НАШ СОКРОВЕННЫЙ РИТУАЛ

      Противное чувство несправедливости растекается, как будто жгучей карамелью, где-то в подреберье. Опять меня недооценили, опять принизили перед коллегами! Не хочу кому-то что-то доказывать, не хочу тянуть одеяло на себя. Пошли вы нахуй. Люди настолько лицемерны и несправедливы, что нет никакого желания доказывать им, что они неправы в своих суждениях. Я устал. И опять они верят в то, во что хотят верить, игнорируя правду. Костя, ну что ты творишь? Зачем врешь людям в глаза, говоря им то, что они хотят услышать? Ложь, ложь, ложь. В каждом слове. И снова они боятся слова "Дьявол". Снова они прикидываются набожными, правильными людьми, лишь бы не связывать себя никоим образом с "адскими", "темными" силами. Молча ненавидя, молча презирая тех, кто сделал им больно, прикрываясь лицемерной маской всепрощения и благодати. Тьфу! Толику противно. Он же видит, какие чёрные души у тех людей, кто больше всех кричит о Боге... И могилу эту треклятую я бы нашёл! Если бы они подождали хотя бы, от силы, ещё минут пять... Испугались. Не стали слушать...       В совершенно поникшем, скептичном настроении захожу в просторный готичный зал, где всех нас ждёт очередное голосование. Скучно - знаю, что и кто скажет. Знаю, и не ожидаю ничего хорошего. Обидно, когда ты выполняешь свою задачу на все десять, выкладываешься на полную, хочешь искренне помочь людям, а тебя не хотят даже слушать. Как всегда. Ничего нового, собственно!       И опять Марат что-то спрашивает, отвечаю нехотя, пофигистично, пытаясь скрыть обиду и разочарование за глупой улыбкой. Но, когда вижу какие оценки выставляют мне участники испытания, то уже нет сил сдержать эмоций - в мгновение меняюсь в лице на виду у съемочной группы.       Дурак! Какой же я дурак. Ничуть не обидно. Ничуть не больно. Ага! Иисус страдал за свою правду, а я-то какого хера страдаю за свою? Я не ебучий Иисус же. И Толик лишь утробно хохочет за спиной над всей этой ситуацией. Не часто он так показывается без призыва - ему действительно весело сейчас, раз выдал мне своё незримое присутствие. "Чёрт", - непонятно зачем мысленно выругиваюсь я.       Тем не менее, после всех словесных перепалок между нами, за которыми я особо не слежу, настает черед моих коллег выставлять оценки. Не особо вникаю в комментарии, которые они отпускают в отношении Надежды Эдуардовны и Кости. Да и без особого энтузиазма жду своих, когда приходит моя очередь.       Три восьмерки, две девятки. И одна десятка. Самая неожиданная, и неожиданно, самая желанная из всех. Робкая улыбка на этих аккуратных и бледных губах, такая поддерживающая, она заставляет меня в первые за день искренне улыбнуться тебе в ответ. Интересно-то как. Мои коллеги оценили меня сегодня даже лучше, чем сами участники на испытании... И, вроде, становится чуть легче, капельку светлее на душе. Но затем вновь сыпятся эти обвинения в мою сторону, опять эти выгуливания "белого пальто", мол, не нужно плодить ненависть и отвечать на зло злом. Кто-то меня защищает, кто-то оспаривает мое предложение отомстить тем, кого я считаю виновными в случившейся трагедии... А я просто устал.       Зря вообще сказал о том, что я тоже хотел повеситься. Горько усмехнувшись про себя, отмечаю то, с каким рвением мои соперники давили на больное. И зачем я только открылся? Как всегда, наговорю лишнего, а потом сам же страдаю. "Язык мой - враг мой", - не устаю я повторять про себя.       Дебаты по поводу морали все ярче и ярче разгораются вокруг меня, пока я не подмечаю для себя, что ты как-то неестественно притих, потупив взгляд своих глубоких карих глаз.        Второе место? Да не так уж и плохо. Неплохо, но всё ещё обидно, ведь я знаю, что я достоин первого места больше всех сегодня в этом зале. Да и хер с ним.       - Хер с ним, - тихо и раздражённо выдыхаю я вслух, сам как-то того не заметив. Уже направляюсь в сторону гримёрки, как, вдруг, слышу над ухом глубокий бархатный голос.       - Эй, ты в порядке? - ты стараешься держаться от меня на подчёркнутом расстоянии, как-то даже слишком нервно сжимая в руке уже никому ненужный конверт с оценками.       