Глаз бури

      Неистово воющий ветер со всей мощью обрушивался на запертую дверь и швырял песок в закрытые ставни.       Если грянет буря, людям наутро придется несладко — снова будут отрывать запорошенные песком жилища, дороги и конюшни.       «Должно быть, милостивые боги покинули нас… — подумала Эва и перевернулась на другой бок, представляя, как крыша хлипкого домика не выдерживает натиска когтей свирепого бога пустыни и отлетает. — Вот бы и меня унесло куда-нибудь далеко-далеко, где все будет по-прежнему».       Она крепко зажмурилась, прекрасно понимая, что по-прежнему больше не будет нигде и никогда, а если крышу все-таки снесет, Эву прибьет какой-нибудь тяжелой балкой, и дело с концом.       Бах!       Эва подскочила и прижала скомканную простынь к груди.       Дверь, больше похожая на щит, сколоченный из крупных неотесанных досок, прогнулась от мощного удара, а следом послышалось низкое и глухое:       — Эвтида!       Эва вскочила, на носочках перебежала тесную комнатушку, едва не задев напольный горшок с цветком, и откинула в сторону железный крюк, который, к слову, оказался прочнее, чем можно было подумать на первый взгляд. Но никакая задвижка — даже самая сильная — в случае чего не остановила бы того, кто рвался к ней в столь поздний час, несмотря на хаос, объявший Фивы.       — Господин!       Внушительная фигура верховного эпистата почти полностью заполнила проход в скромное жилище Эвы, но холодок все равно успел проникнуть туда, а вездесущий песок тут же оцарапал голые щиколотки.       — Знал, что не спишь…       После того, как Амен закрыл дверь, в комнате стало тише, но едва ли спокойнее. С его накидки потекли тонкие и резвые ручейки песка, за что эпистату наверняка сделалось неловко.       — В такую погоду бездомная собака ищет приют, а ты, господин, ищешь опасности! Уверяю, когда-нибудь найдешь!       Амен сбросил накидку, прошелся пятерней по жестким светлым волосам и раздраженно фыркнул.       — С псом бездомным сравнила, а после еще и поучать взялась! Быть может, не рада мне? Или помешал чем-то?       — Рада или нет… — Эва с ходу вступила в хорошо знакомую игру, которая называлась «Верь не словам, а взгляду». — Жалость не позволит выгнать обратно.       Амен резко шагнул к ней, Эва приподнялась, и их лица — по случайности или нет, — оказались до невозможности близко. Но Амен — Эва уже давно заметила, — не любил быстро сдаваться. Не хотел, чтобы она поняла: лишь эти вечера помогали ему не увязнуть в топи нерешенных проблем, которых с каждым днем становилось больше, а Эва…       Эва все еще не привыкла к тому, что между ними происходило, хотя ждала вечеров, когда они с Аменом могли побыть наедине, ничуть не меньше его самого. Тенью слонялась по храму солнечного Ра, терпеливо училась быстрому, аккуратному письму и обреченно ждала весточки от Реммао, в глубине души надеясь, что наставник на какое-то время оставит ее в покое. Эва еще не успела отойти от личного провала в мастерской для бальзамирования. Ох и быстро же пришлось удирать тогда! Чуть Амену в руки не попалась!       «А если бы попалась?.. Что было бы?»       Эва думала об этом и после, когда руки несостоявшегося поимщика и, быть может, убийцы гладили ее, доводили до исступления и подкашивающихся коленей, которые хотелось посильнее сомкнуть, чтобы унять безумную и бездумную жажду близости. Попавшись в капкан, она тогда мечтала лишь об одном — о быстрой смерти без пыток и боли. Из-за гибели названого брата и невозможности отомстить за него, Эва лишилась части рассудка, не иначе, поэтому быстро дошла до точки невозврата, после которой стремительное сближение с человеком, чье присутствие изначально сулило ей гибель, не показалось чем-то странным. Юная шезму хотела, чтобы сама судьба наказала ее за беспечность, но у судьбы были иные планы.       «Перестань упрямиться, Неферут, — в полудреме шептал Амен и притягивал ее ближе, чтобы ночью не свалилась с края кровати, — здесь хватит места для двоих».       И каждый раз обнимал, доверяя.       Доверяя и растворяясь в ней.       В ней!..       Подлой обманщице.       «Узнай Амен, с кем по собственному желанию едва ли не каждую ночь делил ложе, вовек не отмылся бы».       Самобичевание шло ей на пользу и помогало разглядеть истинную суть вещей. Допустим, Эва поняла, почему Амен попросил ее лишний раз не болтать. В это было сложно поверить, но эпистат заботился вовсе не о своей, а об ее нежной шкурке. Чтобы понять, сколькими врагами успел обзавестись человек, приближенный к фараону, особого ума не требовалось.       Тени охотнее всего липнут к тем, кто ярко сияет, но до встречи с Аменом Эва не боялась их и не думала, что когда-нибудь будет…       — За ширмой стоит чан с водой. Староста раздобыл за кое-какую помощь, а мне сегодня без надобности — успела в купальню сходить.       Щеки загорелись румянцем, и Эва в который раз спросила себя, куда подевалась ее решительность, стоило Амену возникнуть на пороге? Уколоть бы эпистата резким словом, да только разбежались все слова. Давно уже разбежались.       — Боюсь утонуть в нем, — усмехнулся Амен. Даже в полумраке можно было разглядеть покрасневшие от недостатка сна глаза и тени, залегшие под ними. — Поэтому воздержусь.       Эва поняла, что, стоя у двери, делает вид, будто и впрямь не рада гостю. Отчасти, наверное, так и было…       После короткой стычки в мастерской Амен приказал своим людям неустанно следить за ближайшими дорогами и перекрестками, а и иногда делал это сам. Лично. Эпистат чувствовал, что уходить рано — надо рыть дальше. Видя это и каждый раз вздрагивая, Эва собралась облегчить ему не только задачу, но и жизнь. Чтобы признаться в содеянном и тем самым отвести лишнее внимание от наставника и друзей, у нее не хватило бы духу, и тогда Эва решила… исчезнуть. Неважно, лгал Амен в начале знакомства или нет, когда говорил, что не видит в ней ничего, кроме симпатичной мордашки и строптивых кошачьих повадок, его слова натолкнули на дельную мысль. Да и разговоры с Ливием из Пеллы не прошли даром. Лекарь охотно делился историями о своей стране — несколько приукрашенными, конечно, — но даже этой малости хватило, чтобы понять — без работы Эва в любом случае не останется. Ей нужно было зацепиться за саму мысль, за возможность что-то изменить.       — Ты голоден? — спросила Эва и улыбнулась, стараясь не выдать осевшей на языке горечи. Юная шезму убеждала себя, что бегство — это не трусость и не предательство. Это выход. — С ужина остались финиковый хлеб и молоко.       «Да и ребятам без меня спокойнее будет. После смерти Исмана ни на что не гожусь. Бестолково тлею, а не горю».       Наставник говорил, что шезму не выжить в одиночку. Не в это время и не в этой стране, но те жуткие, душные дни, когда Эва лежала пластом на жесткой койке, горюя по Исману, доказали, что она была одинока всю жизнь. Так чего же, право, бояться?       — Перестань наводить суету. Лучше повернись спиной и не открывай глаза, пока не скажу.       Несмотря на глубокую нежность, проявившуюся в голосе легкой хрипотцой, Амен оставался непреклонным даже в будничной просьбе.       — Так вот оно что… — чуточку повеселела Эва, — оказывается, господин верховный эпистат не просто так прятал одну руку за спину!       Эва не удержалась и охнула, когда нечто прохладное и увесистое коснулось ее кожи. Дождаться момента, когда Амен позволит взглянуть, что же там такое, было выше любых человеческих сил.       — Ты всегда такая неугомонная?       