Назад в будущее

Я ожидаю увидеть кромешную темноту, но в глаза бьёт ослепительно яркий свет, чем-то похожий на свечение хирургической лампы. Резкий и выжигающий, он заставляет меня зажмуриться. В ушах звенит скрежет металла, звучит странный электрический треск как при ударе молнии, а ещё голос Уэнсдэй, словно на бесконечном репите повторяющий одну и ту же фразу: «Я тебя люблю». Сложно сказать, как долго это продолжается. Ощущение времени стирается, слепящий свет пробивается даже сквозь закрытые веки, а мой желудок как будто прилипает к позвоночнику — нечто подобное я испытывал в детстве, когда катался на аттракционе «Свободное падение». Но под своими ладонями я всё ещё чувствую хрупкую талию Аддамс и пытаюсь прижать её к себе как можно крепче. Цепляюсь за неё как за спасительный якорь в бушующем океане. Головокружение усиливается, к горлу подступает противная тошнота — приходится стиснуть зубы, чтобы сдержать рвотный позыв. Ледяные ладошки Уэнс сжимаются на моих плечах, и её присутствие каким-то чудом удерживают меня от неизбежной потери сознания. Наверное, такое бывает с астронавтами в состоянии невесомости — я едва чувствую собственное тело, едва осознаю происходящее… Но зато чётко понимаю самое главное. Мы живы. И мы мчимся сквозь время и пространство навстречу долгожданному будущему. А потом всё заканчивается так же внезапно, как и началось. Звуки стихают, ощущение вращения пропадает, свет меркнет. Выждав несколько секунд, я очень осторожно приоткрываю один глаз — и вижу прямо перед собой лицо Аддамс. Её чернильные глаза заметно поблёскивают словно от сдерживаемых слёз, но на губах сияет непривычно широкая улыбка. Машинально касаюсь дрожащими ладонями её бледных впалых щёк, растрепавшихся волос, хрупких плеч… Просто чтобы удостовериться в том, что это всё не иллюзия. Но это реальность. Она настоящая, из плоти и крови. И она рядом. — У нас получилось… — сбивчиво беззвучно шепчу, жадно заглядывая в её лицо. — Да, — подтверждает Уэнсдэй и решительно припадает к моим губам жарким поцелуем. Несмотря на чудовищное нервное перенапряжение, моё тело реагирует на её близость мгновенно — когда ловкий язычок с шариком пирсинга скользит мне в рот, в паху возникает требовательный тянущий импульс. По позвоночнику прокатывается волна колючих мурашек, а жгучее желание испепеляет все прочие мысли. Мы неуклюже сталкиваемся кончиками носов, и в переносице вспыхивает тупая ноющая боль. Но я едва это замечаю. Похоже, нешуточный выброс адреналина стал катализатором острейшего возбуждения, которое сдвинуло на задний план весь прочий дискомфорт. Аддамс приглушённо стонет мне в губы, прижимается теснее, пробирается руками под испорченную рубашку… Пальцы у неё как всегда мертвецки холодные, однако меня всё равно кидает в жар. Я стремительно теряю способность соображать — и вдруг боковым зрением улавливаю за лобовым стеклом странный автомобиль. Не без труда оторвавшись от девчонки, я перевожу расфокусированный взгляд на окружающую местность. Мы стоим посреди пустынной дороги, по обе стороны от которой тянутся однотипные здания с выключенными вывесками автомастерских и шиномонтажек. Рольставни везде опущены, а над горизонтом постепенно занимается розоватый рассвет. Чёрт, во времени ботаник просчитался. Мы должны были вернуться гораздо раньше. Впрочем, теперь это уже неважно. Главное, что мы вообще вернулись. От секундного столкновения с бетонной стеной капот Хонды вздыбился и смялся… И всё бы ничего — вот только на расстоянии десятка метров виднеется чёрный внедорожник с наглухо тонированными стёклами. Интуиция подсказывает, что его не должно здесь быть — и я невольно напрягаюсь, предчувствуя неладное. — Побудь в машине, — решительно заявляю я, взглянув на притихшую Аддамс, а сам открываю бардачок и выуживаю оттуда увесистый гаечный ключ. Оружие так себе, но лучше, чем ничего. Разумеется, Уэнсдэй не слушается. Как