Очерки

Сероватая футболка колышется на спине парня, и я тщательно рассматриваю мышцы, перекатывающиеся под тонкой тканью. Нервно потирает ладони об джинсы, и судорожный выдох слетает с моих губ. Мягкие флюиды заполоняют моё тело, побуждая обойти столик и застыть возле свободного стула. — Привет… Немного приподнимает голубоватые глаза и тщательно осматривает светлое струящееся платье, огибающее женское тело. Волосы, завитые на крупную плойку, не спеша покачиваются на моей голове, и я спешно присаживаюсь за стул. — Чудесно выглядишь. Привет. — он улыбается, и это искренне. Протягивает крупный букет полевых ромашек, одаривая меня приятным дурманом пережитых эмоций. То, что тщательно согревает грудную клетку и побуждает возвращаться на малую родину чуть чаще, в надежде заполучить тёплый поток воспоминаний. — Спасибо… — перенимаю цветы и ненароком втягиваю их аромат. — Мои любимые. — Я помню. — он говорит это чуть быстрее, чем полагалось, и моё тело обдает холодной водой. — Ты стала ещё красивее. Киваю и не скрываю широкой улыбки. Уверена, что крайние четыре месяца, я приобрела огромную чашу комплиментов, сказанных незнакомыми и близкими. И действительно, внутренний свет наполнил настолько, что возраст не просто стал украшать, но и одарил мой образ чудесной огранкой. — А ты всё такой же льстец, — усмехаюсь. — Как давно мы не виделись? — Эм… Мой вопрос скорее формальность. Я помню. Около четырех лет? Нет. Три года семь месяцев и почти двадцать три дня. Я не считаю, просто в тот момент казалось, что дата обратится гравировкой на моем памятнике. Казалось, что погибну под натиском опустошения. — Достаточно, чтобы заявить о том, что я чертовски соскучился. — выкрутился, как и всегда. — Тош, я рада за тебя, чудесно смотрелся на вчерашней игре. Мило улыбается и на его щеках прорисовываются ямочки. Семь лет назад казалось, что лучшее, что я могу лицезреть в этом мире — это его лицо. Я действительно считаюсь его первой любовью? А тогда казалось, что мы станем и последней друг для друга. — Я не ожидал тебя увидеть на матче, думал, что словил очередной глюк, когда камеры перед игрой навели на меня… Видимо, это учесть навязанной медийности. Все хотели продемонстрировать присутствие супруги именитого иностранного футболиста, составляющим ведущий рейтинг среди спортсменов. Я знаю, какого это, когда проживаешь заграницей и ежедневно сталкиваешься с потоком слитых фотографий. И вчера было привычно. — Я ненадолго приехала в Москву, и не хотелось упустить возможности увидеть, как ты изменился. — честно отвечаю я, и кажется, дыхание мужчины замирает. — Я видела твои фото со свадьбы. Она очень милая, Тош. Я откровенна. Мой браузер сам вбил текст в поисковую строку (нет), и я всматривалась в недавно выставленный снимок. Молодая красивая пара, состоящая на начальной ступени воссоздания семьи. — А как твоя семейная жизнь? — задает вопрос Антон, немного отведя глаза. Опасается услышать, что мне плохо и непривычно на чужбине? Или же наоборот жаждет, что я попрошу трансфер по возвращению? — Всё в порядке, я действительно счастлива. Но по-иному. — Ваша свадьба освещалась мировыми пабликами. И я правда удивился, что платье было не пышное, ты же с подросткового возраста мечтала о… — смешливо отвечает Зиньковский и изображает кавычки в воздухе, — «короткое, объемное и юбка из перьев! И обязательно, распущенные волосы, Антон! Не смейся». — О Боже! Яркая улыбка озаряет женское лицо, и я ощущаю, как губы чуть растягиваются. Да, в шестнадцать казалось, что идеальный образ — это тот, что не прикрывает длинных стройных ног и привлекательную молодую кожу на декольте. А после я выросла… — Вкусы меняются с возрастом, — спокойно пожимаю плечами, когда к столику подходит миловидный официант. Работник ресторана ставит тарелку передо мной, и я с детским восторгом всматриваюсь в блинчики со свежий голубикой и клубникой, покрытыми молочным шоколадом. — Это… — Да, твои любимые. Надеюсь, ничего не изменилось. Киваю. Ничего не изменилось. Я как и прежде припоминаю милые приготовления блинчиков на кухне. Казалось, что выпекание настолько будоражило мозг, что каждый раз готовка заканчивалась окончанием наших обнаженных тел на испачканном столе. Сейчас я бы назвала подобное безрассудством, а тогда молодостью. — Я… Немного приподнимаю взор, встречаясь с глазами молодого человека. Уверена, в его воспоминаниях вспыхнуло именно это. И покрасневшая кожа на наших лицах тому