***
Дворец, как и все его обитатели, предстал разлучителем, окружая влюбленных формальностями и правилами, которым они были вынуждены подчиняться, пока наконец не наступило уединение под покровом ночи. Изучая вид из окна своих покоев, Мадлен тонула в водовороте мыслей, что раздирали ее сердце и душу, но она не осмеливалась признаться себе в этом. После кроткого стука в дверь, вошел Фабьен. Гвардеец выглядел уставшим, но от этого не менее радостным, встречая невесту после долгой разлуки. Он бережно взял ее руку и преклонился, оставляя нежный поцелуй на тыльной стороне ладони, наслаждаясь каждым мгновением этого формального приветствия. Заглянув фрейлине в глаза, он, словно поддался порыву давно сдерживаемых эмоций, крепко прижал ее к себе. Мадлен всегда внимательно наблюдала как его невозмутимость и суровость таят в ее присутствии, от чего несомненно получала удовольствие. — На службе только грезы о тебе согревали мое сердце и лечили душу, — он медленно приложил ладонь к манящему лицу и теперь уже смотрел только на свою возлюбленную, не замечая ничего вокруг. — Будь уверена я впредь никогда не стану оставлять тебя на столь долгий срок, ведь это пытке подобно. — Не позволю более нашей разлуке повториться… Я так тосковала по тебе все эти дни… Только слова эти слетели с ее уст, Мадлен осознала всю фальшивость сказанного и надеялась, что очевидным это стало лишь для нее. Невольно сама себе ненавистна она стала за такие мысли. Обман и лукавство фрейлина не одобряла, без особой на то причины – сейчас этой причиной был страх. Она боялась той правды, что в миг пред ней торжественно предстала. Водоворот мыслей обратился тихой гаванью, лодка в которой отдалась мирному течению, безропотно принимая невзгоды за данность, а радости за милость. И за милость стоило признать открывшееся знание, а данностью прозвать его существование. Гвардеец был искренне рад теплому приему, доброму взгляду и чувственному слову своей невесты. Он принялся расспрашивать ее о самочувствии и заботах, которые могли беспокоить в его отсутствие. Мадлен же скромно отвечала, что находится в добром здравии и ни в чем нужды не испытывает. Только убедившись в ее благополучии, Фабьен поведал о времени службы, без подробностей, стараясь не омрачить вечер девушки. Впрочем вечер этот уже был безнадежно испорчен внезапно открытой истиной, что теперь нависла пасмурной тучей над несчастной фрейлиной. Предстояло сражение с бесом, которому так успешно удавалось скрывать суть происходящего в недрах души. Она не хотела обманывать, но и не знала как возможно сказать жениху, что тот более не владеет ее сердцем, да и сама она им не владеет, – оно во власти судьбы и у судьбы этой глаза зеленые. — Мадлен, — взволнованно обратился он, взяв ее за руку. — Ты так побледнела. Как ты себя чувствуешь? — Сказывается волнение перед свадьбой, прошу не тревожься, — она выпалила первое, что пришло в голову и, как не удивительно, оказалось отчасти правдой, ведь отвергнуть жениха перед свадьбой – дело волнительное. — Мадлен, еще с нашей первой встречи ты предстала передо мной столь величественно прекрасной, что мне подумалось естественным пасть ниц, одаривая всеми почестями то великолепие, которое ни вообразить никто не в силах ни словами передать, — он ласково ей улыбнулся. — Свадьба только формальность, которая не стоит твоих переживаний, ведь, была она или нет, наши души уже связаны. Столь сладкие речи из уст любимого сделали бы его женщину самой счастливой на свете. Однако дар теряет всякую ценность, если его преподносят, не посчитавшись со вкусом того, кто его получает. И никто не говорит как быть, когда получатель за мгновенье эти вкусы поменял. В этот вечер истина навалилась тяжелой ношей и прежней смелости как небывало. Фабьен изъявил желание провести ночь вместе, не намекая на близость, что было решено отложить до свадьбы, а лишь намереваясь заснуть рядом с возлюбленной, по которой столько дней тосковал. Отложив тяжелый разговор на утро, фрейлина приняла его предложение, наивно полагая, будто утром станет легче. Сон этот спокойным не был, за окном легкий ночной