В комнате с распахнутым настежь окном сидели Виктория и Дамиано. Держа в руках то цельную бумагу, то изорванные кусочки исписанной макулатуры, Вик взглянула на вокалиста, стоящего у окна с сигаретой в руках.
— Дами, черт возьми, что тебе не нравится?! Текст прекрасный, мы уж с остальными разберемся как его можно обыграть.
— Паршивый, — прокомментировал вокалист, пуская в воздух струйку дыма.
— Ну-ну, — басистка покачала головой. — Итан! Томас! Идите сюда!
— Что ты… — не успел Давид договорить, как в комнату ввалились барабанщик и гитарист.
— Что стряслось? — поинтересовался Торкио, убрав выбившуюся из пучка прядь за ухо.
— Ты только посмотри на него, — Вик ткнула указательным пальцем на вокалиста, другой рукой передавая цельный лист с текстом в руки барабанщику. — Говорит, что текст паршивый.
— Да ну? Вот послушайте… — прочистив горло, барабанщик принялся петь одну из строчек.
— Итан, погоди, сейчас уши в трубочку свернутся! — смеясь, закричала Виктория, а вместе с ней рассмеялась и вся компания, у вокалиста от смеха выпала на ковер сигарета, и тот чертыхнулся, а остальные рассмеялись еще громче.
— Вы просто не цените моего таланта! — обиженно возразил Торкио.
— Ох, ну, прости, Эдгар, — усмехнулся Томас. — Может, поедем куда-нибудь? А то от этих репетиций уже голова кругом, — делано пожаловался Раджи, положив руку на лоб.
— Устал? Да что ты, бедняжка… — Вик состроила грустную гримасу.
— Так. Ладно вам, — Дамиано потрепал басистку по макушке. — Поехать, неплохая идея, я могу взять с собой Джо?
— Почему бы и нет, — согласились музыканты.
— Тогда я — за.
— Отлично. Ребят?
— Конечно, едем! — хором ответили барабанщик и басистка.
Музыканты вышли из комнаты, оставив вокалиста в одиночестве. Давид взял телефон в руки, положив обрывки текста на стол и затушив о пепельницу сигарету, набрал возлюбленную, и спустя несколько гудков девушка взяла трубку.
— Привет, милая. Поедешь с нами в клуб?
— Почему бы и нет, вечерних встреч нет, так что я свободна.
— Отлично, я заеду за тобой.
— Хорошо, милый.
Каждые нотки ее голоса пробуждали в нем желание жить и творить, каждое сказанное ею слово он поглощал, словно губка, каждая проведенная с ней секунда давала ему частичку вдохновения. Даже сейчас, собираясь в очередную поездку, он думал только о ней, как приедет, сожмет ее в объятьях и больше не захочет отпускать. Она — само великолепие. От этого, он не отречется никогда, казалось, она была именно тем лучиком, что в трудное время заглядывал в окно и подавал пример, что даже если ты больна и ежедневно страдаешь, то можно жить полноценно и даже приносить пользу обществу именно поступками, а не простыми, ничего незначащими, словами.
Воодушевленный вокалист, надев черные кожные брюки и белую майку, вышел из дома и, сев в машину, построил путь до дома девушки. На данный момент они не жили в месте, и одной из причин являлась его высокая загруженность. Ребята поводили сутки в студии, записывая и перезаписывая множество раз то один и тот же куплет, то целую звуковую дорожку, из-за чего нередко ссорились. Но и девушка не оставалась без работы: с продвижением в массы собственных феминистских идей и целей, добиваясь того, чтобы государство освещало проблемы девушек, помогало им в борьбе с эндометриозом и прочими болезнями женской репродуктивной системы, она постоянно участвовала в различных конференциях, а также не оставила свою карьеру фотомодели, что тоже способствовало уменьшению свободного времени. Дорога казалась мучительно долгой, было чувство, что они не виделись уйму лет, хотя прошло всего пару недель с их последней встречи. Наконец заветный дом. Когда Дамиано вышел из автомобиля, то сразу устремил свой взгляд к окну девушки с зелеными ставнями, из которого виднелись очертания белоснежной тюли и были видны лепестки розовых лилий. Давид улыбнулся, приметив цветы, подаренные девушке на прошлой неделе, и направился в подъезд.
