💃 Сладость или гадость ?💃

             — Сладость или гадость? — вжатая в холодные рёбра железного стеллажа, вспоминаю слова с которых началось это безумие.       Ещё пол часа назад, я была уверена, что по умолчанию мной выбрана редчайшая гадость в лице Тони, вместе с его уже надоевшими издёвками, смачно разбавляемыми мной большим количеством виски. Воспользовавшись моим одиночеством на этой вечеринке и неловкостью от через чур откровенного и вульгарного костюма демоницы, он утомлял своими выпадами и злорадством.        Но это было тогда.       Здесь и сейчас, сжигаемая неконтролируемым желанием, подкреплённым большим количеством алкоголя и долгим отсутствием интимной близости, трепещу… Стараюсь сдерживать своё возбуждение, следую за последними крохами благоразумия, но с каждой секундой всё больше проигрываю.       Как же это сложно!       Скрип латекса моего костюма, рождающийся в столкновении туго натянутой ткани на ягодицах с твёрдой плотью, оттопыривающей рясу священнослужителя и упирающейся. Его стояк достаточно прямо намекает на совсем не святые намерения падре Тони.             — Покайся, и прими Бога в своё дьявольское сердце, падшая душа! — с явной усмешкой шепчет парень, обжигая горячим дыханием мою кожу. Даже сквозь гул пробивающейся музыки, явственно слышу, как его голос дрожит от похоти.       Тони, каким бы не был подлецом, сейчас являлся парнем Молли. Пусть он обманывал её и изменял, но моя близость с ним навсегда оттолкнёт сестру, единственного близкого человека. Да и наличие не расставленных точек над и в отношениях с Брэндоном, взывали к благоразумию.       Собрав последние силы, пока всё не зашло не поправимо далеко, отталкиваю парня, пытаясь повернуться к нему лицом.             — Отвали, Тони! Пошутил и хваааа… - вжав меня в полки с новой силой, и крепко перехватив подбородок, он заставляет слова утонуть в грубом, дурманящем разум поцелуе.       Вторая рука беззастенчиво пробивается через преграду корсетной шнуровки. Я дрожу, трепещу, плавлюсь в порочном удовольствии.       Стон прорывается из самых глубин души, когда одна из рук освобождает от тесного облачения грудь, покончив с тугим плетением, а вторая пускается в свой крестовый поход, минуя линию призывно короткой юбки.       Это так неправильно. На его месте должен быть Брэндон. Таков был план. Это не мешает, распаляться под недопустимыми жаркими касаниями.             — Отринь греховность, блудница, и возлюби ближнего своего, — прошептал падре Тони, поймав и стиснув до сладостной боли заострившийся сосок, вжав меня в сталь стеллажа, достигая мокрой ткани белья тыльной стороной второй руки.             — Да… — шепчу, пересохшими губами, подаваясь на встречу, пальцам, раздвигающим изнывающую от желания плоть.             — Кайся, грешница… — закидывая моё колено на одну из стальных полок, властно шепчет он, оставляя болезненный укус на оголённом плече.             — И получишь прощение, — дрожу, чувствуя пульсирующую твердь его члена, проводящего по непозволительно влажным губам — последней преграде.       Тяжёлое дыхание сводит с ума. Моя постыдная тяга почувствовать его в себе, берёт верх над песчинками разума…             — Каюсь, падре… — задыхаюсь, дрожу от движения влажного языка по коже шеи, — я грешна-ААА!       Вскрикиваю от резкого глубокого толчка. Отчаянно цепляюсь за стеллаж, качающийся в такт движениям Тони. Прогибаюсь, жадно ловлю воздух, подаюсь на встречу, углубляя каждое его проникновение.             Ни сыплющиеся сверху многочисленные тряпки, губки, ни разлетающиеся с громким стуком швабры, ни высокий шанс быть застигнутыми кем-то из обслуживающего персонала клуба или другой парочкой решившей уединиться на задворках танцопола, не способны притушить животную страсть падре Тони.             — Какая же ты до отврата приторная сладость, Мишель, — шепчет он, вдалбливаясь с всё более жёсткими фрикциями и сжимая с силой грудь, рискуя отправить меня за тонкую грань между болью и удовольствием.       