Небо было такое звездное, такое светлое небо, что, взглянув на него, невольно нужно было спросить себя: неужели же могут жить под таким небом разные сердитые и капризные люди?
Ф. М. Достоевский «Белые ночи»
Люди в привычной суете спешили кто куда. Их одинаковые безразличные лица мелькали одно за другим в смеси фраз и разговоров. Вон, тот человек говорит с кем-то по телефону, те двое говорят между собой, а этот что-то бубнит себе под нос. Иногда встречались люди чуть более эмоциональные – в толпе они срывались на нервный крик, рыдали или смеялись. Но каждый раз негласным правилом толпы казалось — молчи, делай вид, что ничто в этом мире уже не волнует тебя. Хоть небо упади на землю – людей это не беспокоит; у них много своих забот, более важных и масштабных нежели какой-то конец света, это стало понятно ещё давно. Общество в своем понятии зачастую представлялось серой массой самими людьми, с тем лишь различием, что кто-то принадлежал ей, принимал как само собой разумеющееся, привычную, ежедневную рутину, а кто-то смеялся над ней, превознося себя выше толпы. Также можно было бы назвать эти два разделения иначе, дать им более чёткие имена – например, «люди» и «мечтатели». Но из каждого разделения найдутся исключения, так как в таком случае Эдогава Рампо отнесся бы к мечтателям, а Эдгар Аллан По к серой массе, которую он по большей части принимал и даже зачастую сливался с ней. Но поэт – по крайней мере хороший поэт – не может не быть мечтателем. Эти люди, поэты, писатели, живут на каком-то другом восприятии мира, отличным от общественного. Они видят то, что скрыто от чужих глаз, слышат музыку в простом говоре, чувствуют живой огонек в самых бездушных предметах и могут вести с ними беседу как со старыми товарищами. По самому своему определению поэт не может принадлежать серой массе, а потому мы можем сделать вывод, что либо Эдгар Аллан плохой поэт, что сразу можно исключать, либо он все-же мечтатель. Но, тогда как поэт не может не быть мечтателем, мечтатель может не быть поэтом. И Эдогава скорее был мечтателем без поэтического таланта. По крайней мере в привычное определение общества он не вписывался, да и не собирался; детектив жил по-своему, отдельно от серой скуки. Рампо попросту не понимал, не умел жить по-другому, это все казалось непостижимым и в то же время не имеющим смысла, а потому скучным. В этом людей можно было разделить ещё на две категории: те, кто рос в окружении таких же мечтателей, и те, кого воспитывала серость. Откровенно говоря, Рампо считал, что серая масса даже внимания не заслуживает, и может оттого, что увидел ее вблизи только после смерти родителей, так и не научился выискивать в людях, кажется, безнадежно потерянных в толпе, огоньки души. В то же время Эдгар По, росший в серости, но наделенный взором поэта, изучил каждую мельчайшую деталь в человеческой натуре, пытаясь найти в ней хоть что-то живое, к чему можно тянуться. Писатель смог наконец понять людей и оживить их на страницах своих романов. Это был первый, неосознанный детектив, расследование, которое По вёл с детства – и разгадкой в нем была простая суть. В каждом человеке, где-то в глубине таится небольшой огонёк, но ветра, приносящие тучи скуки, горести и печали легко могут затушить его, оставив только немного тлеть; каждый человек по своей натуре мечтатель, но мечтатель очень уставший от этого мира. Итак, прямо сейчас Эдогава Рампо брел по улице среди людей. Точнее, его несла толпа, сопротивление коей казалось бесполезно, так что оставалось только надеяться, что он попадет куда надо. А если Эдогаву ещё и не растопчут по дороге, это будет просто чудом. Рампо проклинал время и людей каждый раз когда возвращался с работы. Ну вот стоило всем ставить окончание рабочего дня на одно и то же время? И агентству тоже. Каждый раз детектив думал, что завтра точно уйдет пораньше, чтобы избежать этого столпления людей, но постоянно что-то не давало это сделать, что-то мешало, а задерживаться совсем не хотелось. В метро обстановка стояла не лучше. Все толпились, ругались, едва проталкивались, что ужасно выводило из себя. За это время уже можно было раз сто передумать ехать на метро, но другого варианта уже не было. Но, к тому же... —Ну и куда тут нажимать?! Эй, железка! — Рампо стукнул по автомату, продающему билеты. Как и стоило ожидать, все это устройство никак не отреагировало, равнодушное к людской злости. Такое автомат видел изо дня в день, так еще и по нескольку раз. Только вот самих людей его железное равнодушие раздражало еще сильнее. Эдогава попытался вспомнить, как покупал проездной билет Ацуши. Кажется, он ведь последний раз ехал с великим детективом на метро. Рампо закинул в автомат деньги, что-то нажал и.. —Да почему не работает?!***