Вбежав вверх по ступеням, перед входом в квартиру, у лестницы, он увидел Джорджию, облаченную в черное платье-мини, ее плечи укрывал сумеречный пиджак, сетчатые колготки и туфли того же цвета на платформе, также в ее руках был небольшой клатч. Он застыл на несколько секунд, плененный притягательным ароматом магнолии и нероли, исходившим от девушки, прежде чем осмелился приблизиться. Подойдя к девушке, он обхватил ее талию и кротко поцеловал в качестве приветствия, после чего посмотрел в лицо девушки и приметил безупречный макияж, состоявший из: подкрашенных ресниц, которые были напоминали крылья бабочки, небольших острых стрелое, придававших взгляду девушки загадочности, и алой помады, на которую сложно было не обратить внимания. В совокупности весь образ девушки походил на образ роковой красотки, которой она, по сути, и являлась.
— Пойдем, — позвал вокалист, обхватив ее талию, после чего прибавил. — Ты сногсшибательна, милая.
— Спасибо, — смущенно ответила девушка.
Спустившись с лестницы, пара села в машину, и они отправились за остальными участники бессонной ночи, настигающей их. Всю дорогу пара оживленно общалась о прошедшей неделе, не опуская рук друг друга, и, когда же они только подъехали, то в окно постучалась Виктория, крикнув:
— Сколько тебя ждать-то можно?
Одетая в свой излюбленный полупрозрачный костюм с перьями на рукавах, девушки села в салон автомобиля, куда позже поместились и остальные, нельзя было не заметить, что Томас и Итан все же решили одеться более скромно, с уклоном на повседневность, в отличие от своей подруги-тусовщицы. Все время поездки до клуба компания напивала самые разнообразные песни, а Джорджия будто являлась участником группы, не отличалась от музыкантов предпочтениями в музыке и подпевала вместе с ними каждую песню, в дороге не скучал никто и многие даже не заметили, как прошло больше получаса.
Когда же музыканты наконец оказались у входа в клуб, то Томас предложил припарковать автомобиль, на что Дамиано охотно согласился. Компания зашла в клуб, не дожидаясь Томаса, и при входе по ушам сразу же ударил ритм музыки, сиюминутно синхронизировавшись с ударами сердца, а на танцполе уже во всю кружилась итальянская молодежь, казалось, что музыка и вовсе внутри тебя, как и у танцующий под световым дождем, неоновые лучи разнообразный оттенков быстро мелькали, что составляло дискомфорт непривыкшим глазам. Один из официантов поводил компанию в VIP-ложу, куда в последствии пришел Томас. Джорджия, переплетя свои длинные пальцы с бордовыми «коготками» с пальцами вокалиста, слушала энергичный монолог басистки, но вскоре их прервал официант, принесший напитки и разнообразные закуски. Вечер пролетал незаметно за разговорами, в которых Джо и Вик затронули тему феминизма в Италии, а парни обсуждали музыкальные инструменты и недавний концерт, который был невообразимых масштабов, и танцами, Де Анджелис и вовсе смогла постоять за DJ-пультом, развлекая всех посетителей клуба, включая своих друзей. После бурного отдыха компания вышла на улицу, собираясь ехать домой, однако ребята обнаружили, что никто из них не додумался остаться трезвым, чтобы отвезти компанию обратно.
— И что нам делать? — поинтересовалась нетрезвая Вик, оперевшись на Итана.
— Я поведу! Я стеклв, как трезвышко!