ветерок превратился в свирепую бурю, сопровождающую грозовые тучи. Оконные ставни громко распахнулись под гнетом проливного дождя. Мадлен тут же очнулась от сна и принялась их закрывать, надеясь не разбудить Фабьена. Она поднялась с постели, прошлась босыми ногами по холодному полу и не без усилий захлопнула окно. Почувствовав облегчение, девушка украдкой глянула на кровать и оторопела, ведь жениха там не увидела. Сделав шаг, она услышала хлюпанье воды и поняла, что стоит в луже, которая успела появиться за то короткое мгновение, когда окно было открыто. Внезапно фрейлина ощутила пробирающий до костей мороз, тело забила мелкая дрожь, а шум в голове оглушал. От резкого металлического запаха помутился рассудок. Приложив ладонь к месту, где колотилось сердце, в попытке отдышаться, она опустила взор на пол, смутно видневшийся в лунном свете, и с ужасом заметила, что вода, в которой она стоит, на самом деле была лужей крови. Алая жидкость покрыла крапинкой ее бледную кожу на щиколотках, неторопливо растекаясь по полу. Вдруг покои озарились светом молнии, всего на мгновение, но Мадлен хватило этого, чтобы увидеть перед собой ужасающую картину. Наваррский горделиво стоял посреди комнаты, держа в руке нечто склизкое и перемазанное в крови, капли которой лениво падали на лежащее у его ног тело. Благородного синего цвета мундир, светлые, как солнечные лучи, локоны волос, губы, что всегда были так нежны, – все было осквернено алыми пятнами. Вместо благородного сердца зияла пустота – то была кровавая дыра в изуродованном теле ее жениха. Темнота стремительно окутывала Мадлен, что отчаянно пыталась разглядеть пару изумрудных огоньков, но не могла. Она звала его надрывным криком, призывая к ответу на вопрос, которого не знала. — Мадлен! Темнота рассеялась, а солнечный свет ослеплял. Фрейлина глядела на ясное небо за окном и обеспокоенное лицо Фабьена перед собой. Она широко распахнула глаза, будто увидела призрака, хотя скорее сама напоминала его своей бледностью сейчас. — Ты кричала во сне и ворочилась, — осторожно начал Фабьен. — Ночные кошмары не редкость, но я все же надеялся, что в моем присутствии они тебя не потревожат… — Да, — энергично кивая, отвечала она. — Это всего лишь ужасный сон. Сон, который, возможно, не так сильно отличался от роковой правды грядущего. Окажется ли Анри столь милостив, что оставит ее в покое после всего? Или же он окажется столь жестоким, если оставит все как есть? Но Мадлен понимала его лучше чем кто-либо другой. Наваррский ни перед чем не остановится в попытке достигнуть своей цели, а целью этой сейчас была она, и побочных жертв в виде, пускай уже не возлюбленного, но все еще дорого человека, ей не хотелось. — Фабьен… — было в ее голосе что-то скорбное, надрывистое и он это почувствовал, но продолжил внимательно слушать. — Прости за все, что я тебе сейчас скажу. Но я больше не могу лгать, глядя в твои полные любви глаза. Когда-то я с такой же теплотой и нежностью смотрела на тебя, однако… Эти дни – прошли. Говоря последнее слово ее голос дрогнул, а дыхание на миг перехватило, так ей было больно, но она понимала кому сейчас еще больней. — Ты в праве возненавидеть меня и пожелать больше никогда не видеть… — Остановись, — Фабьен резко прервал ее. — Мне не нужны оправдания и тем более жалость, но нужна причина, по которой ты, почти моей супругой, вынуждаешь нас расстаться. Гвардеец казался на удивление спокойным и хладнокровным, что вначале девушку привело в смятение, однако позже стало пугать. — Мои чувства к тебе прошли. И лучшее, что я могу сделать – это сказать тебе сейчас правду. Хоть она является столь горестной и тяжкой для нас обоих, но это правда, а легкой она быть не может. Мадлен лгала. Говорить половину правды – все еще правда?… Она благоговейно прикрыла глаза, обращаясь ни то к Господу ни то к черту, у которого надеялась снискать то ли искупления то ли одобрения.***