Камеры уже выключили, расслабься, стесняшка.       - А что? Пришёл позлорадствовать? - криво улыбаюсь я в ответ, засовывая руки в карманы вельветовых брюк. - В кои-то веки твой заклятый соперник оступился. Радуйся, Дим, пока можешь.       Снова эта беззаботная ухмылка на моих тонких губах, снова балагурство и комедия, за которыми прячется боль всей жизни. Я уже давно привык, что на меня смотрят как на шута. Дурачок-простак - от меня не ждут многого, а я и рад оправдать ожидания многих, не закапываясь в глубину, оставаясь на поверхности.       - Влад, на самом деле, я бы хотел поговорить с тобой наедине, - как-то слишком серьезно и тихо тянешь ты, смотря мне прямо в глаза, и от этого взгляда меня прошибает током по всему телу.       Что ты творишь, Дима? Зачем смотришь так серьезно? Поправляешь полы своего безупречного черного пиджака... Твои слова совершенно искренние - я даже не сомневаюсь в этом ни на долю секунды. Иди ты нахуй со своим сочувствием и пониманием...       Смаргиваю с себя это мимолётное наваждение: - "Ну, пойдем, поговорим", - лишь буркаю тебе в ответ.       В каком-то бреду иду в гримёрку, чтобы забрать свой неизменный черный рюкзак и куртку, как в дымке сажусь с тобой в такси, которое ты заказываешь. Даже толком не знаю, куда мы едем. Почему-то я доверяю тебе на все сто процентов сейчас. Знаю, что не держишь у себя за спиной ножа. Именно ты, того, кого я все это время нарочно не воспринимал в серьёз, называя липовым чернокнижником, стажёром, кого шуточно обзывал, кого высмеивал, стараясь оттолкнуть от себя, как можно дальше. И лишь ты проявил ко мне сегодня сочувствие и понимание, когда все остальные экстрасенсы равнодушно отвернулись, с презрением, закатывая глаза.       Такси тормозит где-то только тогда, когда становится почти темно, и я наконец, понимаю, куда же мы приехали.       - Прости, что так своевольно привёз тебя сюда, - подаешь голос ты, когда за мной уже захлопывается дверца машины, и мы остаёмся совершенно одни у входа в Новодевичье кладбище в сгущающихся сумерках.       - И зачем всё это? - как-то бесцветно замечаю я, рассеянно озираясь на привычный пейзаж.       - Хотел тебя немного поддержать. Как коллега, - слишком поспешно добавляешь ты, смешно хмурясь из-под капюшона своей черной парки с красным тартановым подкладом.       - Ага. Открою тебе секрет, Дима, для этого не обязательно ехать на кладбище. Ты мог мне всё в гримёрке высказать, и я бы со спокойной душой уже ехал домой, - меланхолично лишь сильнее кутаюсь в темное полотно своей черной болоньевой куртки. От земли привычно тянет тяжёлой холодной энергетикой. Напротив меня эти завораживающие черные глаза, которые смотрят с какой-то тревогой и... трепетом?       Стоп. Хватит придумывать, Влад. Всему виной эти обострённые чувства, которые всегда захлёстывают с головой, когда я нахожусь на стыке миров. На кладбище все эмоции почти осязаемые. А, может, это и не мои чувства вообще?.. И только Толик тихо посмеивается невидимой тенью где-то рядом.       - Ты сегодня говорил очень тяжёлые вещи, - несмело начинаешь, подходя ко мне чуть ближе, чем следовало бы. - Я понимаю, что ты чувствуешь. Я много раз говорил с душами тех, кто хотел уйти из этого мира. И я бы хотел предложить тебе совместный ритуал, чтобы отпустить это...       Смотрю на твое решительное лицо и сосредоточенно сдвинутые брови на переносице, и не совсем точно осознаю, что ты вообще говоришь. В смысле? В смысле, ты предлагаешь мне бесплатно свою магическую работу? Свою добровольную помощь? Поддержку? Я был в полнейшем замешательстве. Что происходит? Толя, это все твои проделки?       - Я подумал, лучшее место для этого - самое красивое кладбище Москвы, которое тебе бы точно понравило-сь... - внезапно, ты осекаешься на полуслове, опасливо глядя на меня. Сейчас я вижу в тебе того самого юного и неопытного чернокнижника, которого увидел, впервые, когда мы только познакомились с тобой.       - Что-то я нихуя не понимаю, Дима. Ты решил поиграть со мной что ли? Так я сейчас абсолютно не в настроении мериться с тобой силами, или чего ты там удумал, - я отворачиваюсь от тебя, скрещивая руки на груди, нервно смотря себе под ноги. Это какой-то пиздец. Это ебучая ошибка.       Вроде, такие привычные слова, вроде так же саркастично вылетают из моего рта сами собой, но в них нет и грамма привычной оборонительной улыбки. Наверное, со стороны я выгляжу недостаточно не заинтересованным в твоем предложении. В груди у себя чувствую уязвимый ком оголённых нервов. Кажется, будто ещё пара твоих слов, и ты вскроешь мою грудную клетку, полностью распахнув её для себя, и, наглым взором своих почерневших глаз, упрешься в моё уязвимое, тревожно-бьющееся, сердце.       Ты не можешь не чувствовать моего волнения. Ты должен чувствовать здесь и сейчас то, как меня потряхивает. Если нет, то ты полная бездарность, Дима, как я и говорил!       - Влад, хватит, - ты уверенно и одновременно несмело касаешься моего локтя. - Выговорись, отпусти. Кладбище - лучшее место, чтобы отпустить программу суицида, ты же знаешь.       - А тебе какая разница, а? - зло отталкиваю твою ладонь от себя, разжимая замок из рук. Я и сам удивляюсь тому, насколько отчаянно горько звучат мои слова. Ощущаю внутри всепожирающее чувство обиды, и от этого слишком запоздало осознаю, что на глаза сами по себе наворачтваются жгучие слёзы.       А ты, как сходишь с ума в эту же секунду, бормоча что-то невнятное: - "Прости, я... Я не знаю, как так получилось... Мне всё снился один и тот же сон... Но это всё сейчас не важно! Я правда хочу тебе помочь, Влад", - хватаешься за мои плечи так, будто ты утопающий, будто это единственное спасение для тебя сейчас. Твои длинные бледные пальцы скользят по моей куртке, и ты жадно впиваешься в мое лицо своим взглядом. В темноте уже давно наступившей ночи, последнее, что я вижу, так это то, как зрачки полностью поглощают твою радужку.       Бедный Дима. Наивный Дима... Как же искренне ты хочешь мне помочь, не подозревая о том, какие порочные мысли в данный момент зреют в моей голове. Как же сейчас хочется послать все нахуй. Нахуй этот ебучий день, нахуй это ебаное голосование. Нахуй эту треклятую историю про мои попытки суицида. Единственное, что сейчас действительно важно - это твоё теплое дыхание в атмосфере холодного кладбищенского морока. Твои замерзшие пальцы на моей куртке. И, кажется, что время застывает, но нет, - это всего лишь мы застыли в неизменной позе, смотря друг другу в глаза.        Мне это снится? Я в трансе? Что за чертовщина происходит здесь и сейчас в моем сознании и моих чувствах? Какого хера я чувствую это и в таком размере к тебе, готичному принцу? Ты ведь должен меня здо́рово бесить, по идее...       Наконец, очнувшись от забвения, на какую-то долю секунды, я нахожу в себе силы отключить своё аналитическое мышление и послать всё и всех к чертям собачьим. И этой секунды хватает с головой. Резко, со всей своей силы, на которую я только сейчас способен, хватаю тебя за ворот куртки и грубо притягиваю к себе, чтобы впиться в твои мягкие аккуратные губы пошлым поцелуем, маскируя за животной страстью всё то, что ты итак, наверное, знаешь. Только не притворяйся, что не чувствуешь, как у меня дрожат колени. До дрожи хочется прижать тебя к себе, не отпускать, целовать и целовать до темно-фиолетовых засосов и кровоподтеков на бледной тонкой коже. Не описать словами мои чувства к тебе в эту минуту. За что мне все это, Дима? Что ты делаешь со мной? Ведь я не заслужил такого доброго отношения к себе с твоей стороны, и ты это знаешь.       Мучительно больно отпускаю твои губы, обречённо смотря в твои глаза с неизменной едкой ухмылкой на тонких губах. Только ты знаешь, какой у меня безумный взгляд в это мгновение. Ты и Толик. И ты скорее чувствуешь это, чем видишь. А я чувствую, что на этой холодной земле, во мне просыпается что-то очень тёмное, что-то очень сильное, то, что я прятал глубоко в себе всё это время. Все эти саморазрушающие эмоции снова захлёстывают меня. Господи, почему так больно в груди? Сердце, кажется, вот-вот выпрыгнет из грудной клетки. И причина этому - ты. Ты, Дима.       