Дверь в особняк захлопнулась, и по нему, кажется, долетая во все уголки, разнесся голос Эдогавы, оповещающий о том, что он дома. Как давно они с Эдгаром стали жить вместе, Рампо, в общем-то, не считал. Давно. Немного времени прошло с начала их отношений, как Эдогава явился к писателю со своими вещами и поставил перед фактом, что теперь живет у него. А По, кажется, против и не был. Поначалу огромный особняк не то чтобы пугал Рампо, скорее настораживал. Огромное количество пустых, темных комнат, зашторенные окна и догорающие свечи – да и вообще весь интерьер дома создавал особую атмосферу, прикрытую дымкой таинственности и загадочности. Если лучи солнца и пытались пробраться в эту мрачную обитель, получалось у них плохо. Впрочем, винить их не в чем, сам хозяин особняка вечно занавешивал окна плотными темными шторами, не пропускающими свет, из-за чего сам порой переставал различать день и ночь. Вечная темнота, нарушаемая только теплым светом от восковых свечей. Но и они не спасали обитель писателя от полумрака. Здесь словно блуждали призраки героев романов Эдгара – и чёрный кот Плутон прошелся мимо, гордо подняв голову с единственным уцелевшим глазом, и детектив Дюпен пошел вслед за призраком бедной Марии Роже, словно хотел допросить ее, узнать, прав ли он оказался и в этот раз, подтвердить свои догадки, и Легран бежит за своим жуком, а ворон на бюсте повторяет только одно слово, вторя человеку в кресле, что погрузился в отчаяние, оплакивая свою погибшую возлюбленную. Но со временем Рампо привык к особняку, к его таинственности. Здесь зарождались и жили истории пока билось сердце их автора. И кто знает, может они проживут здесь больше него. Эдгар По, на удивление сидел не за письменным столом, в окружении бессчётного количества исписанных бумаг, а за фортепиано, стоявшим здесь же, в кабинете. Бледные тонкие пальцы пробежались по клавишам, и на лице Эдгара наконец появилась слабая, умиротворённая улыбка. Музыка в каком-то смысле тоже детективный роман, тот, что всегда следует читать между строк, иначе даже самый гениальный детектив не сможет разгадать что же он в себе несет. По музыке можно прочесть человека как открытую книгу, но, увы, не каждый это умеет. Конечно, есть такое выражение – «глаза – зеркала души». Нельзя назвать его неверным, но разве те же люди не называют зеркала лжецами? Они любят все искажать, утаивать правду. Этим легко управлять – любое творчество же это душа человека, открытая миру, но далеко не всегда понятная. По всему залу разлеталась спокойная мелодия, словно несущая в себе то умиротворение, в которое был погружен писатель. Он играл без нот – музыка сама рождалась, на ходу, чистейшая импровизация. Аллан редко только доставал запылившиеся папки с нотами произведений классиков, гораздо приятнее играть так. Мелодия становилась быстрее, пока рука По не дрогнула, и не прозвучала совсем не та нота, выбивающаяся из общей гаммы. Рампо, заглянувший в комнату, тихо подошёл к возлюбленному и обнял его со спины, пробегаясь взглядом по бледным рукам с длинными тонкими пальцами. В Эдгаре детективу нравилось всё, кроме, разве что, привычки того не говорить, когда уезжает куда-то, что сейчас, в общем-то, практически прекратилось, По предупреждал, а не исчезал не подавая никаких признаков жизни, и иногда ужаснейшей глупости писателя в расследованиях, особенно когда эта романтичная натура была чем-то опечалена, или же в общем мысли писателя были сосредоточены на чем-то другом. Но руки, его руки заслуживали отдельного восхищения. Эдогава мог часами разглядывать бледные кисти, аккуратно перебирать тонкие пальцы писателя, кое-где с мозолями, иногда с пластырями – обязательно разноцветными и с рисунками, те, которые выбирал Рампо. —Ты позже обычного, my dear. Ехал на метро? —А ты свободней обычного. Наконец не сидишь за своими бумажками — язвительно отозвался Рампо в ответ, с обиженным видом переводя взгляд на лицо Эдгара, повернувшего к нему голову, — выглядишь как труп, который не выспался даже на том свете, знаешь? —Знаю. — Вздохнул Аллан, — сегодня сделал последние правки и отнес роман в издательство. Так что теперь вполне есть несколько абсолютно свободных дней –Хоть что-то – Рампо быстро