Когда мои губы смыкаются на пойманных пальцах и язык пускается в грубую пляску по ним, громкие мужские стоны начинают смешиваться с пошлыми звуками страсти состоящими из шлепков по ягодицам, хлюпанья от глубоких проникновений в истекающую желанием плоть, дребезжания бьющейся о стену стали, грохотом падающего вновь и вновь содержимого полок и приглушенными звуками музыки и криков за пределами каморки.       Начинаю сжимать внутри себя яростно проталкивающийся всё глубже и глубже член. Тело стягивает напряжением предвкушения…       Резкое ощущение пустоты, словно удар под дых. Трясусь осознав, что не чувствую больше близости его тела.       Опустив ногу, дрожу, пытаясь устоять. Медленно поворачиваясь, вижу, как на перемазанном моей алой помадой лице падре Тони, расползается довольная ухмылка, а ледяные глаза с удовольствием наблюдают многочисленные отметины на моём теле.             — Так что же сладость или гадость, Мишель? — не скрывая издёвки, спрашивает он.             — Сла… дость… — выдерживая его взгляд, ели слышно бормочу себе под нос. Миг… И моя спина вжата в сталь полок. Миг… И перехваченная под бёдра, я вновь чувствую его эрегированный член в себе. Миг… И страстный поцелуй, поглощает наши стоны.       Впиваюсь ногтями в его плечи, переплетаю ноги на крепкой мужской пояснице. Яростно подмахиваю навстречу, углубляя его неистовые проникновения. Поочередно то выгибаюсь открывая вздымающуюся в такт его движениям грудь, для рваных укусов, то вгрызаюсь в его шею как настоящая демоница, костюм которой этот «святоша» испортил безвозвратно. Будто вторя моим мыслям, Тони выдирает костюмные рожки разрушая причёску и заставляя волосы разлететься в разные стороны…       Как же сладко… Завтра, скинув бремя опьянения и вернув рассудок, буду проклинать себя за секс с врагом, за глупую провокацию, которая побудила этого малолетнего махинатора затолкать меня в убогую подсобку, выбив телефон из рук, за предательство сестры, за малодушие…       А сейчас я благодарю всех святых и всех нечестивых, приближаясь к пику, и выкрикивая бессвязную ерунду, которая теряется в жарких поцелуях Тони.       Облизываю подставленные им пальцы, со всей доступной мне похотливой распущенностью, вижу как застывает не дыша от этого зрелища.       Видя разводы цвета бордо на его пальцах, а затем шее, лице боюсь представить, что творится с моим макияжем.       Но все мысли вылетают из моей головы, сопровождаемые громким вскриком от добавившихся новых ощущений в это безумство похоти. Два облизанных мной ранее пальца, парень в такт своим рваным толчкам вводит в тугое анальное колечко — заставляя извиваться и кричать в его власти, задыхаясь, хрипя и неконтролируемо впиваясь ногтями в напряжённые руки порочного священнослужителя.             — Дааа! Тони! Да…             — Бляяя, — вырывается у меня, когда в резко распахнутой двери появляется взволнованное лицо и воинственная фигура Брэндона, перед тем, как всё тело простреливает мощным, разрывающим связь с реальностью удовольствием и я дрожжу от всё новых и новых волн оргазма, постепенно обмякая в крепких руках изливающегося с хриплыми стонами парня.             Пока я прибитая весом тела «святого отца», пытаюсь прийти в себя и перестать содрогаться от спазмов, оклемавшийся Тони с торжествующей ухмылкой встречает гневный взгляд моего друга.             — Какого хрена тут происходит, Мишель! — слышу сквозь дымку его крик.             — Извини, Дракула, — осмотрев костюм вновь прибывшего парня, бросает он, — для тебя осталась только гадость, — с едкой ухмылкой на перемазанном помадой лице и явным торжеством глумления в голосе, бросает он Брэндону, продолжая крепко сжимать мои ягодицы, не давая отстраниться.       Аааааа! Это самое ужасное тридцать первое октября в моей жизни! Официально заявляю, что теперь терпеть не могу Хэллоуин! Ненавижу всех святых и грешных в честь которых, этот праздник справляют!