только я выхожу на улицу и удобнее перехватываю ключ, она моментально покидает салон и становится рядом со мной. Ладно. Наплевать. Затаив дыхание, я делаю нерешительный шаг вперёд, внутренне готовясь к самому худшему — например, что Лариса каким-то чудом выжила, вычислила нас и явилась сюда с намерением закончить начатое… Это звучит абсолютно бредово, ведь я своими глазами видел, как она умирает. Однако за неделю пребывания в прошлом я предельно чётко уяснил, что жизнь подчас может быть чертовски непредсказуема. Дверь внедорожника приоткрывается очень медленно, но водитель не торопится выходить на улицу. Неизвестность жутко напрягает. В районе солнечного сплетения закручивается спазм от нервного мандража, но мои ладони почти не дрожат. Аддамс вдруг берёт меня за руку, и наши пальцы сплетаются. Сердце гулко стучит в грудной клетке, но я не сдвигаюсь с места, будучи готовым к любой опасности. А спустя пару секунд напряжённого ожидания из машины выходит невысокий мужчина средних лет с зализанными назад чёрными волосами, в котором я легко узнаю… Стивена Оттингера собственной персоной. — С ума сойти… — вырывается у меня, пока повзрослевший ботаник вышагивает к нам торопливой походкой. — Невероятно! Превосходно! — восклицает он, остановившись в паре метров от нас и сощурив тёмные глаза. На пару минут повисает немая тишина, пока мы внимательно разглядываем друг друга. Оттингер невероятно похож на свою версию тридцатилетней давности — и не похож одновременно. Он всё такой же коренастый и немного полный, но теперь это кажется скорее солидным, чем забавным. У висков серебрится первая седина, в уголках глаз заметна сетка мимических морщин, а на переносицу низко надвинуты квадратные очки в тонкой оправе. — Вы всё такие же, — изумлённо бормочет Стивен, а мгновением позже вдруг хлопает себя по лбу и начинает смеяться. — Ну конечно, вы такие же! Ведь для вас прошло всего несколько секунд… А мне пришлось ждать этого дня почти тридцать два года. Это и вправду невероятно. Безумно. Буквально только что я видел его молодым, а теперь стереотипный заучка в нелепых очках как по щелчку пальцев превратился во взрослого мужчину. Понимание ситуации никак не укладывается у меня в голове — хоть это и очевидно. Ведь за считанные секунды мимо нас пронеслись долгие годы. — Гейтс жив? — в лоб спрашивает Уэнсдэй, проигнорировав восторженное приветствие. Чёрт, а ведь она наверняка терзается чувством вины… Ведь Гаррет оказался на футбольном поле по её указке. Это логичное осознание доходит до меня запоздало. Ободряюще сжимаю маленькую ладонь в своей, пытаясь хоть немного выразить поддержку. Оттингер отчего-то не торопится отвечать, и его медлительность здорово действует на нервы нам обоим. Аддамс как обычно теряет терпение первой. — Расскажите нам всё, — в звонком голосе отчётливо звучит бескомпромиссная сталь. — Да-да, разумеется… — спохватывается отец Юджина и мелкими шажочками семенит к своей тачке, чтобы приглашающе распахнуть заднюю дверь. — Садитесь. Нужно ехать. Родители вас обыскались, поэтому я расскажу всё по дороге. Мы быстро обмениваемся взглядами, после чего синхронно оборачиваемся на машину времени — очевидно, многострадальная Хонда со вздыбленным капотом не сможет завестись. Разумно ли оставлять её здесь, на открытой местности? — Я сам разберусь с машиной, — настойчиво торопит старший Оттингер, взмахнув рукой для привлечения внимания. — Давайте же. Я вашим родителям такого наплёл… Они ждут вас у меня дома. Простите, пришлось им сказать, что вы угнали из гаража нашу старую машину. Сам того не ведая, он сказал чистую правду. Чёрт. Похоже, на ближайший месяц меня ждёт строгий комендантский час. И хотя из всех зол это наименьшее, я всё равно ощущаю досаду. Кажется, Уэнсдэй подобным образом никогда не наказывали, и она точно будет надо мной смеяться. Совсем не так я представлял себе начало наших отношений. Что ж, куда