была война. Я думал, что сорвусь прямо там, на сцене. Они сидели вместе. Снова. Но она, кажется, даже не обращала на него внимания. Статная, задумчивая, она не смотрела и на сцену. И в тот момент я решил, что должен поговорить с нею. Но не успел.***
Аннабелль.
За несколько минут до окончания выступления мужа мне пришлось покинуть зал. Словно что–то душило меня. В горле пересохло, а мысли в голове сплелись в бессвязный клубок. И даже прохладный воздух не принёс желанного облегчения. Я пыталась дышать глубоко и не часто, прикрыв глаза, сосредотачиваясь на своих ощущениях. — Фрау Гитлер... Аннабелль... — голос Геббельса ворвался в сознание и отпечатался там, разрываясь на мелкие кусочки. Я не оборачивалась. Чувствуя, как он остановился сзади, положив свою ладонь на моё плечо в дружеском жесте поддержки. Конечно, я знала, что он пошёл за мною. — Всё в порядке, — шептала я, чувствуя, что готова тут же разрыдаться. — Вы сейчас обманываете меня. — Как же вы проницательны, — язвила, сама того не желая. С минуту Геббельс молчал. И когда я решила, что он уже не ответит, раздался его вкрадчивый тембр: — Я хотел сказать вам... Шаги раздались за нашими спинами. Йозеф успел отдёрнуть руку прежде, чем сие картину застал Адольф. Сглотнув, я медленно обернулась. Вновь находя в глазах Адольфа не самое приятное чувство. Мне так хотелось, чтобы муж перестал подозревать меня. Хотелось, чтобы при каждом взгляде на меня и Геббельса в его голове перестали рождаться сомнения. Но Адольф стал почти что параноиком в своих глупых догадках, что горечью ложилось на моё сердце. — В чём дело? Он был совсем недоволен. В два шага я оказалась подле мужа. Он придержал меня за локоть. — Я думаю, ей нужен доктор, — откликнулся Геббельс со всем своим напускным безразличием, на которое только был способен. Гитлер не обратил на своего товарища ровно никакого внимания. Вопросительно посмотрел на меня. Во избежании конфликта я невесомо кивнула. Адольф приобнял меня и повёл прочь. И я прекрасно знала, что он не оставит просто так то, что видел несколькими минутами ранее.***
Йозеф.
Через три недели по возвращении в Берлин я был приглашён в квартиру четы Гитлер. Служанка встретила меня у порога и вежливо попросила подождать, потому что хозяева были заняты важной беседой. Сие разговор на сильно повышенных тонах наверняка слышал чуть ли не весь Берлин. И я нисколько не был удивлён его содержанию. И меж тем узнал, что Аннабелль не может иметь детей. Я эгоистично обрадовался той новости, но секундное наслаждение померкло в тот же миг, когда она вышла из комнаты заплаканная и совершенно без сил. Только один Всевышний знает, что тогда остановило меня. Я не пошёл за нею.***
В конце декабря сего года я познакомился с Магдой Квандт, бывшей женой крупного промышленника, которая вступила в партию несколькими месяцами ранее. Визуально она походила на Аннабелль. Хотя кого я обманывал? Ничего общего у них и быть не могло. Мужеподобная и высоченная Магда и рядом никогда не стояла с женственной и нежнейшей фрау Гитлер. И никогда не встанет, даже в день нашей с ней свадьбы, куда свидетелями были приглашены Адольф и Аннабелль. Когда Магда забеременела, я невольно подумал о том, что лучше бы она не могла иметь детей. Их заслужила Аннабелль. Любил ли я фрау Гитлер? Ненавидел. Говорил ли я правду? И всё же – нет.***
Аннабелль.
В канун нового, 1932 года, мы с Адольфом побывали на свадьбе Йозефа и Магды. Я своими глазами видела, как он так и не смог стать счастливым. Не было в его взгляде того огонька, каким он когда–то одаривал меня. Но в моих глазах он бы никогда не увидел ответной искорки. Сожалела ли я об этом? Нет. Говорила ли я правду? Определённо – да.***
Адольф.
От новости, что Аннабелль не может иметь детей, я был крайне впечатлён. Теперь я никогда бы не смог вылить нашу с ней любовь во что–то маленькое и живое. И она была несчастна, я знал это. Видел по её мрачному лицу и не появляющейся в течение месяца улыбки на её устах. Но фрау моего сердца была сильнее меня. Вот уже почти двадцать лет сильнее. И я просто должен был позволить ей побыть слабой. Побыть женщиной. В середине 1933 года мы оказались на пороге берлинского детского дома.***
Аннабелль.
После появления в нашей жизни маленькой девочки по имени Виктория, я словно ожила. Пробудилась от дурного и глубокого сна. И пусть мы не могли иметь собственных детей, подарить любовь теперь уже родному ребёнку – стало для нас главной задачей. И я вновь предприняла попытку примириться с матерью. Мне очень хотелось поделиться с нею долгожданной радостью. Но... безуспешно. И даже это не опечалило меня, потому что тосковать мне было некогда. Дома меня всегда ждала семья.***
Йозеф.
Я видел, как Гитлер были счастливы и упивался собственным несчастьем. Я не смог полюбить Магду всем сердцем, как бы того мне не хотелось. Но я любил Аннабелль. И теперь же желал ей счастья. Позднее долгие годы взаимодействия с ней давались мне куда легче, когда я окончательно свыкся с мыслью о том, что она никогда не будет фрау Аннабелль Геббельс. Она навсегда останется Гитлер. Моей самой сокровенной и несбыточной мечтой.Задолго до того, как вражеские войска были на подходе к Берлину, Викторию Гитлер–Вайс удалось спрятать в австрийской глуши. Судьба её останется неизвестной, но ей удалось пережить и родителей, и дядю Йозефа Геббельса.