В голос Амена помимо воли прокралась улыбка, когда Эва схватила начищенный до блеска медный диск и подняла его на уровень лица. Украшение, что приятно утяжеляло ее шею, — тончайшая работа из драгоценных камней и вытянутых стекловидных бусин нежно-зеленого цвета, — было достойно царицы.       — Прости, я не могу… — Нечаянная радость погасла в груди так же быстро, как и зажглась. Эва понимала, что не достойна ни даров, ни любви дарящего. Прекрасный усех сдавливал шею и не давал спокойно дышать. — Не нужно было…       Амен перехватил ее руки, когда Эва потянулась к золотой застежке.       — Отказа я не приму. Не хочешь носить — оставь на память.       Амен воплотил собой насмешку богов, не иначе. Эва должна была спасаться, бежать от него без оглядки, но… Он оставался единственным, кого не желало отпускать ее сердце.       — Благодарю, господин.       — Просил не называть так, когда остаемся наедине.       «В последний раз. Да помогут мне боги!» — продолжила Эва и обернулась.       Она отчаянно гнала мысль, что приход Амена не мог быть простой случайностью, но тревога все равно настигала Эву, чем бы та ни пыталась отвлечься — ополоснуть посуду или расчесать длинные волосы, прислушиваясь к шуму ветра, который взволнованно нашептывал: «Сегодня или никогда…»       Амен не позволил себе занять единственную кровать — улегся на кушетку у стены, на которой при всем желании нельзя было выпрямиться во весь рост. Эва едва сдержалась, чтобы не сесть рядом, обхватить руками широкую спину, положить голову на плечо и замереть на какое-то время. Она очень хотела попрощаться, но понимала — нельзя. Амен спал чутко. Едва почувствует ее прикосновение — поймает за руку, притянет к себе, и Эва не сможет уйти. Нет, не так… Она не захочет уходить. Не потому ли этой ночью ее движения столь тихи и осторожны? Осталось лишь выскользнуть за дверь, а после Темный бог, покровитель всех шезму, сотрет следы Эвы на песке и заставит верховного эпистата забыть о ней.       Мысль, что Амен лег так близко к выходу не просто так, поразила Эву тогда, когда отступать было поздно…        Охотник настиг неудачливую беглянку раньше, чем та успела моргнуть, и тронул за плечо, заставляя повернуться.       — Видимо, ошибся, когда подумал, что этот шаг дастся тебе нелегко.       Эва сцепила зубы и помотала головой. Знал бы гроза черномагов, кого так отчаянно хотел удержать, самого себя устыдился бы!       — Отпусти меня, господин… — Эва еле-еле разлепила губы. — Так будет лучше.       Амен одним махом захлопнул дверь и поймал Эву в ловушку, поставив руки по обе стороны от ее головы.       — Лучше?       От сердитого взгляда, полностью обращенного на нее, сделалось колко, жарко и неуютно. Эва прижала собранные пожитки к груди и робко похвалила себя за то, что вовремя успела припрятать остальное, потому и уходила налегке.       «Налегке?..»       В другой раз Эва заключила бы лицо Амена в ладони и попыталась объясниться, но он будто предугадал ее мысли — отшатнулся, не дав и слова сказать.       — Если бы знал, что все это время лгала мне, польстившись на беззаботное будущее, деньги или славу — отпустил бы… — Амен оперся ладонями о стол, на котором потрескивали маслянистые свечи, вылавливая из темноты широкие плечи и поникшую белесую голову. — Да только не интересуют тебя излишества. Ты даже на побрякушки смотришь не так, как другие девушки. Покрутишь в руках минуту-другую и отложишь в сторону.       — Просто не хочу привыкать. Ни к тебе, ни к излишествам.       О чем она думала, когда договаривалась с Агнией о помощи в переправе? Единственный шанс на побег из зажавших в тиски обстоятельств уплыл от Эвы, и загадочная торговка каменьями однозначно приложила к этому руку! Недаром наставник еще тогда, в Гермополе, говорил, что у верховного эпистата везде есть глаза и уши. Он ни за что не упустит свою добычу.       — Поясни, — коротко сказал — нет, не сказал, а потребовал! — Амен, чем рассердил Эву еще больше.       — А ты посуди сам… — Пальцы едва не окаменели — до того сильно Эва сжимала свою поклажу, которую теперь без сожаления швырнула на пол. — Вокруг — скука смертная! Не больше десятка крошечных домиков, а красивых женщин и того меньше…       Быть может, если Эва разбередит его душу, с вызовом швырнув в лицо полуправду, Амен оскорбится и отступит? Должно же хоть что-то, кроме оберегаемой ею тайны, заставить его отступить?!       — Я понимаю, что завладело тобой. Что завладело нами… Но однажды напасть, с которой тебе надлежит разобраться, минует. Фараон призовет тебя обратно, в столицу, вознаградит, а после снова отправит туда, куда ему заблагорассудится.       Амен тяжело вздохнул. Ни единой эмоции, ни крупицы сомнения не проскользнуло на гордом лице!       — Даже не сомневайся, Эвтида. Именно так и будет. Но неужели моя скорая победа гложет настолько сильно, что ты решила убежать, не в силах с ней смириться? И что я должен подумать после этого?       Приближаться к нему было боязно, но Эва решила, что ей нечего терять.       — Вскоре для меня не останется места рядом с тобой. Я забралась слишком высоко и временами ощущаю весь ужас падения. — Она не лгала. Даже если бы жизнь сложилась иначе, и Эва всерьез училась в Гермополе письму, а не плетению заклятий, они с Аменом с самого начала оказались бы по разные стороны баррикад. — Начинающий писарь, за которого даже поручиться некому, и верховный эпистат… — Эва скрасила горькую правду улыбкой. — Фараон рассмеется тебе в лицо, а по-доброму или нет — я не знаю. Знаю лишь, что мне никогда не стать матерью твоих детей и хозяйкой в твоем доме. Скорее воды Нила повернутся вспять! И что прикажешь делать после? Перебирать подаренные украшения и ронять над ними слезы? Прости, не хочу. И без того наплакалась.       Эва не думала, что поток откровений прольется так легко, и что Амен проявит к нему искренний интерес — сначала усмехнется, а потом посмотрит так, что Эва разом усомнится в сказанном.       Неужели ее попытки сохранить лицо и не прослыть сбегающей посреди ночи трусихой и лгуньей будут так легко стерты косой усмешкой, не предвещающей ничего хорошего?       Эва едва не отступила. Едва не сдалась под неощутимым, но от этого не менее болезненным натиском.       — Может, скажешь, что беспокоит тебя на самом деле? Ты знаешь, я — человек слова. Я бы не связался с тобой, если бы знал, что после миссии в Фивах нам придется расстаться. Я…       Амен сжал кулаки.       Эва поняла — эпистат обо всем догадался. Или это случилось гораздо раньше? Амен с самого начала понял, кто она, и решил держать врага как можно ближе, чтобы тот, не выдержав изощренного испытания, сдался сам или подался в бега, лишь бы не томиться в неизвестности? Осознание оного ударило по Эве так, что в глазах потемнело. И все же… Почему Амен подпустил ее настолько близко?       «А ты, глупая, позволила!»       Думала, что переиграет охотника, но куда там… И ребят не спасла, и в глазах Амена пала так, что ниже некуда. Рыбаки на переправе ждать не будут — отправятся без нее, и все, что должна была сделать Эва, чтобы воплотить задуманное — вовремя ускользнуть из дома. Амен не смог бы отправиться за ней. Волею фараона ему было суждено оставаться в Фивах до тех пор, пока не найдется источник заразы. Эва знала об этом.       Она предусмотрела все, но не ожидала, что эпистат явится к ней посреди бури!       — А ты спроси по-другому, и я отвечу. Спроси, о чем должен был спросить сразу, как только почуял неладное.       От смешения злости, страха, обиды, недоверия и Исфет знает, чего еще, Эва и думать забыла, чтобы лишний раз поберечься. Она поняла — путь назад отрезан, но вместо того, чтобы испуганно пятиться, решила станцевать на краю пропасти.       