Опиум

Миша оборачивал бутылочку с теплой смесью во второе полотенце. — Если ветер поднимется или сильнее заметет,  сразу домой, понимаешь, да? Какого-либо понимания на лице Андрея не наблюдалось — он корчил запакованному в теплый комбинезон и укутанному сверху в шаль Владику рожи. Миша безысходно вздохнул, всунул сверток с бутылочкой Андрею за пазуху и чмокнул Владика в порозовевшую пуговку носа. — Все, Миш, отдыхай давай, мы нормально погуляем. Когда Андрей выволок коляску, Миша закрыл дверь и снова безысходно вздохнул. Повернулся к зеркалу. Да, синяки под глазами такие, что никто не поверит, что он чист как предметное стекло без малого четыре месяца. Конечно, ни о каком отдыхе Миша не думал — надо было загрузить стиралку, снять высохшие пеленки, ползунки, чепчики, распашонки и прочие пинетки, прогладить их с двух сторон прогретым до предела утюгом и, если успеет, почитать пахнущую свежей типографской краской «Психологию вашего младенца: у истоков общения и творчества», которую Миша выклянчил щенячьим взглядом и потрясанием Владиком в читальном зале районной библиотеки. Без отрыва от обязанностей, Миша поглядывал в окно. На удивление хорошая по меркам Петербургского января погода к удивлению еще большему не переменялась. Покончив с глажкой, Миша вышел в подъезд покурить, накинув на плечи тяжелую песцовую шубу, которую Фиса наотрез отказалась забирать. Не хватало еще заболеть! Придется съезжать к родителям, чтобы не заразить Владика, а Дюша один не справится. Но и из подъездных щелей ветер не задувал. К книге Миша сварил кофе. Устроился на диване, подобрав под себя ноги в носках из собачьей шерсти — подарок тети Нади. Андрей с Владиком вернулись на сороковой странице. Неладное Миша почуял сразу — вместе с ними зашел Леша. Вид все трое имели румяный, довольный, а подозреваемые излишне. — Вы бухали что ли, емае? — принюхивался Миша, выдирая Владика из отцовских лап. — Да отметили чуток, не гони, Мих, — покаялся Леха, хрустя стягиваемым пуховиком. — Что ж вы отмечали? День граненого стакана? — продолжал бузить Миша, но тише. Нос у Владика не был холодным, значит, не застудили, не куксился, значит, накормили. Подув на ладони, Миша хотел проверить, не вспотел ли Владик, но обнаружил у него на шее новообразование. Гоня мрачные мысли и туша покуда успевшую забурлить ярость, Миша насколько мог быстро раскрыл капусту детских одежек. Бросить хмурый было проще, чем сейчас молча сменить подгузник, переодеть Владика и уложить в кроватку. Так же молча, но сверкая глазами, Миша вытолкал отца и дядю в кухню и закрыл дверь. — Ты моего сына потащил к ебаным попам, чтобы его в какой-то таз макали? — заорал он наконец. Но шепотом. — Не, ну а че? Пусть его бог тоже охраняет, не лишнее, — пробухтел Андрей. Но глаза виновато потупил в пол. — А сколько человек в этот таз макали до него, ты подумал? Там че угодно могло быть, туберкулез там, понимаешь, да? — Так вода ж святая, — попробовал успокоить брата Леха. — И ты, брат, Брут? Ладно этот мракобес, но ты-то куда? — причитал Миша, всплескивая руками, совсем по-бабьи. Руки пришлось всунуть в карманы трико от греха подальше. — Меня Князь крестным позвал, — предательски кивнул отец крестный на отца кровного. — Мишут, ну чего ты разошелся? Это просто традиция, — убаюкивающе сказал Андрей и, чувствуя себя сапером, предпринял попытку приобнять. — Почем опиум для народа, Князев? — не оценил Миша и ткнул под нос кулаком с зажатым серебряным крестиком на шелковой веревочке, — Только в пачках памперсов и банках смеси сразу считай? — Я думал... — совсем скис Андрей. — Когда в этой жизни ты думал, емае? Никаких попов чтобы у моего ребенка близко не было! И гладить теперь будешь ты!