подтверждение. — Сколько вы уже женаты, он знает, что ты любишь блины только со свежими ягодами и растопленным шоколадом? — тараторит Зиньковский, словно обозначает нелепое возмущение к моей новой реальности. — Скоро два года со дня свадьбы, — улыбчиво отвечаю я, стараясь не поднять эмоциональный бунт нашей недосказанности. — И да, он знает, что я люблю не только их, но и честность, желание творить совместно, не существовать безрассудством и жить осознанно. То, что у меня сейчас это антагонист того, что испытывали мы, Антон, и это нормально. Поджимаю губу, не справившись с гормональным бунтом против неприятных высказываний моего супруга. Он действительно лучшее воплощение моей реальности. И я не позволю себе усомниться в его идеальности для меня. — Ты его любишь? — серьезный тон Зиньковского смешит. — Да, Антон, да! То, что было между нами тогда, осталось именно там. Это было то, что создалось под гормонами пубертата. И было ярко, правда. Я не жалею, что провела именно с тобой четыре года, но я живу дальше! — на выдохе выпаливаю я, опасаясь, что воздуха в легочной ткани попросту не хватит. Мне хочется быть честной. Очень. То, чего не хватало, когда вам по семнадцать и двадцать лет. Тогда казалось, что он взрослый и всему обучит. Да, точно. Истерикам, невозможностью замолчать и надеяться, что вот сейчас экспрессивность не возьмет вверх, и я не окажусь в осколках разбитой посуды. И тогда это было нормой. Я любила его сильнее, чем сейчас. Да, сейчас, но не так, как прежде. По-иному. — Блять, иногда мне кажется, что не видеть тебя всё это время, игнорировать посты, публикации, новостные ленты — моё лучшее решение, но я всегда срывался. Мне было важно к кому ты ушла, как ты сейчас живешь и чем дышишь… — Я не ушла к кому-то, я ушла от нашей детской непосредственности. — откровенно заявляю я, припоминая наш расход. Это была моя четвертая попытка хлопнуть дверью и гордо улететь в никуда. И я справилась. Пережила, перетерпела, вынудила. Но лишь с четвертого раза. С десятого я заставила себя заблокировать входящие, а после и вовсе поменять снимку. С двадцать пятого создать новые страницы в соцсетях, в надежде перестать прочитывать входящие сообщения и лишь с сорок первого я удалила совместные фотографии из пленки. Так было нужно. — Маш, я был бы конченным, если бы заставил тебя сразу принять моё предложение, но я хочу, чтобы ты просто подумала. Давай попробуем. Разведемся и попробуем… Его предложение звучит нелепо, и я не скрываю улыбки. Боже, кажется, мужчины действительно обладают нестареющей чертой желания делать так, как только взбредет им в голову в это мгновение. И это классно, но не сейчас. — Я тебя любила слишком сильно, чтобы позволить сейчас вновь очароваться друг другом, а после отдирать остатки из души… — Нет, всё в наших руках! Меня словно током ударило, когда я увидел тебя на экране… — брови на его лице немного искажаются, и я чуть сильнее сжимаю кулаки. — Я буду честной. — шепчу. Кажется, мои слова звучат лишь для меня. Если ему нужна весомая причина для отказа в возобновлении какой-то нелепой вспышки от внезапной встречи, то я позволю себе быть чуть откровенней, чем должна. Как минимум, это то, чего нам не хватало — честности. В юности вы усердно боитесь произнести что-то, что априори может не понравиться партнеру, а после ваша жизнь становится той, когда вы умалчиваете абсолютно всё, дабы не позволить себе найти повод для истерики. А он всё равно находится! — Я не вернусь к тебе не потому, что не ощущаю в это мгновение тепло, разливающееся по телу от воспоминаний, а потому, что не позволю осквернить жизнь друг друга. Это всего лишь воспоминания, Антон, а у меня новая жизнь. Я правда люблю мужа. Сильнее, чем можно представить. Я никогда не позволю предать его или как-то неправильно поступить… — Машунь… Приподнимаюсь со стула и немного сдвигаю подол платья, собирая ткань на пояснице. Аккуратный небольшой животик вырисовывается сквозь шифон, и я улыбаюсь. Боже, это лучшее, что только может быть. И если когда-то я откажусь от подобного счастья, то совершенно точно приобрету статус идиотки. — Это должен был быть я… — шепчет Антон, и я замечаю, как скапливается влага в уголке его глаз. — И ребенок должен был быть наш. Отрицательно покачиваю головой. — Не в этот раз, Антон, не в этот. — отрицательно покачиваю головой в такт слов. И, возможно, в следующей жизни мы точно выберем друг друга, но не в этот раз.

***