Тяжкая дума

Я помню тот день, как будто проживаю его во сне раз за разом. Холодное лезвие прижималось к моей руке, не хотело словно отпускать, а по телу бегали приятные мурашки и дрожь. Я готовился надавить сильнее, провести тонкую полосу и забыться, глядя на алую жидкость, вытекающую из руки. Но мне помешали. Вновь. Опять. Снова ты. Зачем ты в столь неподходящий момент ворвался в мою комнату? На этот вопрос я более никогда не получу ответа. Твои глаза расширились, они были полны изумления и каплей беспокойства. Я плохо разглядел твоё лицо в тот момент, всё было настолько быстро. Но я помню, как ты подбегал ко мне, крича, какой я идиот, только ты не учёл одну делать: лезвие было прижато к руке. Ты попытался оттянуть остриё от запястья, но тянул ты не под тем углом. Ты оставил мне порез, который чуть ли не всю руку покрывал. Я испугался, ведь это я не планировал. Но капли крови, которые с каждой секундой вытекали всё сильнее — становясь полноценным потоком, излишне заворожили меня. Я с изумлением смотрел на кровь, мне было так чудно видеть, как именно я теряю её. Это был интересный опыт. Ты так быстро сжал своими ладонями рану, зовя на помощь моих родителей. О, нет. Зачем же? Мы могли и без них быстро её перемотать и забыть, но ты слишком сильно волновался. Ты старше, но до сих пор такой глупый. Мать и отец крутились вокруг меня, не ругая, а плача. А я только и делал, что молчал и пялился на тебя, взгляд стал постепенно размываться нахлынувшими слезами. Я держал как только мог ком в горле, дабы он не вышел из под контроля, но не смог. Я глядел на твоё испуганное лицо и плакал, ах, какое унижение. А твои глаза блестели на солнце, что уж, они и были как само солнце. Яркие, как будто пытались осветить мои. Они сравнимы с янтарём, в них даже доля зелени была. Насколько же мне нравились они.. Словно грядущий листопад, осыпающий мои тёмные волосы, а сами листья блестели на солнце. В этом осеннем саду никогда не бывало ни лета, ни зимы, постоянная тёплая осень, с прохладным ветерком. Я не стану врать, твои глаза меня завораживали. Ты всегда старался быть рядом, а я, будучи таким маленьким не понимал, зачем? У тебя был друг, но вы оба приходили ко мне, стучались в двери, отпрашивая у родителей, дабы сходить на прогулку. Странное чувство поселилось в моей груди, когда я бродил с вами по лугам и полям, когда глядел на ваши тренировки. Но смотря на твой профиль, как ты держишь сигарету во рту, делая небольшие затяжки и накручивая на палец усы — я точно могу сказать, что за чувство я чувствовал в детстве. Ты выдыхал противный дым, смотря на пейзаж города из огромных панорамных окон. А я, как дурак глядел облокотившись на руку, и боялся слово вставить о том, что моей дочурке совсем не нравится запах сожженного табака. Твои глаза вновь пронзили меня насквозь, а голос басистый разлетелся по большому кабинету: – Ринтаро, не пялься так.,- с мягкой улыбкой на губах говорил ты, подходя ближе и туша сигарету об мой стол. Я глядел грозно и высокомерно, но такой же хитрой улыбки сдержать не смог. Ты клал руки на мои бледные щёки, оставлял горячие следы губ на щеках, носу, лбу. Меня так забавляло то, что без моего разрешения ты не движешься дальше. Но в этот раз я на большее я и не рассчитываю, ведь сегодня ты решил нежно обнять меня, посадить на собственные колени и продолжать мешать мне работать. Я не был против. Но почему сейчас ты не улыбаешься, как тогда? Вновь выкуриваешь сигарету, кажется, уже третью, я не уследил. Холодный ветер колышет твои белобрысые волосы. Но что же это.. твои глаза потускнели. От них более не веяло теплом, солнце в них затянуло хмурыми тучами. Твои глаза меня не согревают больше. Никогда не согреют. Я властно восседал на могильной плите, а на ней выкроено моё имя, года жизни, а так же чуть желтоватая фотография. Мне более не больно, тепло твоё мне не нужно, но признаюсь: присутствие успокаивало покойную душу мою. Ты глядел на имя, проводя взглядом по каждой букве «Мори Огай.». Милый, милый прошу, услышь меня! Мне так больно видеть твои слёзы, стекающие по щекам. Это не моя вина, ты знаешь, как именно наступила смерть, только вот, я продолжаю вслушиваться в твой шепот, полный сожаления: – Огай, ты идиот.. Я знаю, что слова твои не наполнены гневом. Я знаю, как больно тебе. Несмотря на это, я медленно спускаюсь, поправляя шарф алый на своей шее, подхожу и сажусь рядом, проводя пальцами по шраму, пытаюсь стереть слёзы, но не выходит. В этот раз, враг был хитрее, я не смог должным образом себя защитить. Прости меня, Гэнъичиро, герой мой.