Я был готов услышать от тебя что угодно. Я был готов ко всему - презрение, отвращение, равнодушие, смех. Всё не то.       - Ты из-за этого хотел уйти? Из-за того, что не хотел принимать эту часть себя, да? - тихо шепчет твой бархатистый голос мне прямо в лицо. Приятный запах ментола и сигарет ударяет в ноздри. Ты всё также внимательно смотришь в мои глаза, с полным принятием. С искренним сочувствием, с пониманием... Ты читаешь меня с такой же лёгкостью и беглостью, как и свою проклятую чёрную книгу, Дима.       И я готов в эту же секунду обессиленно пасть к твоим ногам. Я готов боготворить тебя перед этими темными небесами. Ночью. На кладбище. В это злополучное новолуние, будь оно неладно... Ведь ты без слов понял то, что я годами копил в себе, чего не рассказывал никому и никогда, даже в своих самых страшных снах. Так вот что, оказывается, чувствуют участники испытания на съёмках... Вон оно как!       И, правда, чувствую, что, вдруг, слабею в твоих, на удивление, сильных руках: - "Влад!", - резко подхватываешь меня под плечи. - "Давай, вот так", - ты, и правда, как в моем видении минуту назад, аккуратно усаживаешь меня перед собой на колени, с одним лишь отличием - ты тут же поспешно сам опускаешься за мной. - "Эй! Ты как?" - твоя холодная рука ложится как-то по интимному мне на щёку.       - Признайся, Дим, ты привёл меня сюда на самом деле, чтобы убить и закопать прямо здесь, на этом же кладбище, - вяло улыбаюсь я одними губами, затуманенным взглядом смотря тебе прямо в глаза. "Какой же ты красивый", - в голове крутится только это, снова и снова, как поломанная пластинка, чёрт возьми! И это даже не про твою внешность сейчас, потому что я совсем тебя не вижу в темноте, я только чувствую твою бешеную, харизматичную энергетику. Это всё, что я сейчас могу - беспомощно смотреть сквозь темноту на тебя и чувствовать. Эти чёртовы неправильные эмоции. Так не должно быть. Только не так и не со мной. Только не с тобой рядом. Ведь у меня есть Ленка и...       - Я хотел показать тебе, что любые эмоции правильные, если ты их чувствуешь. Мне ли тебе объяснять, Влад? Ты должен сам это знать, ты ведь тоже с ними работаешь. Ты их чувствуешь. Нет правильных и неправильных эмоций, - ты аккуратно берешь мою ладонь в свою левую руку и, расстегивая молнию парки, прижимаешь к своей груди. Через плотную ткань костюма, я ощущаю как бешено заходится твое сердце.       - Какого чёрта ты делаешь? - слёзы слишком обжигающим потоком льются по моим замёрзшим щекам. Я не в силах остановить их сейчас. И мне даже не стыдно, что ты чувствуешь их своей ладонью, которую ты таким привычным движением, да-да, снова прикладываешь к моему лицу.       Холодно, нестерпимо холодно. Холод идёт и от земли, и от твоей руки. Твои кольца на пальцах обжигающе холодные. Я закрываю глаза, полностью доверяя, отдаваясь во власть ощущений. Концентрируюсь на них, что есть сил. Мы с тобой одни, только вдвоем на несколько километров вокруг. А от твоей груди идёт такое сумасшедшее тепло, что я не сразу замечаю в своей грудной клетке точно такое же. Идентичное.       - Теперь понял? - тихо подаёт голос чернокнижник напротив меня. Мои веки непроизвольно подрагивают, открываясь. А ты сидишь все так же, неподвижно, напротив меня на коленях. Глаза закрыты, одной рукой держишь мою ладонь у себя на груди, другой - все ещё бережно обхватываешь скулу.       - Да, понял. Ты сюда своих суккубов-инкубов призвал, - тихо шепчу я, внезапно, охрипшим голосом, который непозволительно громко разрезает тишину между нами. И это моя последняя попытка отшутиться от всей ситуации. Лучше беги.       Могу ли я тебе верить, Дима..? А, знаешь? К чёрту! Если это всё сейчас была какая-то твоя изощрённая пытка, шутка, розыгрыш, то я готов к этому. Готов сломаться перед тобой, готов умолять тебя, лишь бы ещё хоть раз почувствовать твои сладкие губы на своих.       - Ты и сам прекрасно знаешь, что никакого ритуала не было, мы здесь с тобой одни, - я с замиранием сердца слышу такую же пробивающуюся хрипотцу и в твоём бархатистом, обволакивающем голосе.       