G-43379Jk

Коровы несутся, крича человеческими голосами. Шакалы кувыркаются в поле, раздирая друг друга и сыпля недоношенных детей на траву. Пепел войны и суть отчаяния, медленное переождение и сладостное умирание. Кричишь, висишь, визжишь. Рожаешь и подаёшь, любишь и ешь. Женщины такие странные иногда. Они рождают детей, едят их до кусочка, сосут их пальчики, сдирая кожу, обмазываются фекалиями, а мочу своих мужей пьют. Они глотают ее, стреляя мертвой спермой под пол, давая крысам есть, когда те устраивают садомию, отрезая маленькие соски друг друга. С глухим стуком ножницами отрезают пенис, а от туда капает лишь говно. Младенецов втрахивают в кровать, пока они не начнут перерождаться, изворачиваясь наоборот и выплевывая кожу, как сова. Крысы, мыши, писк и вопли. Кто то кричит из леса, под кроватью лежит мой дедушка. Дедушка был старым, рождённый в Бостоне придурок, не верящий в канализацию и высокие потолки, жрущий идиот, что наслаждался бабушкой во всех ее формах перерождения. Я помню как он ее облизывал, облизывал так, как сейчас мои ноги, сувал в рот по самую глотку, сдирая не только ее кожу, но и свою, пробивая путь божественному свету. Бабушка сминалась как ребенок в утробе, дедушка сделал ее вечной, но оставил без остатка. Сладкие речи упавших звёзд, что медленно умирали и светились ещё ярче, сжигая мою кожу и оставляя лишь голый скелет. Сколько я это видел? Миллионы раз, миллионы лет видеть умирающие звёзды так надоело, что я начал их поедать без сожеления. Звездой была моя мама, пьющая мочу, брат, сестра и младенец, тихо родивший мое второе сознание, давшее мне лишь тяжёлое осознание и частичку своего первородного отчаяния. То было клетчатое существо, красное и белое, открывающее рот как живой туалет. Наполняясь мочой, он захлёбывался и старался отплевываться. Папа однажды сделал большую мясорубку, сказав, что измерил малыша, а сам разобрал его на части по итогу, как и себя, горько плача. Впивая зубы, косточки ломались под ними, как ломались и зубы, впиваясь в челюсть. Облизывая глаз, его медленно вынимают, настолько бессмысленно и пусто, что даже становиться больно. Извиваясь и дергаясь, ребенок стал червяком, медленно уползая под землю. Что за чудесная штука! Иногда он высовывается, забирая сгнившие фекалии с пола, гавкая, лишь бы прокормиться. Старая собака Эмми, у которой были парализованны задние конечности, всегда была моей любовью. Эта маленькая шавка одна меня понимала, не возражала и молчала. Слегка потеревшись о нее, издается стон, словно то был не я. Голубой и высокий, как сучий писк! Засунув язык в ее пасть, я облизываю ее гнилые зубы и язык, словно они были не мои. Все было в первый раз, так невинно и нежно. Мягкая, сгнившая плоть собачки расступилась перед моим членом. Секс волчьей стаи! Отец съел глаз. Маленькая мама скачет на гвоздях, разрывая пизду и кончая от того, что рожает нового малыша. Изгибаясь, она широко раздвинула ноги, походя на улитку. Крича, ее большой живот лопается и оттуда расползаются вонючие тараканы. Маленькие дети, дети моей мамы - маленькие вонючки. Заползая во все щели, я делю с ними собачку, пока они ползают внутри и едят мой член, превращая его в маленькую колбаску. Как долго это происходит? Миллионы лет это длиться, пока ты не начнёшь входить во вкус. Маму покрыли тараканы, а папин глаз съели. Брат и сестра кружатся вместе, пока брат не обмочиться. Сестра берет крючок и зацепляет член за него, оттягивая и натягивая леску, начиная играть в рыбалку. Брат вопит, стоит на месте и двигает тазом, лишь бы тоже стать девочкой. Что за сказка! Тяжёлая судьба современных маленьких детей лишь усложняется, чего не скажешь о старых динозаврах прошлого, что все ещё живут среди нас и наших клонов, похожих на прошлых нас. Поедая мясо, мы съедаем прошлые жизни и свиней, что так долго росли и рожали других свиней. Пока их трахает фермер, он трогает их соски, подкармливая их и ласково целуя в нос, пока со свиней катится слюна. Обрюхатив свинку и ожидая, пока она родит, он позволяет ей срать на его член, счастливо проживая вместе с ней. Отцовская ревность, отец забирает собачку, вышвыривая ее в другой конец комнаты. Простонав, тараканы прогрызли мой член. Отцовская ревность сильна, так что поросят нужно убивать сразу же, пока мать не успела полюбить их. Бессмысленная ярость, мне отрезают ножницами член, крутя его в моем рту, втрахиваясь в образовавшуюся дыру. Отец любит меня, как и фермер любит своих свиней. Кастрация, я тихо мочусь в нутро папиного члена, издав пронзительный