— Если серьезно, то вызывать такси, — смеясь, предложила Джорджия, стоявшая в объятьях вокалиста.
— Это логично. Ладно, может, кто-то уже вызовет?
— Давай я, — Дамиано достал из кармана телефон. — Идите, заберите пока вещи из машины.
— Ага, сейчас Томасито быстро до дома довезет! Правда, Томи? — Вик, не теряя игривого настроения, предложила то же Итану, взглянув на угрюмого барабанщика, но тот лишь что-то буркнул себе под нос и, сложив руки на груди, пошел вдоль тротуара, вокалист улыбнулся.
— Ты чего? Тут решил остаться? — обернувшись спросила Вик.
— Сейчас покурю и тоже пойду, — только вокалист и успел сказать, прежде чем с его губ пропала зажженная сигарета, оказавшись во власти девушки.
— Ладно, Томас, давай за руль, а то пока его дождешься! — крикнула девушка, пихнув гитариста.
Голос Виктории постепенно удалялся, Давид посмеялся. Он просто хотел насладиться этим моментом, когда они все вот так вместе, никаких проблем, никаких забот, лишь он и они, те самые люди, благодаря которым он мог жить, а не существовать. Дамиано был несказанно счастлив, что наконец выбрался куда-то за пределы душной студии, все были радостны и веселы, никаких негативных мыслей или ссор, все снова, как в старые добрые школьные годы, когда они собирались на кружках или у кого-то дома, сочиняя маленькие песенки, но не считая это чем-то грандиозным, но все же у каждого в душе тлело желание прославиться, ему было комфортно с ними и этот вечер, перетекший в ночь, казался идеальным. На другой стороне улицы виднелась лавка с плюшевыми игрушками и Дамиано, приметив маленького бежевого медведя, повернулся к девушке:
— Смотри какие мишки, хочешь? — Давид взглянул на возлюбленную, выпустив последнюю струйку дыма с губ, когда друзья скрылись из вида.
— Что ты со мной, как с ребенком? — игриво возмутилась Джорджия. — Может, и хочу… — она лукаво улыбнулась.
— Подожди здесь, скоро буду.
Улыбнувшись Давид дождался зеленого света светофора и перешел на другую часть дороги. Купив у продавца маленького бежевого мишку, он ожидал Солери прямо у конца перехода, как раз на той стороне, где должно было появится вызванное такси, широко раскинув руки. Девушка подождала несколько секунд, чтобы перейти дорогу на зеленый сигнал, и когда тот загорелся, она, широко улыбаясь, начала движение. Дамиано уже представил, как крепко обнимет возлюбленную, скажет: «люблю» и подарит миниатюрную, плюшевую игрушку, но какое-то странное чувство, трепещущее в груди, не давало покоя. Из подземной парковки выехал черный автомобиль, который был подозрительно знаком. Вглядевшись в затонированные стекла и увидев внутри машины своих друзей, вокалист не успел и пошевелиться, прежде чем автомобиль за считаные секунды набрала обороты, за рулем и вправду сидел Томас, но…
В мгновение ока автомобиль выехал на встречную полосу и врезалась прямо в подъехавший к переходу автобус, сбив девушку. Неистовый крик разнесся по улице. Ноги стали ватными, сознание отказывалось верить в происходящее, вокруг начали собраться паникующие люди, а Дамиано бросил игрушку и выбежал на проезжую часть, упав на колени на грязный асфальт. Он схватил бледную, еще теплую ладонь возлюбленной, что торчала из-под колес, его горло раздирало от неистовых криков и рыданий, слезы сами собой полились по щекам, оставляя дорожки потекшей подводки. Его пульс оборвался в тот же момент, что и пульс девушки, его сердце перестало биться тогда же, когда не стало Джорджии. Он готов был остаться здесь с ней и, не отпуская ее ладонь из