С какой-то ёбанной, отчаянной надеждой я смотрю в темноту перед собой. Я беспомощен перед тобой, всё, что я сейчас могу - хвататься за тебя. Наощупь, интуитивно, слишком нежно, рукой, которая каким-то образом оказалась уже окончательно под твоей курткой, сжимать худые ребра.       - Дима, я не смогу остановиться, ты понимаешь? Я боюсь себя таким, - надломленно шепчу тебе куда-то в шею. Собственные руки ощущаются как-то странно - они железной хваткой прижимают тебя ко мне, и это единственное, чего я хочу сейчас больше всего на свете.       - И не нужно. Я не боюсь тебя, Череватый, - твой голос сквозит такой неприкрытой сексуальностью и силой, что во мне что-то окончательно ломается за сегодня. В груди так сладостно больно, что я издаю еле слышный стон, когда наконец снова впиваюсь в твои мягкие холодные губы. Рука сама тянется к длинным черным волосам на затылке, крепко, но бережно хватаясь около корней.       Матвеев, ты такой открытый сейчас, такой податливый. Движения плавные, но не манерные, в них нет сейчас твоего привычного наигранного рисования. Наше объятие слишком интимное. Твои такие простые, невинные касания, - шея, колени, плечи, - они через чур крышесносные для меня.       - Замерзнешь, - сбивчиво шепчу я, пытаясь отдышаться во всем этом безумии, когда замечаю, что твоя парка окончательно сползает с хрупких подрагивающих плеч.       - Мне кажется, я горю, Влад, - ни на секунду не задумавшись, выдаёшь ты, дрожащим от холода голосом. "А, может, и от меня?" - мне нравится думать в таком ключе о тебе сейчас.       В каком-то мучительно-долгом бреду нам все же удаётся вызвать такси аж с третьего раза. За это время меня прорывает предложить тебе свою куртку несколько раз, и я еле слышу в твоём голосе застенчивую улыбку, когда ты отказываешься.       Не русского вида, угрюмый дядя таксист слишком пристально косится на нас в зеркало заднего вида. То ли потому, что мы сидим слишком близко с тобой, то ли потому, что ненароком касаемся коленей друг друга; то ли, он сам не понимает каким хером умудрился на свою голову забрать нас, таких пыльных и грязных, в час ночи с кладбища.       Дорогу до двери твоей квартиры я вообще помню смутно, веришь? Могу лишь четко и подробно описать материалы всех поверхностей. В основном, потому, что нетерпеливо и жадно прижимаю тебя, то к стене подъезда, то к двери лифта, то к обоям в прихожей комнате, где мы с тобой молниеносно избавляемся от обуви.       Так правильно и так приятно сейчас медленно раздевать тебя - я получаю от этого какое-то дикое сексуальное наслаждение. Плевать, что было до, и что будет после, сейчас ты только мой. Такой отзывчивый, на каждое мое движение. Плавишься в моих крепких руках, которые так и норовят дотянуться до всего, до чего только могут. Я сбился со счета уже по какому кругу целую тебя... Губы, щеки, шея, плечи; губы, щеки, шея, плечи. Губы... Как какой-то безумный транс, как ритуал преклонения перед тобой, и, вот, я по-настоящему опускаюсь на колени. Хочу боготворить тебя, хочу собственноручно доставить на седьмое небо, заставить достичь тебя пика блаженства. Чтобы твои сбивчивые вздохи стали громче, чтобы ты шептал моё имя без остановки, как молитву.       - Влад, если не хочешь... - ты аккуратно приподнимаешь мой подбородок, и смотришь в глаза. Сверху вниз. С таким желанием, что мой живот скручивает в тугой каменный узел.       - Но я хочу.       На тебе уже нет рубашки, так что в приглушенном свете настенной лампы, я вижу все твои чернильные рисунки на теле, беспокойно подрагивающий живот и грудь, от сбившегося дыхания. Тянусь к тонкому ремню чужих черных брюк даже слишком уверенно. Будто каждый день это делаю. Откуда во мне всё это? Одержимость? Порча? Проклятие? Я не чувствую абсолютно никакого воздействия с твоей стороны на меня сейчас, кроме самого естественного, бытового - ты чертовски красив и сексуален. И это кружит мне голову похуже любого приворота.       Это мой первый раз и, чёрт, ты это знаешь. Первый ли я у тебя? Как далеко ты заходил, практикуя свои сексуальные ритуалы? Чувствовал ли ты такое раньше, до меня? Твои ноги так же предательски подкашивались, Дима?       