о сигаретах, молчании и маджере, от которых надо бежать

— беги от своего маджере, — говорит ей крисания. тика сложно смотрит на неё — и не произносит: будто ты от своего бежишь. крисания, наверное, понимает. они никогда так не говорят — вслух и по душам — тика не хочет, а крисания и не пытается — и все, что в итоге получается — советы, больше похожие на просьбы — помоги мне. тика делает вид, что не слышит. в конце концов, это не её проблема. наверное. в конце концов, это все чёртов рейстлин. как будто на нем одном мир клином сошёлся. как будто он единственный кто хоть что-то может. как будто он чёртов бог. да пошёл он. и тика сбегает с пар — потому что мир, кажется, помешался на этом маджере, — и словно только ей он не нравится. эта бездушная расчетливая мразь, готовая идти по головам и уничтожать всех, кто его любит, и... почему он в её мыслях? она пытается выкинуть его из головы — только ей помешаться не хватало. как будто мало крисании. и — карамона. она курит прямо на крыльце вуза — и плевать, кто её увидит — преподы, охранники, однокурсники, — все равно. да пусть даже тот же карамон. чтоб его. и его брата. тике хочется плакать — некрасиво, до покрасневшего лица и искривленных губ. тике хочется кричать от бессилия — но она сильная, черт с ними со всеми, — справится. она вдыхает дым, чтобы успокоиться. и думает, что все это веет подростковой драмой — той, что так любят показывать в кино — я в отношениях с парнем, но он любит не меня, а ещё у меня завал по учёбе, скоро сессия, и что теперь со всем делать? тика не знает. но плакать все равно хочется. на улице стоит осень — и без шарфа становится холодно. костяшки пальцев мерзнут, неприятно краснея. тика перекладывает сигарету из руки в руку. не помогает. — тика? — входная дверь закрывается слишком тихо — и вот теперь это действительно становится слишком похоже на дешёвую подростковую драму. глупую подростковую драму. она отворачивается — к живописному пейзажу внутреннего двора. и молчит. карамон молчит тоже — может, боится спугнуть момент, может, ему просто нечего сказать. но вдруг решается: — ты куришь? — а что, незаметно? — тика выдыхает дым в сторону — как будто прячется до глупого. до сих пор. — осуждаешь меня? — не думаю, что могу тебя осуждать, — карамон подходит ближе. перехватывает её руку с сигаретой, отводя в сторону. — но давай мы уберём это? — обхватывает ладонью её костяшки — его руки неприлично тёплые этой холодной осенью. другой рукой обнимает её. тушит сигарету о железные перила. — замёрзла совсем. — тебе разве не все равно? — кто тебе это сказал? — в его голосе — искреннее удивление. он подносит её руку ко рту — и греет дыханием. и тику ломает — эта нежность, эта забота, этот глупый жест — и эта затушенная сигарета, и... — это же неважно. также неважно, как серый цвет осени, который никому не нравится. также неважно, как... — она вырывает свою ладонь — и ладонь карамона рвётся за ней. — это же... карамон разворачивает её к себе. позволяет уткнуться в грудь — и, кажется, все-таки расплакаться. гладит её по спине. — тише... — она всхилипывает. бьёт его кулаком в плечо — скорее, от безысходности. и шепчет — от неё же: — я ненавижу тебя, карамон маджере. — я люблю тебя, тика вейлан, — шепчет карамон в ответ. конечно, он её слышит. конечно, он... конечно, он знает. она качает головой. и все ещё плачет. — кто-то из нас, должно быть, сошёл с ума. — мне говорят бежать от тебя, но я остаюсь, наверное, этот "кто-то" — я. — давай не будем делать таких жутких выводов, хорошо? тика поднимает уголки губ — и поднимает свой взгляд на карамона. он лишь притягивает её ближе: — иди сюда. — точно лохматит волосы ещё сильнее, и... и целует — нежно и аккуратно. наверняка от неё пахнет дымом. наверняка у неё солёные от слез губы. наверняка... карамону все равно, что там "наверняка". он аккуратно касается её лица — и шепчет: — ты прекрасна, тика вейлан. я люблю тебя. — она грустно улыбается. и только молчит.