psycho (not) love

Баязеду хочется кричать. Каждый раз, когда Селим улыбается ему своей язвительной улыбкой, отпускает саркастичные комментарии и сверкает взглядом в его сторону - безобразно порочным, режущим как лезвие кинжала и на столько же возбуждающим, мир прекращает своё существование. Не существует ничего - ни рая, ни ада, ни даже Аллаха. Баязеду тяжело. Не отвечать на издёвки Селима, не смотреть на Селима, не желать Селима. Бессилие наполняет его ненавистью, наполняет его слабостью. Как же он презирает это чувство, эту единственную слабость, которую он не в силах побороть. Не приведи Аллах кто-то узнает хоть сотую часть его мыслей, его назовут безумным. Назовут предателем, назовут вероотступником, назовут грязным. По крайней мере Селим точно назовет. Баязед считает себя грязным, когда смотрит на Селима. Его чертово лицо идеально настолько, что его хочется избить, изуродовать, сделать что-угодно, лишь бы оно перестало так издевательски усмехаться, будто бы брат умудренный опытом старец, который повидал всё в этом свете, испытал все тяготы и заботы, а вот на Баязеде решил отыграться. Но Баязед держится. Все всегда считают его вспыльчивым, но никто не подозревает, как много ему приходится подавлять в себе. Сдерживаться каждый день, каждую секунду и не делать ничего. Брат снова сидит напротив и даже не смотрит на него. Прийти к нему и пытаться заключить перемирие по просьбе Валиде было ошибкой. Он зря пришел. Ему стоило убраться со дворца при первой же возможности, иначе шайтан полностью подчинит его своей воле и Баязед уже не сможет себя контролировать. А Селим, не подозревая о мыслях в голове брата, расслабленно откидывается на диван, потягивает вино из кубка и не смотрит. Баязед в бешенстве. Он ненавидит, когда его игнорируют, ненавидит, когда считают его неразумным ребенком, ненавидит, когда его не замечают, когда его не замечает Селим. Иногда Баязед пытается вспомнить, когда началось это помутнение. Вспоминается почему-то только постоянный гнев, ярость и желание во что бы то ни стало одержать верх над Селимом. Любым способом - в игре в матраки, на тренировке, в битве или хотя бы в постели. Последняя мысль опасная, она заседает в голове и упорно всплывает, как бы Баязед не пытался её прогнать. Иногда ему кажется, что он уже предстал перед Аллахом и теперь пытается искупить свои грехи в аду. Это бы хотя бы объяснило, почему Селим украдкой бросает на него такие тяжелые взгляды, что они не желают задерживаться в голове и стекают прямо в пах. Личный ад Баязеда. Он знает, что будь это по-настоящему, Селим бы никогда на него не смотрел так. Как будто ему не всё равно, как будто брат для него значит хоть что-то. И даже как будто у них один грех на двоих. — Так и знал, что прийти сюда было ошибкой, - взрывается Баязед, резко вскакивая на ноги. Селим ничего не говорит, лишь лениво окидывает его взглядом. — Это ведь ты решил навестить меня. Отведай вина, лучшее во всей империи. - Наконец произносит Селим. — Ооо, благодарю вас Султан за то, что соизволили обратить на меня своё внимание, - издевательски тянет Баязед. Селим одним плавным движением поднимается на ноги. В глазах горит ярость, видимо Баязеду всё-таки удалось зацепить его. Один незаметный шаг и вот уже Селим нависает над братом, наклоняется к уху и зло шепчет: — Я бы на твоём месте обращался бы более уважительно к главному наследнику престола. Иначе в один момент можно лишиться головы. — Ну конечно, ты ведь спишь и видишь, как восходишь на трон. Жаль только, что Валиде и отец не разделяют твоих стремлений. Только та твоя итальянская куртизанка настолько глупа, что думает, будто ты в состоянии править. Как ты можешь править империей, когда ты даже собой управляешь с