В груди, как черный уголёк, вдруг, уже тлеет осколок ревности. Хочу стереть из твоей памяти всё, что было до. Всех, кто был до меня. Ты так пошло стонешь, пока я неумело продолжаю трахать свой рот. Надеюсь, тебе действительно хоть каплю приятно.       - Влад... Я сейчас, - хрипло выдыхаешь, вдруг, этим своим чертовски идеальным голосом в моё ухо, наклоняясь. Слишком быстро. Неужели тебе, правда, настолько приятны мои неумелые касания? От одной этой мысли я уже готов взорваться... Блять... Блять. Блять!       Этот лихорадочный румянец на бледных худых щеках, затуманенный, совершенно дикий взгляд, то, с каким отчаянием ты хватаешься за меня, чтобы не упасть. Неужели я тому причина, Дима?       Я сделаю всё. Всё, что захочешь. Для тебя - всё, что угодно. Ведь ты принял меня таким, какой я есть. Увидел меня насквозь, услышал мой внутренний зов. Если бы ты попросил меня убить кого-то сейчас, то я бы не задумываясь сделал это для тебя. Нет, во имя тебя. Но я лишь молча отстраняюсь. Обхватываю тебя ладонью у основания, облизываю свои пальцы, чтобы секунду спустя войти ими внутрь. С жадностью впитываю твои эмоции, слившись взглядом с твоим лицом. И ты с протяжным стоном кончаешь мне на футболку, выгибаясь, а я следом за тобой. Так ни разу и не прикоснувшись к себе. Кончаю себе в штаны, просто созерцая выражение истинного наслаждения у тебя на лице. И мне даже почти не стыдно - это какое-то помешательство, в котором ты жарко шепчешь моё имя.       - Вла-а-ад... - в твоём стоне я слышу всё. Каждое грёбанное значение, которое ты вложил в эти четыре буквы. И твоё нестерпимое желание, и трепетное признание, и похотливую мольбу.       Сердце от чего-то сладко щемит, отзываясь на звук твоего бархатистого голоса. И я, впервые в жизни, слышу, чтобы мой голос настолько предательски дрожал от чувств: - "Нам нужно в душ", - на несколько долгих секунд повисает тишина.       - Да, ты прав, - ты, вдруг, как-то слишком неестественно отстраненно ведёшь себя, для того, кто ещё минуту назад пошло стонал и призывно выгибался. А я смотрю на твои немного скованные движения, не в силах оторвать взгляда. Хрупкие ключицы, широкие плечи, плоский, подкачанный живот, острые скулы. Я просто скользил по тебе восхищённым взглядом, который был лишён какой-либо пошлости сейчас. Такой совершенный, такой настоящий, такой... нужный. Я так долго жаждал тебя.       - Череватый, не смотри на меня так, - тихо и как-то грустно тянешь ты, поднимая свои вещи с пола.       - Почему же?       - Уж точно не нужно, чтобы я влюблялся в тебя, - прикрываясь своими вещами, ты нерешительно стоишь и смотришь куда-то в сторону. Куда угодно, лишь бы не на меня.       Только теперь, я, кажется, понимаю в чём дело. Медленно поднимаюсь, нависая над тобой. Всё так же, завороженно смотрю на тебя, не отрывая взгляда от точеного, идеального профиля.       Ты, как ожившая скульптура Бога... Ты такой лжец, Дима. Ты же знаешь, что я чувствую к тебе. Уверен, ты уже всё прочитал в моих глазах. Без остатка. Ещё до нашего сегодняшнего разговора с тобой. Ты ведь сам мило улыбался мне, наигранно спорил, кокетничал, сам пришёл ко мне сегодня, сам открылся. Так, почему отворачиваешься сейчас? Неужели получил от меня всё, что хотел?       - Тебе не нужно, Дим, или кому? - я бережно касаюсь тыльной стороной ладони твоей гладкой щеки, заправляя непослушные пряди смольных волос за ухо. И ты, всё-таки, несмело, но возвращаешь на меня свой космический, глубокий взгляд карих глаз.       - А тебе? - ты еле шепчешь, твои ресницы несмело подрагивают, когда ты находишь мой взгляд. И, вместо ответа, я припадаю нежным, спонтанным поцелуем к твоим губам. Боже, сколько отчаяния, сколько надежды в этих твоих трёх слогах! Теперь уже твоя очередь смотреть на меня во все глаза, хаотично изучая своим растерянным взглядом моё лицо, в попытках найти там ответ на свой вопрос.       - Ты знаешь, - в моих словах сквозит какая-то непреклонная сила. Откуда она вообще взялась? Ведь это именно ты уверял меня час назад, Дима, ты вселял в меня эту веру. Неужели отдал мне всю свою уверенность без остатка, не оставив и каплю себе?       - А Лена? А Лев? - с какой-то злой обречённостью в голосе произносишь ты, нервно бросая вещи обратно на пол. И я в первые вижу тебя таким, вижу в твоих глазах подступающие слёзы бессилия - твоя маска снежного короля треснула, Дима, вместе с моей маской шута. А ведь всего минуту назад мы были по-настоящему счастливы...       И, вот, ты стоишь здесь и сейчас передо мной абсолютно нагой, как в прямом, так и в переносном смысле. Ты такой уязвимый в данный момент времени. Знаешь, ты такой смелый. Откуда в тебе столько ментальных сил вообще говорить об этом всём? Даже сейчас ты в первую очередь думаешь обо мне. Похвально, но не поздно ли для этого, Дима?       - Я... я всегда их любил и буду любить, - запинаюсь, но лишь на секунду, и ты нисколько не меняешься в лице. Ничего другого ты и не ожидал услышать, верно? Но всё равно как-то по-наивному тянешься, хватаешь мои руки, заглядывая глаза в глаза. А я не даю тебе задать твой главный вопрос, опережая своим молниеносным ответом. - Люблю.       По твоим щекам в ту же секунду текут ебучие слёзы, которых там нахуй не должно быть. Я больше никогда не хочу видеть, как ты плачешь из-за меня, слышишь, Дима?! А ты исступленно киваешь, будто правда слышишь мои мысли. Может, и правда, слышишь. Я уже ничерта не понимаю.       Настолько бережно, насколько я вообще, блять, умею, я обхватываю твои щеки ладонями, смахивая соль с твоих щёк: - "Ты слышишь меня? Люблю".       - Я... Мне... Мне снился сон... - ты буквально давишься собственными слезами. - Один и тот же... Я так давно... хочу тебя, - сбивчиво тараторишь, а я лишь молча скидываю, наконец, с себя липкую футболку, чтобы прижать тебя к своей груди. - Ты... Я не знал, что ты... - заходишься в ещё больших всхлипах ты.       Я не знаю, что делать в таких случаях, никогда не знал. И сейчас я совершенно не знаю, как успокоить твою истерику. Но я делаю единственное, что мне сейчас подсказывает моё сердце - целую тебя слишком нежно, слишком трепетно. Я не знал, что вообще способен на такие чувства. Наверное, именно этого я так отчаянно и боялся в себе тогда, в том далеком прошлом. Думал, что это нечто совершенно темное, порочное, что нужно это убрать, уничтожить. Любыми способами. А всё это время, я, оказывается, так отчаянно боялся проявлять именно светлую часть своей личности. Я ведь не такой на самом деле. Я такой только для тебя, только с тобой, Дима. И я хочу быть лучше. Для тебя.       Когда мы оказываемся с тобой на твоей широкой просторной кровати, покрытой черным постельным бельем, абсолютно голые, то время уже потихоньку близится к рассвету. От твоей влажной кожи пахнет свежим гелем для душа, да и от моей - точно также. Ты такой сексуальный в приглушенном, теплом свете, зажженных тобой, свечей. Так близко, ты отчаянно целуешь меня, наваливаясь сверху всем своим весом, обхватывая меня рукой по всей длине. И для меня сейчас нет ничего приятнее чувства этой тяжести на теле. Я уже давно не слежу за своими руками - они везде. Я хватаю твои плечи, волосы, шею. Очерчиваю изгиб упругих ягодиц руками, чтобы сильнее прижать к себе. Ты бесстыдно искренне стонешь, полностью отзываясь на мои интуитивные ласки.       - Пожалуйста, Влад... - неужели это ты умоляешь меня сейчас, Дима? Ты, Дмитрий Матвеев, такой холодный и неприступный. В твоём взгляде не осталось и следа от этой твоей привычной отстраненности.       - Это ведь тебя обычно умоляют, - как-то даже насмешливо выдыхаю в твои губы, намеренно дразня, припоминая тебе все твои колкие пошлые фразочки разом.       - Все правильно, ты будешь умолять меня, насаживая на свой твердый, горячий член, - ты заводишься с пол оборота, поддаешься на мою провокацию, шепчешь, обжигая мятным дыханием. И в твоих глазах мгновенно вспыхивает отражение пламени десятка свечей - я вижу истинный дьявольский облик твоей души. Ты будто сам превратился в инкуба в этот момент. Может, я сплю дома в своей кровати, и всё мне это только снится?       