важнее, что у нас вообще есть шанс их начать. Не разрывая крепко сцепленных рук, мы направляемся к внедорожнику и забираемся на задние сидения. Внутри дорогого кожаного салона приятно пахнет ароматизатором бабл гам. Хм. Не припомню, чтобы в прошлой версии двадцать второго семейство Юджи могло позволить себе такую роскошную тачку — они жили довольно скромно. Похоже, изменений в будущем гораздо больше, чем мне казалось. Стивен тем временем устраивается за рулём и тянется к бардачку, извлекая оттуда большой фотоальбом в твёрдом переплёте. — Я не знаю, насколько эта версия будущего отличается от той, которую вы знаете… — сообщает он, протягивая нам альбом и едва не свернув стоящий в подстаканнике бумажный стаканчик из Данкин Донатс. — На протяжении всей жизни я фиксировал тут самые главные события, чтобы вам легче было разобраться. — Спасибо, — пробормотав благодарность, я забираю у него альбом и наугад открываю примерно посередине. Вздох облегчения вырывается непроизвольно — потому что на первом же цветном снимке я вижу маленького Юджина в полосатом костюме пчелиной расцветки. На его взлохмаченной макушке красуется ободок с чёрными усиками, которые заканчиваются забавными жёлтыми помпонами. Аддамс наклоняется поближе, разглядывая фотографию, и даже усмехается самыми уголками губ с затаённой теплотой. — Это мой младший сын, — не без гордости извещает Оттингер, оглянувшись через плечо. — Вы с ним дружите с самого детства и часто собираетесь у нас в… Стоп. Что? Младший? По наитию я пролистываю альбом на десяток страниц назад и упираюсь взглядом в другую фотокарточку — ещё молодой Стивен со спины обнимает глубоко беременную блондинку, в чертах которой я не без труда узнаю Валери Кинботт. Руки обоих лежат поверх её огромного живота, и на безымянных пальцах виднеются обручальные кольца. — Вы… всё-таки были женаты на Вэл? — изумлённо бормочу я, ошарашенно уставившись на счастливое молодое семейство. — Верно. Был, — со смешком подтверждает отец Юджи, переключая передачу на движение и переместив ногу на педаль газа. Внедорожник плавно трогается с места, шурша шинами по асфальту. — Целых восемь лет. Но потом мы развелись, и я встретил Мередит. Вэл забрала нашу дочь Вирджинию с собой во Флориду, но на Рождество мы собираемся все вместе. Сказать, что я удивлён — значит не сказать ничего. Мы так опасались, что Юджин может не родиться, если Кинботт останется жива, что упустили из виду самые обычные факторы вроде кризиса в отношениях и банального развода. — А Гейтс? — нетерпеливо спрашивает Уэнс, подаваясь вперёд и вцепившись в спинку водительского сиденья. Стыдно признаться, но от шока я совсем о нём позабыл. — Что с ним? — М-м-м… Если не путаю, четвёртая страница, — с сомнением тянет Оттингер, остановившись перед въездом на шоссе, чтобы пропустить канареечно-жёлтую машину с шашечками такси. Аддамс поспешно отбирает у меня альбом и быстро пролистывает в самое начало — вместо фотографии под прозрачную плёнку вклеена заметка из Пресс Атлантик-Сити, датированная 30 июня 1990 года. Заглядывая через её плечо, я пробегаюсь глазами по тексту. «Выпускной бал — самый долгожданный и знаменательный день для любого школьника. Красивые наряды, незабываемая атмосфера, трепетное волнение от вступления во взрослую жизнь… Однако торжественный праздник в частной школе имени Нэнси Рейган неожиданно для всех обернулся трагедией. Ученица одиннадцатого класса Лариса Уимс попыталась убить двух своих одноклассниц при помощи принесённого в школу пистолета и ножа. Ужаснейшее преступление удалось предотвратить благодаря ученику старшей школы мистеру Гаррету Гейтсу. Храбрый молодой человек, спасший от смерти двух девушек, получил серьёзное огнестрельное ранение и сейчас находится в больнице. Но беспокоиться не о чем. Врачи уверяют, что его жизни больше ничто не угрожает. Мэр города Джеральд МакКанн уже сообщил, что мистер Гейтс будет представлен