трудом. - Баязед кидает взгляд на кувшин с вином. — Ты жалок. Баязед отчетливо чувствует волны холодной ярости, исходящей от Селима. Он поднимает глаза и с вызовом отвечает на взгляд старшего брата. Предвкушение того, чем же он ответит, бурлит в крови и еще сильнее разносит отраву под названием Селим по телу. Однако Селим явно не намеревается поддаваться и отвечать. Он отступает назад, будто только сейчас осознавая, насколько близко подошёл к брату. Насколько близко подошёл к черте. — Думал, что ты пришел помириться, а ты всё такой же вспыльчивый ребенок, каким и был всегда. Убирайся отсюда и больше никогда не смей говорить подобное о матери моего сына. Я люблю Нурбану, а тебя не желаю больше видеть. Злость, ранее притупившаяся в сердце Баязеда, снова захлестывает его. Чертов Селим снова это делает - отталкивает от себя, показывает, насколько он ничто - пустое место. Еще и это сквозящее сравнение с этой венецианской шлюхой топит Баязеда окончательно. Решение принимается само. Возможное последнее в жизни. Баязед рывком преодолевает расстояние между ними и хватает брата за горло. — Не упоминай при мне имени этой рабыни. Пусть она не смеет даже думать, что ты можешь принадлежать ей. Когда я взойду на престол, я прикажу её повесить на главной площади первой. Баязед сильнее сжимает руку на горле и наклоняется ниже. — Хочешь знать, почему ты никогда не сможешь принадлежать ей? Потому что ты мой. Селим рывком вдыхает, вернее пытается вдохнуть. А вторая рука Баязеда уже в его волосах и обманчиво нежно гладит по затылку. Секунда и нежность сменяется болью, Баязед тянет брата за волосы и впивается в губы. Поцелуй жестокий, звериный, не имеющий ничего общего с любовью, но почему-то Селиму чудится именно она. В том, как Баязед кусает его губы, заставляет задыхаться и стремительно терять воздух. Селим отвечает исключительно для того, чтобы иметь возможность вдохнуть - уверяет он сам себя. Короткий момент, чувствующийся для обоих как удар тока на последнем издыхании. Как будто у Баязеда сейчас разорвется сердце. Его смерть на вкус отдаёт взаимностью. Но туман быстро рассеивается, когда Селим отталкивает его и вскакивает на ноги. — Что ты творишь?! Ты выжил из ума. Какую бы игру ты не вел, остановись немедленно и мы всё забудем. Мы сможем всё забыть. - последнюю фразу Селим произносит почти шепотом, как будто пытаясь убедить в этом не Баязеда, а себя. Но Баязед подобно акуле, почуявшей кровь, уже учуял слабость Селима - слабость, которую разделял он сам. Он одним движением хватает руки брата и заводит их за спину в сильном захвате. Другая рука уже успела избавить Селима от кафтана и рубахи. — Ты еще не понял? Ты будешь принадлежать мне. — Не делай этого. - голос Селима звучит сломленным, побежденным. К несчастью для него, именно это возбуждает Баязеда больше всего. Его рука скользит к штанам Селима и накрывает его член. Селим дергается, но хватка Баязеда сильнее. — Ты не представляешь как давно я этого желал. Сегодня я овладею тобой, позволишь ты того или нет. Селим закрывает глаза и бесцветным голосом произносит: — Масло рядом с кроватью. И отпусти же мои руки, я не буду вырываться. Но Баязед не глуп. Он не позволит своему хитрому братцу провести себя в очередной раз. Теперь, когда он почти заполучил его, он не отпустит никогда. Даже, если ему придется погибнуть за это. Поэтому Баязед снова целует его, не позволяя ни единой здравой мысли проникнуть в голову. Глубокий поцелуй, кажется, что достаёт до глотки, а рука брата на члене не позволяет Селиму очнуться от этого наваждения. И Селим сдаётся, отвечая на поцелуй. Баязед вылизывает шею Селима, скидывает своё одеяние и поглаживает уже твердый член брата. Глаза Селима черные, жажда затапливает