Нет, ты вполне реальный, осязаемый. Ласкучий, словно чёрный бездомный кот, изголодавшийся по вниманию. Я опрокидываю тебя на кровать одним лёгким движением - ты даже не сопротивляешься. Мои руки дрожат, как проклятые, но ты этого даже не замечаешь, когда я тянусь влажными пальцами ко входу, чтобы вставить тебе внутрь. Такой отзывчивый и податливый, ты плавишься под моими прикосновениями. Я хочу взять тебя прямо сейчас, отдав всего себя без остатка, без остановки, пока не упаду без сил и чувств, до потери сознания от усталости...       Как в каком-то пьяном трипе, я то подливаю больше смазки, то увеличиваю количество пальцев в тебе, то ласкаю твой каменный член. До сих пор не верится, что это происходит на самом деле. Терпеливо и настойчиво я из последних сил держусь, чтобы не сорваться и не отыметь тебя прямо сейчас. А затем слышу твой тихий голос, и он, как спусковой крючок, что заставляет, натянутую до предела, струну, наконец, порваться.       - Влад, иди ко мне...       Я возбужден до самого предела, что абсолютно не конролирую себя. С неимоверной силой хватаю твои запястья рукой, что завтра на них наверно появятся синяки. Прибивая тебя своим телом к кровати, я наконец вхожу, смыкая вторую руку на твоём разрисованном горле. Кажется, будто ты не понимаешь, что происходит, теряешься в ощущениях, лишь приглушенно постанывая, прикрыв глаза. И я начинаю двигаться, размашисто, неспешно, медленно - стараюсь почувствовать тебя, понять где тебе приятнее. Моя ладонь покидает твой подрагивающий кадык, и я переплетаю пальцы обеих наших рук мертвой хваткой, прижимая тебя к матрасу, будто от этого зависит моя жизнь. Хотя, почему будто? Мне всё мерещиться, что ты сейчас очнешься от забвения, что ужаснешься тому, что мы делаем, грубо оттолкнешь от себя. И я не найду в себе сил противиться твоей воле, я умру в этот же самый момент. Умру внутри, а потом точно пойду и повешусь где-нибудь под мостом...       Это какое-то помешательство, я помешан на тебе, Дима. Теперь я правда не найду в себе сил остановиться - я просто никогда не смогу отпустить тебя. Это какая-то больная любовь, ненормальная. Между нами дикая, одержимая страсть. Я знаю, мы оба грешники с тобой, и мы будем гореть в аду. Вместе. Ты так сладко, протяжно стонешь, шепча моё имя своим бархатным голосом, под наши пошлые шлепки. А я всё вдалбливаюсь в твое тело - резко, ритмично, так как тебе нравится. Мои губы повсюду: твоя грудь, губы, шея. Ты, откровенно говоря, наслаждаешься этим, бесстыдно смотря мне прямо в глаза. И, ловя твой темный, порочный взгляд, несдержанно кончаю - это становится последней каплей для меня. А ты тут же следуешь за мной, обильно выбрызгивая себе на живот с протяжным горловым стоном.       Взгляд глаза в глаза. Надеюсь, ты всё ещё не жалеешь о том, что только что произошло, - я нет. Склоняюсь к тебе, обвивая крепкой хваткой под рёбра. Твои губы, наверное, очень саднит от моих укусов - они чертовски алые. Но я всё равно целую тебя, очень чувственно и нежно, так как никогда не умел до этого. Кажется на твоей шее пара фиолетовых засосов, как удобно, что их почти не видно на твоей тёмно-серой татуировке.       - И я тебя, - ты оставляешь незаметный след на моей щеке своей ладонью, когда несмело признаешься глаза в глаза в своих чувствах. Я все ещё в тебе в этот момент. Кажется, мы и не смеем говорить ни о чём таком более открыто. Полунамеки, полуулыбки, полупризнания, - у нас с тобой всегда было всё на двоих поровну.       Я обессиленно валюсь рядом с тобой на смятые влажные простыни, ловко избавляясь от использованного презерватива. Чувствую себя сейчас самым обычным и самым счастливым человеком в мире: - "Ты сумасшедший, Дима, и знаешь, что самое херовое?"- начинаю я, было, задумчиво перебирая пряди твоих чернильных волос.       Любопытно сверкая глазами, ты приподнимаешься на локте, придвигаясь ко мне ближе, будто я сейчас расскажу тебе самую важную сакральную хуйню во всей Вселенной.       - Это заразно, - выдаю я, с абсолютно счастливейшей улыбкой на губах. А затем скрепляю наше общее обещание друг другу поцелуем, завершая тем самым важнейший и сокровеннейший ритуал для наших воплощений в этой жизни.