Путь

☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼

      Подвижность и ясный ум — то богатство, что доступно не всем. И осознать его дано лишь после потери буквально мелочи, когда понимаешь, что разум подводит, что тело не слушается, а привычные вещи кажутся чем-то сродни открытию межпространственного звездолёта.       Минсок хотел бы умереть до того, как померкнет его разум и полностью откажет тело. Он бы хотел никогда не переживать всего, что выпало на его долю. Хотел бы не чувствовать всего спектра, который свалился на его голову. Будто мало было издевательства судьбы и насмешки собственного тела. Он стремительно стал терять друзей. Они отваливались пачками. Не хотели вникать, не могли воспринять, не желали смириться. Им нужен был тот Минсок, тот, что мог перепить компанию, тот, который смеялся в лицо опасности и щедро рассыпал внимание.       Им не нужен был Минсок, который с трудом попадал ложкой в рот, подолгу зависал в попытке вспомнить слова, который нуждался в поддержке и помощи. Потому что у людей попросту не укладывалось в голове, что здоровый и молодой парень может превратиться в рухлядь и не иметь шансов на выздоровление без колоссального вливания финансов. Последним гвоздём в крышку гроба был тот факт, что страна, в которой он жил, подверглась нападению другой, и теперь все силы всех вокруг были брошены на то, чтобы выжить.       А Минсоку хотелось умереть до того, как болезнь прикуёт его к постели похлеще, чем кандалы рабов. До того, как его завалит стенами собственной квартиры. До того, как упавшая рядом ракета оторвёт ему конечности, оставив истекать кровью и пытаться запихнуть внутренности в развороченный живот. Ему просто хотелось перестать быть до того, как… Или же умереть быстро и желательно безболезненно прямо сейчас.        Но пока что даже поисковики не знали, как достать определенные препараты, не имея в кармане миллионов. Минсок с трудом передвигался по квартире, сжимался от выворачивающего наизнанку воя сирены воздушной тревоги, он думал, думал и думал. Вспоминал. Много вспоминал. Былые часы веселья. Яркое прошлое. Общение, которое внезапно оборвалось, потому что «у тебя война, а у меня обычная жизнь», потому что «не всё так однозначно», потому что… Сто тысяч потому что, которыми отгораживались от него всё, кого он считал друзьями. Единственный, кто писал каждый день, спрашивая, как он и нужна ли помощь, был его школьный краш Бэкхён. Но Минсок не видел его со школы, разве что по фоткам в Инстаграме и сообщениям в личку был знаком с сердцем любой компании в лице улыбчивого Бэкхёна. Нового Бэкхёна.       Из весьма нескладного мальчишки, в которого был когда-то давно влюблён Минсок, Бэкхён вырос в красивого мужчину, а вот искорки в глазах остались прежние. Он один скрашивал Минсоку дни и ночи, то сбрасывая смешные видео с котиками, то рассказывая школьные истории в коротких видео. Ему бы в актёры пойти, окупился бы талант. И хотя Минсок был немногословен, но Бэкхён не отчаивался и писал ему постоянно.       В какой-то момент Бэкхён пропал из соцсетей и переписки, и Минсок не находил себе места несколько недель, пока не застыл мушкой в янтаре. Небритый, голодный, без лекарств и смысла просыпаться по утрам. Без лечения тело стало сдавать быстрее, а у него не было ни денег, ни верных дружбе медиков, которые могли бы помочь достать препарат для эвтаназии не за все деньги мира.        Он окончательно потерял смысл в жизни.       Восемь дней назад по улицам круглосуточно ездила машина, а через громкоговоритель доносилось монотонное «В течение недели будет проводиться эвакуация. Просим собрать документы, лекарства, смену одежду и одеяла. Ожидать эвакуационных автобусов следует…»       Минсок слышал, как собирались соседи, слышал плач, крики, ругань, вой сирен, звуки взрывов, но продолжал лежать в постели, глядя в потолок. Всё происходило будто бы не с ним. В каком-то кошмаре или в депрессивном фильме, что должен вызвать одно только желание — выйти в окно. Никто не заглянул к нему, не поинтересовался, желает ли он выехать на безопасную территорию, ведь линия фронта подползала все ближе, и обстрелы города не прекращались. Никому не было до него дела, как и ему самому. Ведь единственный, кто интересовался — был Бэкхён. Но Бэкхёна тоже не было, и от этого становилось совсем невыносимо. Будто он одновременно лишился всего, что дарило смысл.        Несколько раз Минсока сбрасывало с постели от мощности взрывов. Потом окончательно вылетели окна, а он нелепо спасся, сидя в тот самый момент на унитазе, потому что от слабости даже отлить стоя не мог.       