Ночь в заброшенной избе

Огниво чиркнуло раз, другой, третий… Руки дрожали, искры летели мимо сухого сена. Дворня уныло сетовала на ночную суету, вырвавшую из уютных постелей, слушались лениво, пускай на словах и уверяли, что никакого другого барина не потерпят. Ещё искорка, ещё… Казалось, этот щелкающий звук всю жизнь будет сниться ему в кошмарах. Архип отобрал, поджёг сам, бережно раздул огонёк. В могучих руках кузнеца дело заспорилось куда быстрее. Рыжие язычки лизнули сено, поползли выше. — Ты отпер двери? — тихо спросил Владимир. — А как не отпереть-то, барин… — Архип хлопнул ладонями друг о друга, отряхивая от грязи. Отлегло. До прозевавшихся крестьян всё отчётливее доходила их незавидная участь. И чем яснее она им виделась, тем больше они хмурились, напоминая бычков, которые собрались бодаться, но пока только головой из стороны в сторону мотают. Раздались первые крики. Владимир обернулся на дом. В окна билось несколько рук. Всё-таки закрыл двери подлый кузнец… — Запрягай. — велел он, отворачиваясь от страшного зрелища. Руки ещё бились, силясь выдавить окно, а он уже верхом сидел на своем гнедом жеребчике, который все косил черным глазом на огонь. Владимир же смотрел вперёд, пропуская перед собой подводу с нянькой. Не похоже это было на простой вспыхнувший пожар, ох, не похоже… — Кто хочет — пусть остаётся. Новому барину служит, не держу. — Владимир поворотил жеребчика к стоявшим в оторопи дворовым. — Кто не боится, пусть уходит со мною в леса. Только не всем скопом, по отдельности, не то переловят. — А искаться как же? — рыжий Митька, десятилетний лоботряс, высунулся из-за мамкиной юбки. Все уже решил загодя… — Ночью на Покров день свидимся у Кистеневки. — пообещал Владимир. — Да только знайте, кто придет, тому вовек уже покоянной жизни не видать. Сказал и тронул коня. Тот, обрадовавшись, припустил во весь опор от страшного пожара, который и не думал утихать. В тот момент, когда Владимир, пригнувшись к спине жеребчика, проехал под воротами, затрещала и провалилась внутрь крыша, похоронив под собой подьячих. Все было кончено. Петербургская жизнь, гвардейская карьера… Он скакал, не разбирая дороги, и всё ему казалось, что спину лижет рыжими языками пламени… Жеребчик, устав, перешёл на рысь, а после на шаг, его копыта хлюпали в грязи. Владимир коня не понукал — сам устал не меньше. Несколько последних недель прошли почти без сна, а нервные потрясения только усугубили положение. И, несмотря на ужас и стучащее в ушах сердце, он понимал, что совсем скоро свалится с коня от усталости. Борясь с сонливостью, Владимир стащил с себя епанчу, привязал к седлу. Неприятная влажная ночная прохлада взбодрила его, и всё же, было ясно: надо искать ночлег, если он не хочет окочуриться в этой грязи и сырости. Ночевать в лесу в одиночестве Владимир опасался. Волки здесь к дороге не совались, наученные горьким опытом общения с загонщиками Троекурова, но в лесу напасть могли… Удача улыбнулась ему не скоро. Ещё около часа по сторонам от дороги не было ничего подходящего. Но вот, наконец, она раздвоилась. По той, что была поменьше, Владимир скоро, пустив жеребчика рысью, добрался до небольшой деревеньки, а за ней — и до усадьбы, которая стояла в самом центре, величественная грузная неосвещённая. Ночлег себе Владимир приметил в заброшенной избе на краю деревни. Про такие домишки говаривали, что там обитает нечистая сила. Не сунутся. Коня пустил в поле, к остальным, благо, был неблагородной, неприметной масти. Среди табуна такого не отличишь. Сам же тихо проскользнул в заброшенную избу. Влез в окно, чтобы травы не приминать на заметных местах. Забился в угол и уснул под епанчой. Ему было невдомёк, что чужого жеребчика Болдинские мужики-таки обнаружили, самого его тоже вскоре нашли, но бить и гнать не дал случившийся здесь очень кстати барин. Владимир спал мёртвым сном, и не видел, не слышал, как над ним наклонился этот самый барин, рассмотрел упрямое лицо. С какой невыразимой печалью смотрел на того, кто может ещё ускакать из усадьбы прочь, устроив там поджёг, уйти в разбойники, кого не держит ни светская жизнь, ни молодая жена, за которой ухлёстывает император…