своих рук, кричать и кричать, что есть мочи, ведь единственный лучик света, что был в этом жестоком мире непроглядных туч, в мгновенье безвозвратно угас. Страшно было поверить в происходящее, Дамиано закрыл глаза, вцепившись в собственные волосы, но, когда снова открыл их, то увидел ту же картину, что и до этого: ее рука и лужа крови. Он закричал еще громче, чтобы хоть как-то избавится от боли, что насквозь пронзила сердце, а из легких выбила весь кислород. В голове, будто в калейдоскопе, крутились совместные воспоминания, как она делала его счастливее, и обо всех тех безумствах, которыми они занимались, от собственных мыслей становилось еще больнее, а рыдания становились еще более горестными. Он вспомнил ее слова: «На случай смерти. Все, чего я хочу, это что бы ты не грустил, когда я уйду, есть лишь одна вещь, о которой, надеюсь, ты знаешь: я очень тебя люблю и даже когда уйду, все еще буду любить». Было страшно представить, что будет дальше, да и не хотелось, ведь он потерял то единственное, что было важным в его жизни — смысл. Он больше никогда не придет к ее дому и не посмотрит в маленькое окошко на третьем этаже, где появится ее личико, не погладит нежных сумеречных волос, не насладится ее улыбкой, не услышит ее чарующего голоса, не сможет в сотый раз признаться в любви. Больше никогда не почувствует себя «дома». Хватило лишь крупицы времени, чтобы его мир рухнул.
Кто-то охал, кто-то вызвал полицию и скорую, а он просто лежал на грязном асфальте ухватившись за ее ладонь, то единственное, что, казалось, могло их связать. Какой-то мужчина, открыв дверь автомобиля, крикнул:
— Здесь некого спасать.
Слова пронзили разум. Неужели он потерял еще и друзей? Окутанный страхом и ужасом, Дамиано пришлось приложить немало усилий, чтобы подняться и заставить отпустить себя руку мертвой девушки, подойдя к машине, мужчина направил свой взгляд туда, куда несколько секунд назад смотрел незнакомец. Картина, что открылась перед ним, была еще более ужасающей: все они были не похожи на себя, вместо радостных гримас, что буквально пару минут назад сияли на лицах друзей, перед ним предстали, будто пластиковые, неживые, окровавленные куклы, которые уж никак не походили на его друзей. Давид разразился новой волной рыданий и закричал, вцепившись в волосы:
— Нет! Нет! Нет!
Мотая головой, отходил все дальше и дальше от автомобиля, после чего и вовсе упал на колени посреди дороги. Люди обернулись, но ему было плевать. Его плеч коснулись теплые руки, и чья-то ладонь погладила лицо.
— Дамиано, — позвал нежный женский голос. — Дамиано, это я — Ника.
Мужчина встал с колен и посмотрел на хрупкую девушку, чьи глаза также были наполнены слезами. Не раздумывая, он обнял ее, казалось, что громадная мужская фигура вот-вот поглотит хрупкую девушку, но он лишь хотел разделить с ней эту боль, Дамиано вцепился в нее, будто Ника была единственным, за что он мог удержаться, чтобы снова не упасть, а девушка крепко сжала его в ответ. Спустя некоторые время она почти шепотом осмелилась сказать:
— Дамиано… Нам придется смириться…
Лучше бы она не приезжала. Вик знала, что после вечеринки, кому-то придется вести всю компанию, а так как все были не в состоянии водить, она попросила Нику их отвезти, и та с радостью согласилась. Она стояла прямо у клуба, в тот момент, когда смертоносный автомобиль вырвался на дорогу.
— Дам, я поговорила с полицией, нам остается только ехать домой.
— Куда?
— Ко мне в квартиру, ехать в ваш дом, я думаю, что не слишком хорошая идея.