радужку и кажется, что Баязед видит в них свою погибель. Если бы у него только был выбор. В кровать они падают уже оба раздетые. Баязед вылизывает рот Селима, а Селим гладит тело брата - такое красивое и сильное. Ладонь медленно опускается на пах и неуверенно на пробу гладит. Баязеда трясёт. Руки его брата, такие нежные и утонченные, предмет частых ночных фантазий, уже на его теле и стремятся доставить ему удовольствие. Больше всего на свете он хочет испытать жаркую тесноту тела брата, погрузиться в него и брать, брать, брать, пока он не свалится бездыханным. Но еще с Селимом хочется быть нежным. Несмотря на всю причиненную боль и бурлящую внутри ненависть, с чертовым Селимом хочется быть нежным и внимательным. Оберегать его точно фарфоровую куклу и не позволять ни одной печали омрачить его прекрасные глаза. Поэтому он начинает с нескольких пальцев, смочив их предварительно розовым маслом. Медленно раздвигает их и, когда чувствует готовность Селима принять его, вытягивает пальцы и до безумия медленно входит. Селим отворачивается к подушке, пытаясь спрятать выступившую влагу на глазах, но Баязед непреклонен. Он заставляет смотреть себе в глаза и двигается так глубоко, что Селиму кажется, что он готов отдать Аллаху душу, лишь бы Баязед не смел останавливаться. — Если бы ты знал, как сильно ты свёл меня с ума. Каждая твоя выходка неимоверно бесила, я так сильно хотел уничтожить тебя, но еще сильнее - сделать тебя своим. Я не могу перестать о тебе думать, - Баязед не может держать в себе эти чувства, их настолько много, что они рискуют задушить его, если он ими не поделится. Селим выгибается в пояснице, когда член брата проходится по особенно чувствительному месту, а Баязед, черт бы его побрал, воспринимает это личным вызовом и теперь при каждом толчке проходится с нажимом по этой точке. Селим не может больше сдерживаться и стонет, в голове проносятся лишь отголоски мыслей “слишком глубоко, слишком тяжело держаться, слишком…”. Кажется, что стон Селима пробуждает что-то в Баязеде и он ускоряет ритм, вбиваясь в тело перед собой. Селим уже не сдерживается: — Баязед, не смей останавливаться, иначе я тебя убью прямо сейчас. Баязед пропускает угрозу мимо ушей, наклоняется к брату и шепчет: “Я хочу услышать, как ты молишь меня”. Селим на это лишь зло смотрит на него и горделиво поднимает подбородок. Но Баязед знает, что теперь это лишь вопрос времени и совершенно предательски замедляет ритм. Селим сдаётся уже через минуту издевательского темпа. — Ах, пожалуйста, Баязед, позволь мне… - Селим не может заставить себя закончить предложение, но это и не требуется, ведь Баязед уже получил то, что хочет, поэтому он возобновляет прежний быстрый ритм, вбиваясь в узкое тело брата. — Помни, что ты всегда принадлежишь только мне. Ты мой, Селим, - Баязед наклоняется и шепчет, — Кончи для меня, брат. И Селим слушается. Он выгибается на кровати и стонет, задыхаясь. Картина разгоряченного идеального тела брата, его медных растрепанных волос и жгучего желания в глазах, а самое главное - картина покорного Селима доводит до края и Баязеда. Он продолжает вбиваться в него еще несколько раз, пока его тело не обмякает и на него не накатывает вселенская усталость. Осторожно он опускается рядом с братом и обнимает его, прижимая к себе. Селим порывается встать, но Баязед не позволяет. — Позволь насладиться тобой хотя бы еще немного. Придержи свои упреки и обвинения до завтра, а пока давай спать, - голос Баязеда сонный и навевающий дремоту. Селим колеблется, но скоро укладывается обратно, сейчас ему хочется чувствовать тепло Баязеда, хочется притвориться, что это любовь. Он позволяет себе эту слабость, глубоко вдыхает и проваливается в глубокий сон без сновидений.