Синтетическая весна

      Кабеля и трубы не перестают прокладывать. Протягивают их между небоскребами, вмуровыют в пол, укладывают венами внутрь зданий. Пока каждая разрозненная часть не соединяется с прочими, формируя целое.       И так рождается Новый Кичин.       Тошмер ходит и глядит свысока.       Строящийся под ним мир блестит и кажется осязаемее с каждым днем. Он протянет руку и прочертит на стекле соединительную линию между горящим взлетными огнями космопортом Неба 13 и заходящимся в тумане городом-заводом Тутмисом, между будущим и прошлым.       Бусины на браслете звякают о стекло, когда он садится за стол, бечёвка впивается в кожу укусом. Его белый пиджак избавлен от любой грязинки, его брюки не содержат складок, его перчатки сидят на руках сантиметр в сантиметр: ничего лишнего. И только потрепанный браслет, напоминающий о лесе, ритуалах над костром и гадании на костях животных, нарушает этот порядок.       Тошмер позволяет это ему, как слегка дикому зверю, прирученному твердой рукой хорошего хозяина.       Неделю за неделей на него обрушивается лавина встреч. Согласовать одно, одобрить другое, продавить третье. Все контролировать.       Он засыпает лицом в голографическом экране и промахивается пальцами по клавишам. Голосовой ассистент подсказывает ему отдохнуть.       Ближайшая оказавшаяся под рукой кружка летит в стену и разлетается на миллион осколков. Один опаляет ему щеку жгучей пощечиной. Другой застревает в туфле. Больше ему никто ничего не говорит. Устанавливается тишина.       Тошмер подносит кисть к лицу и надкусывает бусину на браслете. От нее по лицу и груди расходится перечный жар. Кровь показывается под его носом и ударяется в воротник. Другая крошится на стол.       И в кабинете от Тошмера остается только красный и отвратительный запах горящей синтетики.

***

      Лес приветствует его бросающимся в объятия холодом и ужасным многообразием цвета. Его челюсть больно пульсирует. Два задних зуба с правой стороны скололись. Его туфли вязнут в мягкой почве.       Но он все равно шагает, все глубже и глубже в лес, внюхиваясь в крепнущий запах весны, тепла и бегущей воды.       Деос уже ждет его на поляне. В ней нет ни следа осени и увядания. Она принимает Тошмера в свои объятия, как взбитая перина. Он ступает по мягкой, едва проклюнувшейся траве. Его обволакивает запах меда и цветов. Вокруг Деоса едва только не летают птички, чирикая песни.       Деос улыбается ему, когда он садится рядом.       — Ты заставил меня ждать.       Тошмер выпускает рубашку из брюк, бросает пиджак на ближайший пень.       — Нет, это ты заставил меня ждать. Я шел сюда десять минут. Почему ты не сделал так, чтобы я появлялся здесь сразу?       Деос греет руки о костер. Язычки пламени, как ласковые кошки, безвредно лижут его ладони.       — Сну нужно дать время поглотить тебя. Иначе это не сон.       Глупый. Тошмер хотел увидеть его.       — Так сядь ближе. Ты как будто в миллионе верст.       Пространство вокруг них искажается. Расстояние ходит ходуном, пока не сжимается до тонкого волоса между ними. Колено Тошмера касается колена Деоса. Неприлично и дико. И заставляет что-то сжиматься в груди.       — Все еще далеко, — Деос улыбается костру. Его профиль взрослый — рыжие пряди, спадающие на глаза, щероховатая щетина — но улыбка ребяческая.       — Дурак. Если я буду ближе, ты развоплотишься.       Это не реальность. Пространство между мирами для их встреч друг с другом среди занятых жизней.       Они говорят о строящемся Кичине, о новых учениках Деоса, о восстановлении его родины. И вспоминают старые времена, когда сами ещё были учениками. Между их рассказов — теплые шутки и ладони, покалывающие желанием коснуться.       — Приезжай на Алькорн, — вдруг приглашает Деос, когда чувствуется, что их встреча должна подойти к концу. Он из них двоих самый терпеливый, но даже он не справляется с двумя годами разлуки.       — Когда будет время.       Тошмер встает и потягивается. Солнце больше не освещает поляну. Немного похолодало. Цветы прячат красивые лепестки в бутоны.       Имитация вечера.       Деос тоже поднимается. Он ниже и тоньше Тошмера, чем Тошмер в тайне гордится. Но когда он подходит, ноги Тошмера почти подкашиваются. Его глаза светлые, зеленые, как весна и вера. Они смотрят на Тошмера снизу вверх уверенно и спокойно. И немного печально.       Тошмер сжимает зубы, чтобы не сказать чего-нибудь вроде "Я скучаю".       — Я скучаю, — говорит Деос.       Тошмер рубленно кивает.       Его грудь начинает жечь перечным теплом, которым он не владеет. Зубы снова ноют.       Деос склоняет голову набок, будто изучает интересное явление.       — Тебе будет больно, когда ты вернешься обратно. Возможно, придется менять зубы.       — Главное, чтобы сердце не пришлось. Это затратно.       Деос заливисто смеется.       — Обожаю твою самоуверенность и твою практичность.       Деос оглаживает его плечи, заставляя Тошмера на миг перестать дышать, и за лацканы резким движением наклоняет к себе — до уровня лица.       Он внимательно осматривает лицо Тошмера — веснушчатый нос, темные глаза, угрожающие брови. Приоткрытые губы.       — И твою порочную озабоченность миропорядком, — последний лукавый взгляд в глаза.       И Тошмера откидывает назад. Прочь из фантазии о лесе, прочь из сна обратно в тяжелое и осязаемое.       Он просыпается на столе, хотя уходил не оттуда. Осколки кружки на полу. В его туфле характерная дырка.       И все болит.