крик. Оооооо, ммммм... Как далеко бывают звёзды от неба? Бабушка говорила мне что то, что вы видим в небе - лишь накинутое на глаза собачье дерьмо. Правда ли в нем так ярко видны звёзды, как это помню я? Больное сознание минувших дней, бывших детей окутывает меня. Кислое море и гниющее озеро, я ведь никогда и не был счастлив. Вся жизнь была простым спуском вниз, и только сейчас суть перерождения обвалакивает меня, и я суюсь обратно в разорванный живот матери, пихая съевших друг друга сестер и братьев. Я тихо дышу и держусь за мамину грудину, пока на мое лицо испражняется сестра, трясь, хихикая и булькая, мотая отвёрткой туда-сюда. Что за песня! Я не помню, когда в последний раз счастье так окутывало меня. Беременные женщины, привязанные к носу коробля, застыли из-за скопившейся на них соли, превратив их в статуи. Только такие как они не могут перерождаться. Выблевывая органы, брат подцепил анус сестры крючком, надевая коровью маску. Брат трахает гвозди, словно собственного ребенка, не прекращая обливаться слезами, пока сестра всасывает его анус. Папа тихо ласкает собачку, заливая ее тоннами тараканов, что так ласково кусали мой давно отпавший член. Звёзды находятся далеко, и я не думаю, что смогу до них добраться. Как бы то ни было, я верю в то, что они есть где-то там, в глубине, как материнское мерзкое нутро, где Бог ебется с Сатаной, где козы рожают людей, и где коровы их потом съедают, пока те не успели встать. Высшие хищники сексуального процесса, ураган эмоций и слез. Кишки моей сестры медленно вытягиваются из ее ануса. Они длинные, мягкие, склизкие. С них медленно падают глисты и черви, что начали делать дырки в ее кишках. Младенец жрет их, ну а кто ещё будет иметь второй случай опьянения? Маленькие кусочки кукурузы, а сестра не прекращает срать. Большое поле ржи, а по середине большая виселица, так маняще пахнущая. Старенькая крыса подойдёт ко мне и уткнется носом в мою сухую печень, пока я буду тихо вздыхать, ожидая скорейшего окончания нашего банкета и праздника в одном лице. Не было еды, были только черви и сестринское говно, вытекающее из щелей в стене. Дует ветер, а он уносит за собой листья, что взмывают вверх. Маленькая мышь и большая крыса, но съем их все равно я, ведь другого не дано, как и мне в выборе между углем и желчью. Поедая уголь из горящей печки, он выпадает из меня, поджигая деревянный пол. Сестра стоит на корячках, вся дрожа и изгибаясь, издавая животный рев падших зверей, впиваясь зубами в свою кишку, пока брат медленно вылизывал кончик ее ануса, тыкаясь в него лицом и носом, потирая свой гниющий вонючий член папиной рукой, не прекращая рыдать. Грязная комната, смегма на моем члене. Чешется, чешется, чешется..... Мое тело так чешется. Где вода в лесу? Я беременный материнским ребенком, пытаюсь его вытащить. Вся рука в крови и кале, но сую ее дальше, крича и изгибаясь. Вереща, и подняв голову вверх, меня вырвало, как фонтанчик. Я такой грязный. Я чуть не задохнулся своей блевотой, что она потекла из моего носа, скатываясь по моему животу и члену, капая на сложенные трупы божьих младенцев, очерненные мной. Как больно, больно, больно. Дети все умирают, правда? Я считаю, когда они умирают внутри, ими надо выстреливать в стену. Привязанная к борту голая женщина с висевшей на кусочке кожи головой. Панорама нашего лучшего будущего с самими нами, тихо пища дальше. Прижавшись к моему паху, сестра вдыхает запах мочи, вылизывая языком и хныча, бья рукой. Держу собачку за руку, улыбаясь так нежно ее лицу, осунувшемуся. Целуюсь с ней, засовывая свой язык в ее пасть, вылизывая гной и черную жидкость, что она выделяеь. Вонь, мои гнилые зубы проваливаются в кишки. Шапочка сползла, я поправлю, извиваясь и обоссавшись кровью на материнскую голову. Симфония криков моих старых мечтаний, сладкая нега и младшая ложь, моча и блевота, что смешались в нутре моей сестры. Так должен выглядеть мой ребенок? Прекрасен. Лишь стоя на краю обрыва, мы начинаем сразу падать вниз, даже не нужно быть реалистами. Море слишком глубокое, но я знаю, что там плавает и моя сперма тоже. Гладкое безделье и неистовое возмездие, что настигнет меня в скором сладком будущем будет лишь огнем в моей маленькой комнате, что устроил мой отец. Зажимаясь, я извиваюсь, выплевывая из члена сгустки крови в анус брата, пока сестра собирает сперму, заливая ее в матку младенца, давая ему забеременеть от нас. Все повторяется вновь - кричишь, визжишь, рожаешь. Кричишь, визжишь, рожаешь, и так до дрожи и нового перерождения твоего складного ума.