Спустя несколько дней, в честь прибытия испанской делегации, был организован пышный бал. Сияющая маска дипломатии требовала немалых затрат, ведь невзначай показать свои богатства – бремя короля. Блистали громоздкие люстры, ритмично звенящие бокалы и, конечно, глаза присутствующих. Придворные развлекались, выпивали, кружили в танце – этот вечер стал глотком свежего воздуха для тоскующих дворян Франции. Взгляд Мадлен, немного рассеянный, был прикован к королю, восседающему на троне. Торжество не приносило ей должного удовольствия, ни повеселиться ни расслабиться она не могла. Однако уйти просто так, без уважительной причины, этикет не позволял. — Добрый вечер, мадемуазель Бланкар… Раздавшийся за спиной мужской голос не на шутку перепугал фрейлину. Стараясь этого не показывать, она вздохнула и медленно обернулась. За спиной оказался Алехандро, обворожительно улыбнувшись, он оставил поцелуй на тыльной стороне ее ладони. — Добрый вечер, Алехандро, рада вас видеть, — она ответила ровно так, как того требовали формальности, конечно, не очень то она его хотела видеть. — Я бы не посмел пройти мимо вашего прекрасного личика, омраченного грустью… — его сочувственная гримаса, казалось переполняла чашу терпения Мадлен. — Смею заметить, что вы еще не танцевали сегодня. Позвольте скрасить ваше пребывание здесь и исправить сие недоразумение. Вальяжно протянув руку, Алехандро всмотрелся в глаза фрейлины, ожидая ответа, а она проклинала себя, что не убежала ранее, ссылаясь на какую-нибудь мигрень. Мадлен отнюдь не претило его общество, она знала Алехандро как широкой души человека, но сейчас терялась в догадках, как бы чинно и благородно ему отказать. — Быть может, мадемуазель Бланкар даст согласие на танец с королем? — всего на пару минут упущенный из вида, Анри возник из ниоткуда. Теперь уже двое мужчин претендовали на первый танец с Мадлен. Не долго думая, Алехандро счел неподобающим перечить желанию короля на его же празднестве и отступил, не оставляя девушке выбора. Вложив свою ладонь в руку Наваррского, она с замиранием сердца последовала за ним в самый центр зала. На них были устремлены десятки любопытных взглядов, все с интересом наблюдали за первым танцем короля, не забывая обсудить каждое движение его спутницы. Прошло какое-то время, внимание в их сторону поубавилось, и только тогда он заговорил. — Месье Триаля что-то не видно. Где же ваш жених? — тот самый вопрос, на который отвечать хотелось меньше всего. — Ему нездоровится сегодня, — холодно ответила она, наивно полагая, что на этом обсуждение закончился. Двор не был осведомлен о расстроившейся свадьбе и, не желая приносить еще больше неудобства Фабьену, она решила не разглашать это какое-то время. Оставляя право официального объявления за ним, фрейлина была спокойна. — В самом деле? — Анри удивленно вскинул брови, в чем имелась изрядная доля иронии. — Когда он просил разрешения поехать в свое поместье по семейным делам, то казался мне абсолютно здоровым. С прошлого разговора Мадлен с Фабьеном больше не виделись, девушка уважительно отнеслась к его желанию отстраниться и не искала с ним встречи. Конечно, она не знала, что тот покинул дворец, но была несказанно удивлена этой новости. Сбежал? На него не похоже... Однако суть одна – она соврала королю, предоставляя ему прекрасную возможность для нападения. Так запросто пойманная на лжи, девушка почувствовала себя мышью, загнанной в угол. Не время для оправданий. Ни здесь и ни сейчас. — И вы его, конечно, отпустили? — Как я мог не вознаградить добродетелью его верную службу. — он усмехнулся. Музыка затихла, однако король не спешил отпускать руку спутницы, напротив, крепко придерживая ее талию, он, очень тихо, незаметно для посторонних глаз, шепнул: — Опутывать себя брачными надеждами было ошибкой, не так ли? Рад, что пусть и не сразу, вы сумели это понять, — уверенный в своей правоте, он не нуждался в подтверждении, Наваррский точно знал, что послужило истинной причиной исчезновения гвардейца. Тотчас отстранившись, Анри направился прочь, оставляя девушку наедине со своими демонами, которые так яростно стремились вырваться наружу. Больше выносить этот вечер у нее не было ни сил ни желания. Дворец стал для нее адовым пеклом, понемногу подчиняющим некогда светлую душу своим порокам. Вернувшись в свои покои, Маден