Эва отказывалась быть загнанной жертвой и отказывалась видеть в Амене охотника. В первую очередь они были людьми… Простыми людьми, которые запутались в своих желаниях и обязательствах и не могли решить, что из этого важнее.       Она положила ладони на его могучую грудь и почувствовала, как надрывно и тяжело та вздымается.       Амен мог прихлопнуть Эву одной ладонью. Это разом избавило бы их от всех проблем: ему не придется прилюдно корить себя за близкую связь с преступницей, а Эва избежит публичной казни и вечного позора, сопряженного с ней.       — Если я спрошу, а ты ответишь, как раньше уже не будет.       Амен прикоснулся к ее лицу — провел грубоватой подушечкой большого пальца по щеке, ласково притронулся к губам…       — А если отвечу без твоего позволения?       — Тогда у меня не останется выбора.       Но предоставлять выбор ей — неразумной, — он тоже не собирался.       Эва по привычке закрыла глаза, боясь и одновременно желая того, что должно было случиться. Шезму умели проникать в чужие мысли лишь во снах — не наяву — но сейчас одна из них многое бы отдала, чтобы было иначе. Эву неодолимо тянуло к рукам Амена, которые давным-давно были по локоть в крови, — в крови ей подобных! — и так же неодолимо — к губам — невероятно чувственным на фоне остальных черт вытянутого, скуластого лица. Эва знала, что это лицо — лик несущего справедливое, как думал Амен, возмездие, — может быть мягким и добрым, но не знала, доведется ли ей увидеть подобное еще раз. Когда Амен наконец-то прижался к ее губам, Эва без раздумий ответила на поцелуй и ощутила, что там, где раньше проявлялась нежность — в осторожных, изучающих прикосновениях языка, прерывистом дыхании и робком скольжении, — теперь возникла дикая, испепеляющая страсть, а вместе с ней — страх показаться слишком жадной, развязной, испорченной…       — Теперь я понимаю, почему ты выбрала именно эту ночь.       Эва начала медленно стекать вниз, ведя ладонями по широкой спине к пояснице, но из-за странной, задумчивой фразы все же подняла глаза и отвлекалась. Эва, смущенная и дрожащая, стояла перед ним на коленях да и в целом казалась не шире тростинки на фоне сильного и внушительного Амена, но из них двоих именно он выглядел покоренным. Эва даже не чувствовала — знала это. Видела по серо-голубым глазам, подернутым легкой дымкой.       Никто не учил Эву тайному искусству любви, но умение дарить наслаждение и предугадывать желания дорогого сердцу мужчины было заложено в нее самой природой вместе с другим темным даром.       — И почему же? — то ли осмелев, то ли окончательно потеряв голову, спросила Эва и поцеловала неровный шрам внизу живота Амена. Шрамов у него было много, и за каждым из них наверняка скрывалась какая-то нерасказанная история.       — Потому что буря не погубила бы тебя, а уберегла.       Амен не удержался — запустил широкую ладонь в ее кудри, обхватил затылок и слегка подтолкнул, призывая не останавливаться.       Эва мягко очертила бархатистую плоть кончиком языка и двинулась дальше — осторожно, неумело, но всецело отдаваясь желанию и крепкой мужской руке, направляющей ее. В какой-то момент пришлось сжаться и сделать глубокий вдох… Не дав привыкнуть к новым ощущениям, Амен толкнулся и проник в ее рот так глубоко и так медленно, что от противоборства легкого стыда за свое положение и приятной тяги внизу живота, Эва мелко задрожала, а когда услышала тихий и полный чистого обожания стон любимого мужчины, всякая неуверенность пропала.       Чувства обострились, как будто Эва прямо сейчас нырнула в чужой — или все-таки в собственный? — сон.       — Раньше казалось, что ты делаешь это не со зла, но теперь вижу — всю душу вытащить хочешь…       Амен поднял ее с колен, рывком уложил на стол и завел руки за голову, чтобы лишний раз не дергалась. Было больно, но Эва улыбнулась и прочертила лопатками по шероховатым доскам, спускаясь ниже.       «Хочу запомнить, как хмурятся в недовольстве широкие брови, как светлые пряди спадают на лицо, и Амен нетерпеливо убирает их, чтобы не мешались…»       — Держишь так, будто на самом деле боишься потерять.       Эва соблазнительно повела голенью по его бедру.       — Я ничего не боюсь, Эвтида, потому и не потеряю.       Жесткий и недостижимый — с ней он раскрылся иначе, но Эва так и не поняла — почему. Почему не возненавидел за дерзость и ложь? Почему отпустил ее руки и склонился к груди, вбирая и дразня языком набухшие темные соски так хорошо и приятно, как не делал никогда прежде?       Чем подпитывалось его желание? Неужели любовью? Неужели он позволил себе влюбиться, зная, что Эва не сможет дать ему того, что могли бы дать другие девушки — свободные, обеспеченные, кроткие?.. Эва спросила об этом однажды, и Амен ответил: «Другие не будут тобой». Ответил и ничего более не объяснил, но Эва успокоилась и решила жить настоящим, а не будущим, потому что будущего у них быть не могло. Она радовалась коротким встречам в середине дня, когда Амен мог утащить ее в тень какой-нибудь пальмы или прижать спиной к стеллажу с пыльными свитками в храме Ра. На службе эпистат не позволял себе больше, чем «нечаянное» прикосновение или поцелуй. Амену было достаточно находиться рядом, заботиться и время от времени ворчать, что она не стремилась оправдать должность его любимого писаря. В такие моменты Эва сверкала глазами и растягивала губы в улыбке, чтобы Амен вспомнил, как сильно, по его мнению, той нравилось играть с огнем, но… Она не играла. Она так жила.       Эва садилась к Амену на колени, зная, что служители храма всегда шатаются где-то рядом, что тот же Рэймсс может прийти, когда его совсем не ждут, увидеть их вдвоем и в сердцах пожаловаться наставнику…       Реммао, конечно, захочет открутить Эве голову за такое непотребство, но потом сжалится и отошлет прочь.       Сто раз уже проходили.       Когда Амен был не в духе, Эва не могла отказать себе в удовольствии — случайно задеть того бедром или плечом, чтобы после невинно обернуться и поймать на себе тяжелый, но вместе с тем такой яркий взгляд, что хотелось закусить губу, лишь бы не расплыться в глупой улыбке. Все это казалось частью игры — ведь эпистат тоже позволял себе вольности! — ровно до того момента, пока Эва не призналась самой себе, что нарочно искала его внимания и взгляда…       Мало того, что влюбилась в кого не должна была, так и вела себя не лучше Феонои или еще какой-нибудь взбалмошной девицы!       Амен усадил Эву на край стола — ближе к себе — и наконец-то заполнил не только ее мятущиеся мысли, но и тело. Она тотчас прижалась крепче, обхватила ногами его бедра…       Сладить с таким напором и силой оказалось непросто, но Эва не была бы собой, если бы не нашла в Амене чувствительные точки, вроде шеи, затылка, широкого пространства между лопаток и… ушных мочек. Эва с удовольствием прикусила одну из них. Амен вздрогнул и впился короткими ногтями в ее ягодицы, стискивая их сильнее, чем прежде.       — Нарываешься на грубости, Эв-ти-да? — отчеканил он, тихо смеясь.       — Все может быть…       Амен намотал на пальцы ее волосы и потянул назад, вынуждая запрокинуть голову.       От жестких поцелуев шею быстро начало саднить. Губы Амена жгли и плавили ее кожу, оставляя темно-красные, почти багровые следы.       Эва не знала, за что держаться: за стол, который едва не трещал от такого натиска, или за плечи своего неистового мужчины? Амен не щадил ее — вбивался так, что от напряжения сводило поясницу, а перед глазами плыли цветные пятна… И так до момента, пока Эва, совершенно обессиленная, не упала ему на грудь. Ее дрожь была тихой, острой и сладкой, в отличие от Амена, который прижался губами к макушке Эвы и постарался погасить рвущийся из груди стон.       