В какой-то момент мелькнула мысль, что на его могиле напишут «он сдох на толчке». Но тут же его нервный смех оборвался. Потому что его вряд ли найдут, вряд ли опознают, он так и останется среди завалов навсегда. Дома вокруг него пустели, часть была разрушена, и он видел их умирающие останки с кровати. Так же угасал и он. Только смерть обходила и всё не шла.       Тогда он решил идти к ней сам.       Он пробовал порезать вены, но не смог сделать и надреза. Он стоял на подоконнике, глядя на разрушенный город детства. Но ударная волна от прилёта в его школу, отбросила его вглубь квартиры, оглушив на несколько часов. Он так и лежал у стены, глядя, как вокруг небольшой лужицы крови, что натекла из раны на его голове, копошатся мухи.        А смерть всё не шла.        Он нашёл любимую одежду переоделся в неё, чтобы хотя бы умереть в том, что не раздражало, взял с собой документы, чтобы его могли опознать, и немного воды, больше бы он попросту не унёс бы. Он долго смотрел на привычную обстановку, прощаясь. Потом просто вышел из квартиры и стал спускаться вниз. Это заняло несколько часов, потому что сил не хватало больше, чем на два пролёта за раз. Приходилось подолгу отдыхать перед новым рывком.       К утру он сполз на первый этаж. К вечеру дошёл до школы, к которой добегал за пять минут, будучи школьником. Он долго смотрел на разрушенное прошлое и надеялся, что сердце остановится. Но как бы ни болело, он не умер на месте, как хотел.       Тогда он поковылял в сторону выхода из города. Но не к безопасной зоне, а к той, где фронт ближе. Чтобы убило наверняка. Пусть даже это будет не быстро и мучительно. Он попросту не справлялся с навалившейся на него судьбой.       Смысла в его жизни толком не существовало и до того, как его страну попробовали разорвать. Родителей и родственников не было. Друзья оказались не друзьями, а в лучшем случае знакомыми. Коллеги забили на него ещё когда он приходил в себя в больнице, да и уволили его задним числом в день выписки. Бэкхён и тот исчез. И это стало последней каплей. Минсок лишь надеялся, что он хотя бы жив. Потому что Бэкхён был достоин лучшего. Самого лучшего. Может, потому он так и не решился ни в чём признаться.        Минсока не насторожили автоматные очереди. Он просто плёлся куда-то, куда несли его ноги в рассветной дымке утра. Он не смотрел по сторонам, да и смерть от пули, пожалуй, не такая страшная, как от оторванной конечности, да?       От удара об асфальт выбило дух, и Минсок закашлялся в тщетной попытке скрутиться в клубок. Сверху его крепко прижимало что-то тяжёлое. На мгновение показалось, что его накрыло стеной от рухнувшего дома. Или машиной. Но боль была слишком лёгкая, да и солнце слепило глаза с привычной для июля яростью. А вот тяжесть была тёплой и вполне себе живой. Над головой пролетел вертолёт. Затрещали автоматные очереди и стихли.        — Какого чёрта ты в районе уличных боёв, совсем жить надоело?       — Совсем.       — Чёрт возьми! Идиота кусок! Идём со мной. Голову пригибай, придурок.        Минсока вздёрнули на ноги и поволокли за собой, а он с тоской думал, что так и не умер. Ещё и попался военным, и теперь его либо запытают, либо эвакуируют. Ни того, ни другого Минсоку не хотелось.       — Лайт, кто у тебя?        — Гражданский. Сейчас разберусь с ним и к вам. Ранен? Есть хочешь? Воды?       — Спасибо. Ничего не надо. Я пойду.       — Стоять! Руки вверх!       С трудом Минсок поднял руки, покачиваясь от истощения. За спиной щёлкнул затвор, вынуждая замереть в позе, из которой хотелось свалиться лицом в пол. Он шёл к смерти, но вечно спотыкался на пути.       — Медленно повернись. Замри! Минсок, это ты?       Минсок удивлённо распахнул глаза и с трудом сфокусировал взгляд. Собственные ввалившиеся щёки будто приросли к языку, а ресницы казались пудовыми. Военный стоял в лучах солнечного света, будто сошедший с неба ангел. Минсок покачнулся в дурацкой попытке поправить несуществующие очки на носу. Он определённо и точно знал этот голос и теперь попытался вспомнить его, но мозги будто заржавевшие шестерёнки отказывались двигаться в сторону развития мысли. Он не успел озвучить догадку. Его обняли так крепко, что перед глазами заплясали круги. Остатков сил хватило, чтобы устало прошептать:        — Бэкхён, я так рад, что ты жив.        — Мне нужны медики с носилками, — словно сквозь вату заговорил Бэкхён в ответ на шипение рации.       Минсок тихо заплакал, вцепившись в форму Бэкхёна, не желая отпускать его, чтобы тот снова не исчез, оставив его наедине с самим собой. Если бы не усталость и измотанность, Минсок смог бы сформулировать всё, что навалилось на него с приходом подкрепления. Люди, вопросы, куча шума, много света, игла капельницы в вене, тёплые руки Бэкхёна по пути в военный госпиталь.       Он так долго шёл к смерти, а обрёл смысл жизни. Осталось его не потерять