долгое время старалась успокоиться. Однако чаша терпения была окончательно переполнена, а эмоции находились на своем пике. Как только стало известно, что торжество завершено и король отправился к себе, она решила действовать. Намереваясь положить конец своим мукам, фрейлина просит аудиенции короля. Пускай в ночное время подобное заявление от дамы является неприлично прямолинейным, он милостиво принимает ее в своих покоях. — Признаться польщен вашим столь скорым визитом, Мон Этуаль, — сидя в кресле с бокалом красного вина, Наваррский казался то ли расслабленным то ли уставшим. — Мой визит не отнимет много времени, ваше величество. — Вы недооцениваете своего короля, Мадлен, — не дождавшись реакции на свою колкость, он разочарованно вздохнул и добавил. — Излагайте. Любое ваше желание король в силах исполнить. — Вынуждена просить у вас разрешения покинуть дворец. Фрейлине нечего делать без королевы. До утра я соберу вещи и отправлюсь с первыми лучами солнца… Промелькнувший во взгляде страх, Анри в миг прикрыл лукавой улыбкой и неспешно поставил свой бокал на небольшой столик подле кресла. — Значит, в воздаяние моей любезности, вы шутить изволите? — он резко поднялся с места и направился к фрейлине. — Моя просьба – не шутка, ваше вел… — Оставьте, — прикрикнул он, позволяя эмоциям взять вверх, и тут же об этом пожалел, не так ему представлялось долгожданное воссоединение. Никогда не знаешь – носятся ли они друг за другом или убегают, порождая нескончаемую битву за власть над чувствами, где проигравшими земля полнится, а победителей не сыскать. Наваррский никогда не был в числе пораженных и в этот раз ничто не заставило бы его отступить, но, чтобы одержать победу, следует изъявить желание бороться. — Разве не считаете смешным, что я смогу отпустить свою возлюбленную? — теперь он стоял настолько близко, что Мадлен не могла двинуться, подчиняясь чарующему взгляду. — Не зовите меня вашим величеством, не считайте королем. Если лик любимой мне не виден перед сном, то что сей сон мне принесет, кроме печали? Если бархатный ее голос не первое, что я слышу поутру, то что мне принесет сей день, кроме разочарования? Анри говорил вкрадчиво, филигранно наделяя чувством каждое свое слово, настолько ему присущее, что казалось шло из глубины души, наличие которой даже он ставил под сомнение. Для Мадлен время словно замерло, змей искуситель добился своего, он добрался до самого сокровенного, что по ощущениям всегда ему принадлежало, – до ее сердца. Рассудок вопил, предупреждая грядущую беду. Здесь, в королевских покоях, под покровом ночи, пока стены скрывали от посторонних глаз, Мадлен чувствовала себя как никогда уязвимой. Вот бы и дальше скрываться за оградой и не открывать никому, даже самой себе, те чувства, которые призваны разрушить все, что до них существовало. Возводя только высокие стены, не построить дворца, останется лишь бесконечный лабиринт, холодный и сырой, заточения в котором не удастся избежать. Бесстыдно пользуясь замешательством Мадлен, руки Наваррского уже согревали своим теплом ее румяные щеки. Губы фрейлины безжалостно его манили, но, оставляя следующий ход за ней, Анри замер, обжигая их своим сбивчивым дыханием. Лишенная последней линии обороны от пороков судьбы, она была готова ринуться в эту пропасть без оглядки, лишь помани… А он манил с невероятной силой. Нечего страшиться любящим сердцам. Вначале, довериться сладким речам. Потом, поддаться чарам изумрудных глаз. Далее, пойти на поводу своих чувств. И, наконец, прильнуть к желанным губам, что она и сделала, давая волю демонам, так удачно затуманившим доводы рассудка. Наваррский лишил ее возможности опомниться, подхватив этот самозабвенный поцелуй. И она отчетливо слышала, чувствовала биение его сердца и своего собственного, которое так вторило ему, словно хочет запомнить. Оказалось, искушению поддался змей – на любовь искреннюю, настоящую и величественную он позарился. Тот, кто разрушение несет на пути к цели, и цель, масштабы этих разрушений еще не осознавшая. Подвластна ли ему участь любви? Или же он переполнен губительным для нее ядом?