Но Эва все равно услышала и усмехнулась, когда почувствовала, как теплая дорожка медленно потекла по внутренней стороне ее бедра.       — Кажется, чан с водой нам все-таки понадобится…       Эва переживала, что простенькая кровать из пальмовых жердей не выдержит их общего веса, но она все равно была лучше той, что стояла в доме верховного эпистата. Несмотря на роскошь и ширину, кровать Амена была настолько жесткой и неудобной, что наутро Эва постоянно обнаруживала на своих боках синяки!       Ветер снаружи стих, но долгожданная тишина не стала избавлением…       — Я увезу тебя в столицу. Со временем привыкнешь, освоишься и поймешь — жить так, как ты привыкла, совсем не обязательно.       Амен ласково погладил ее по спине и прижал к себе, как будто хотел привязать. Негласно, но накрепко…       «Навсегда», — подумала Эва и позволила себе слабость — принять чужую заботу без страха остаться должной. Она все еще не верила, что такое возможно, хотя Амен и утверждал обратное. Не верила, что теперь не нужно жить в постоянном страхе и засыпать с мыслью, что завтра может не наступить. В последнее время участились случаи, когда шезму, проникая в чужой сон, убивали своих же. «Устраняли конкурентов», — предпочитал выражаться наставник, и у Эвы от этих слов по спине пробегали мурашки.       — Мне нужно подумать. Не могу просто так бросить Реммао, Рэймсса и Дию.       — Получается, они…       Амен не успел договорить, а Эва уже вскинулась, как пустынная кобра.       — Нет! — с жаром прошелестела она, кляня себя за горячность и спешку. — Они ни в чем не замешаны. Никто из нас не замешан. Я докажу, если дашь мне такую возможность.       «Не поверил. Ни на секунду не поверил!..» — поняла Эва, стоило заглянуть в насмешливо прищуренные глаза, в которых, однако, нашлось место чему-то еще… Быть может, сочувствию?       — Хорошо, но запомни — я никогда не предам своих людей, если им будет угрожать опасность. Перешагну через себя, но сделаю то, что должен.       Какое-то время Эва лежала рядом и жмурилась от ласки, ставшей привычной. К хорошему, как известно, человек привыкает очень быстро, а отвыкает — тяжело и болезненно. В моменты, подобные этому, Эва заставляла себя не думать о том, кем был Амен — настолько нуждалась в его любви и внимании, но потом поняла, как сильно раздразнила судьбу, и что закрывать глаза на происходящее больше нельзя. Тогда она и решила обрубить все нити разом и сбежать. Сбежать без оглядки, чтобы не ставить Амена перед выбором.       — Ты тоже запомни… Запомни, что мне в любом случае будет жаль.       «Себя, тебя и всех, кто не волен жить свободно…»       Эва вновь склонила голову на мужское плечо.       На прикроватном столике в обрамлении желтого света догорающей свечи поблескивал тонкий нож для нарезки фруктов.       Эва знала — ей хватит секунды, чтобы дотянуться до него. Амен, вероятно, тоже знал. Но орудие ему было не нужно — он мог задушить Эву прямо так, не выпуская из своих объятий. Или свернуть шею, что тоже заняло бы не дольше пары секунд.       — Можешь упрямиться сколько хочешь, но знай — если ненадолго развяжешь мне руки, я сделаю все, чтобы помочь тебе разобраться с хворью.       — Посоветуешь что-нибудь, как тогда, в гробнице бывшего эпистата? — поддел Амен и усмехнулся, едва коснувшись губами ее лба. Он сказал об этом совершенно спокойно, хотя должен был заставить объясниться.       «Чтобы не навлечь беду на себя и других, не болтай лишний раз», — сумела уловить она.       — Просто надеюсь, что однажды твое мнение изменится.       «Надо же! Поцеловал именно в лоб, не в губы! Будто не знает, что так целуют покойников».       — Возможно, оно уже изменилось, а сейчас — спи, Эвтида… Спи и ничего не бойся.