Дамиано был не в силах хоть что-то выдавить из себя и, в последний раз бросив взгляд в сторону столкновения, где находилась Джорджия, и уже суетилась полиция, разразившись новой волной рыданий, последовал за Никой. Пойдя к машине, Ника усадила вокалиста на пассажирское сиденье и сама села на место водителя, перед тем как выехать она взглянула на Давида, он сидел, свернувшись калачиком, вжавшись в сиденье, вид его был далеко не из лучших, но в этой ситуации осуждение было, как минимум, нецелесообразным и уж точным аморальным. Девушка завела автомобиль и, взглянув в зеркало заднего вида, утерла скатившуюся слезу. Дамиано прислонился к стеклу и медленно погрузился в дрему, не в силах сопротивляться.
***
Джорджия, милая, я люблю тебя, но никогда не смогу выразить по-настоящему этого словами. Этот мишка — лишь малая часть того, что могу тебе дать в этот чудесный вечер, знала бы ты на что способна моя любовь. Не могу дождаться, когда ты подойдешь и канешь в мои объятья, принцесса.
— Крик. Это мой крик?! Почему о так страшен?! Что с тобой, моя любовь?! Нет! Ты не можешь просто оставить меня здесь и рыдать над твоим телом! Ты встанешь и пойдешь со мной! Ты жива! Давай же! Вставай, черт возьми! Твоя рука… Она в крови? Что же ты делаешь? Нет, нет, ты же не мертва. Но я снова слышу крик… А мои щеки слишком влажные с них течет, словно с Ниагары, представляешь? Почему же ты не отвечаешь, любимая? Я стал тебе безразличен? Ну же, ответь! Как это, тебя больше нет? Нет, это все шутка! Глупая штука наших ребят! Ха-ха, что мы их не знаем, что ли? А ребята… Что это с ними? Это же не они, правда? Ну, посмотри! Давай же! Джо! Почему ты не встаешь?! Ну, я прошу тебя, вставай! Пойдем домой, ну, пожалуйста, Джо! Снова всхлипы и слезы, я не могу говорить. Джо, ну, я прошу тебя, вставай! Ты со мной, ты есть, давай же! Я помогу тебе! Значит я останусь здесь, с тобой, и никуда не уйду! —
Что же происходит? Ребята мертвы, и она… Она умерла. Как… Не может этого быть… Но вот — торчащая рука, единственное, что от нее осталось. Как я могу о таком думать? Что за бред. Не может все это быть реальностью. Просто не может. Мой мир не может рухнуть в один миг. От него не осталось и кусочка.
***
Тряска за плечо вырвала мужчину из ужасающего своим безумием сна.
— Дамиано, мы приехали, вставай.
С трудом встав, Давид направился вслед за Вероникой в ее квартиру. Последующие недели оказались самыми худшими в его жизни. Давид не мог смириться со смертью близких людей, каждое, даже мимолетное, воспоминание вызывало настоящую паническую атаку, которая возвращала его в тот день, полный ужаса и боли. Все дни проходили в будто в бреду. Он не мог ни есть, ни спать, ни говорить, ни на что не было ни желания, ни сил. Изо дня в день он лишь лежал на кровати, отвернувшись к стене и смотрел в одну точку, понимая, что Давид сейчас в состоянии глубокого траура, Вероника взяла на себя все хлопоты похорон. Как бы ни было ей тяжело хоронить собственную сестру, ничего не поделаешь, хоть кто-то был обязан этим заняться, а еще ей приходилась ухаживать за мужчиной, чтобы он сам не попрощался с собственной жизнью, умерев от обезвоживания. Насильно она заставляла его пить куриный бульон и сладкий чай, этого было глубоко недостаточно и за несколько недель музыкант сильно похудел, но, по сравнению с ничем, это было лучшим решением. Он не помнил, кок прожил несколько недель, но слова Ник, будто вытащили его из омута собственной боли:
— Сегодня похороны, собирайся.
— Четверых? — лишь это он смог из себя выдавить охрипшим голосом.
— Да.