поцеловал писателя в щёку и отстранился, с упрёком замечая –А мне ведь даже не дал прочесть что ты там пишешь, хотя обычно… но да ладно! У нас есть что-то съедобное? Я безумно голоден –Подарю тебе первое издание – пообещал писатель, чуть улыбнувшись, и поднялся, закрывая крышку фортепиано. В комнату заглянул енот, который был встречен более радостным восклицанием детектива «О, Карл!» и подхвачен на руки им же, теперь направляющимся на кухню. Эдгар По был весьма рад тому, что догадался по дороге домой зайти в магазин, потому что в холодильнике как обычно в этом доме и бывало, даже мышь не повесилась. Теперь же Рампо сидел перед пакетом конфет, наблюдая как его писатель за плитой что-то готовит –Как дела в агентстве? Сегодня было что-то интересное? –Не-а, ничего. Разве что поступил запрос на одно дело, в какой-то деревне произошло убийство, труп нашли жених убитой и его друг… но это далеко, туда придётся ехать и оставаться там несколько дней – Рампо сделал небольшую паузу, после чего продолжил, – не хочу ехать один. Поедешь со мной? Эдгар отвлекся от готовки, поворачивая голову к Рампо, и разворачиваясь наполовину сам, с легкой улыбкой на губах —Хорошо. Как же я тебя оставлю?***
Ночь трепетала за оконным стеклом. Она каждый раз опускалась незаметно, тихо подкрадывалась ко дню и сталкивала его, занимая своё место, пока тот падал вслед за уходящим солнцем. А позже день вновь поднимался с ним же, собравший новые силы, продолжая их с ночью зацикленное соперничество. Сегодня было ясно, да и особняк был не в центре Йокогамы, ближе к окраине, а потому здесь было меньше фонарей, и прекрасно можно было увидеть мириады ярких точек на фоне черного неба. Оно хранило в себе загадки непостижимые даже для великого детектива, глубокое, кажется, будто бесконечное пространство, в котором где-то там, далеко, может быть есть больше живых планет, где-то там умирают старые звезды и рождаются новые, там громадные чёрные дыры, газовые гиганты и астероиды. Но отсюда, из окна кабинета на втором этаже особняка, все это казалось волшебными огоньками, точками, среди таких же, но все равно по-своему уникальных. Рампо достаточно удобно устроился на подоконнике, слушая расслабленную игру По на фортепиано и выискивая в звездном небе созвездия, которые помнил ещё с детства, когда отец ясной ночью показывал юному Эдогаве звезды, иногда доставая телескоп. Всё это хотелось узнать, разглядеть как можно ближе. Эти яркие точки на небе манили, завораживали, приводили в такой детский восторг, что нельзя было оторвать от них взгляд. Если посчастливится, Рампо увидит падающую звезду и загадает желание. Глупость, конечно, но с другой стороны почему бы и нет, ничего плохого от этого не случится. Разве только если загадать что-то нехорошее, тогда, если это и впрямь работает, будет плохо. Глаза уже слипались, не в силах концентрировать внимание на том, чтобы складывать из звезд фигуры. Хотя простейшие созвездия найти Эдогава успел – вон виднеется медведица, большая, а если провести незримую линию между звездами, то и малая, вон Орион и Кассиопея и, кажется, ещё ворон. —Знаешь, нам нужен телескоп — сонно пробормотал детектив, не отрывая взгляда от бескрайнего неба. Эдгар сыграл ещё несколько нот и тихо встал из-за инструмента, присаживаясь на подоконник рядом с Эдогавой —Телескоп? —Мгм — Рампо пересел поближе к По, теперь облокачиваясь на грудь писателя и в таком положении обнимая его, — в него можно увидеть звезды немного ближе. А еще луну и планеты.. если он хороший, то можно разглядеть каждый кратер, знаешь? —Значит, купим телескоп — Эдгар улыбнулся, переводя усталый взгляд на небо, задумавшись, словно что-то припоминая, и после небольшой паузы произнес, — можем съездить в обсерваторию Хатэрума. Я думаю, тебе понравится Рампо сонно кивнул и, зевнув, прикрыл глаза, растягивая губы в счастливой улыбке —Пора спать. Нужно восстановить твой режим, пока тебя вновь не накроет вдохновение, и... —Пора — согласился По, целуя своего детектива в лоб Такие ясные ночи навсегда остаются в памяти и, что ещё дороже – в сердце. Они ценнее всего богатства мира, они таят в себе ту прелесть чувств, когда рядом близкий человек. Это иногда забывается, но одни объятия – даже просто объятия – могут вновь разжечь внутри тот огонёк, иногда намеренно запрятанный в самую глубину. Эти двое мечтателей долго искали друг друга – в совершенно неясных образах и чувствах, ограждаясь враждой и соперничеством. И, в конце концов, нашли.