Все. Это уже не сон. Это пугающая реальность. Он остался без возможности вернуться назад, перемотать чертову временную пленку. И осознание было невыносимо. После этих слов все снова было, как в тумане. Сборы, поездка, кладбище. Сотни безэмоциональных лиц, смотрящих на него с надгробий, сотни имен и столько же душ. Он подошел к одной группе скорбевших и то, что он увидел больше бы никогда не смог забыть. Ее могила, мать отец, родственники и… Закрытый гроб, несмотря на просьбы родственников, открывать его отказывались, не называя причин, но все понимали, что смотреть там уже не на кого.
Дамиано стоял всю церемонию, не отводя взгляда от крышки гроба, ее инициалов, изящно выгравированных на медной пластине. Начался ливень, по-видимому, небо тоже рыдало и было солидарно с мужчиной, стоявшим с белой розой в руках. Все открыли зонты, а он остался мокнуть, никто ему не помог, как и в тот день. Он промок уже насквозь, но не уходил, даже когда церемония закончилась. Он остался стоять на одном месте, лишь капли дождя помогали ему скрыть слезы, неустанно текшие по щекам и подрагивавшие губы, он присел и дотронулся ладонью до крышки гроба, произнеся:
— Я люблю тебя, Кэролин.
Вдруг над ним появилось черное нечто, развернувшись, он увидел Веронику, прикрывавшую его зонтом, та лишь тихонько отдала ему зонт и сказала:
— Она была прекрасна.
Дамиано посмотрел на нее в изумлении, не ожидая этих слов, его взгляд сфокусировался на лице девушки, но глаза девушки были направлены лишь на инициалы покойной возлюбленной вокалиста, она не обратила на него ни грамма внимания. Чуть очнувшись он украдкой кивнул, а спустя пару минут, девушка спросила:
— Может сходишь и хотя бы проведаешь их?
Дамиано снова направил свой взгляд на Веронику. Как она могла сказать это «хотя бы»? Она пережила потерю сестры, а он всех, кто ему был дорог. Всех. Ей тоже было трудно, но не так, как ему. Она же ведь не знала, как это: в страхе смотреть на надгробия своих друзей, которые всего неделю назад источали радость и веселье. Они прошли вдоль кладбища, встав напротив могил, молча стояли долгое время. Дождь все не прекращался.
— Дамиано, пойдем, нам стоит поехать домой, время близится к ночи.
— Иди, я подойду к ней и вернусь в машину.
— Хорошо, я буду ждать тебя.
Когда Ника ушла, вокалист направился к могиле Джо и возложил цветок, единственное, что он сказал ей было:
— Сегодняшняя ночь будет самой одинокой.
Развернувшись, весь мокрый, он побрел к автомобилю. Сев на сиденье, он не задумался ни о салоне, ни о Нике. Он ждал лишь одного, когда сможет приехать домой и включать запись, которую они сделали несколько недель назад и для которой некоторое время назад он безуспешно пытался написать текст. Дорога прошла во все том же молчании. Вернувшись в квартиру Давид принял душ, переодевшись в сухое, он принялся за написание нового текста, одновременно слушая мелодию, записанную ребятами, но текст, который он писал сквозь слезы, был пропитан его чувствами. Включив мелодию еще раз, он напел дрожащим тихим голосом, выдавливая последний кислород из своих легких:
— You're still the oxygen I breathe I see your face when I close my eyes It's torturous Tonight is gonna be the loneliest.
Его плечи накрыли нежные, теплые руки, и это прикосновение он узнает из тысячи. Джо. Он развернулся и увидел ее лицо, она смотрела на него влюбленными глазами, теми глазами, которыми смотрела на него каждый раз, когда они гуляли по улочкам Рима. Но, моргнув, он снова открыл глаза и рядом никого не оказалось. Однако послышался родной, теплый голос:
— Если однажды ты будешь скучать по мне, дай этой песне ещё один шанс.