к награде за свой героизм…» Дальше вырезка согнута напополам, но читать до конца уже нет смысла — самое главное мы узнали. Аддамс расслабленно откидывается на спинку сиденья, спрятав лицо в ладонях. Забрав с её колен альбом, я предпринимаю попытку заключить её в объятия, но девчонка быстро берёт себя в руки. Заправляет за уши пряди волос и отрицательно мотает головой в ответ на моё предложение выпить воды. Моё сердце щемит от нежности вперемешку с сочувствием и жалостью — чёрт побери, не могу даже вообразить, какое нервное потрясение она стойко пережила за последние несколько часов. Совсем не уверен, что смог бы действовать так же рассудительно и хладнокровно, если бы на том поле погибла она, а мне пришлось бы в одиночку возвращаться в прошлое, чтобы это предотвратить... Предотвратить ценой здоровья другого, совершенно невинного человека. В который раз поражаясь её железобетонному самообладанию, я наощупь нахожу маленькую ледяную ладошку и снова переплетаю наши пальцы. Наверное, я никогда не смогу отплатить за всё то, что Уэнсдэй для меня сделала. Зато смогу всегда быть рядом. И приложить все усилия, чтобы сделать её самой счастливой на этой грёбаной планете. — Гаррет теперь что-то вроде городской знаменитости, — продолжает рассказывать Стивен, притормаживая на перекрестке с запрещающим сигналом светофора. — Каждый год выступает с речью в нашей школе, открыл свою ветеринарную клинику и вроде даже какой-то благотворительный фонд в защиту животных. Мы с Вэл пару раз пытались пригласить его на встречу выпускников, но он так и не пришёл. Принципиально не общается ни с кем одноклассников. Но я его не виню… Я бы тоже не захотел их видеть после всего, что было. Такое не забывается, как ни крути. Под его монолог я пролистываю свободной рукой ещё несколько страниц альбома, но дальше идут уже знакомые события — пышная свадьба родителей Уэнсдэй, затем моих. Разве что дата бракосочетания Винсента и Николет сдвинулась на несколько лет пораньше, с девяносто восьмого на девяносто четвёртый. Похоже, они решили пожениться, не дожидаясь окончания колледжа... Этот внезапный факт слегка настораживает. На всякий случай решаю уточнить, нет ли у меня старшего брата или сестры. — Нет, но у Уэнсдэй есть младший брат Пагсли, — отзывается Оттингер, поймав мой взгляд в отражении зеркала заднего вида. — Это было и в той реальности, — кивает она, проводя кончиками пальцев по фотографии со свадьбы родителей. — Здорово, — простодушно улыбается отец Юджина, обнажив ровный ряд белоснежных зубов. — Кстати, вы очень ловко надули меня насчёт доктора Брауна. Я несколько лет ждал, когда же его имя появится в научных хрониках… Пока Вэл не принесла из видеопроката кассету «Назад в будущее». Я усмехаюсь в ответ и виновато пожимаю плечами, как бы говоря, что врать и юлить нам приходилось во благо. Аддамс тем временем продолжает листать картонные страницы альбома со множеством снимков: на одном из них запечатлено семейство Оттингеров в полном составе, включая повзрослевшую Валери и девочку-подростка лет тринадцати, которая держит за руку ещё совсем маленького Юджина. На другом сам Стивен стоит на фоне каких-то сложных механизмов в лаборатории. — Значит, вы стали учёным? — с интересом спрашиваю я, ещё раз обводя внимательным взглядом салон дорогого авто. — Ну… Нобелевскую премию я, конечно, не получил, но однажды меня номинировали на премию Вольфа за разработку новой модели низкоэнергетического линейного ускорителя, — с гордостью сообщает Оттингер. И хотя я понял меньше половины из сказанного, я всё равно восхищённо присвистываю. По сравнению со скромной должностью учителя в коррекционной школы для трудных подростков… Что ж, в этой реальности он действительно добился успеха. Заслуженного. — Я мог бы продвинуться ещё дальше, представить научному сообществу чертежи машины времени, но решил, что это слишком большой риск. Человечество пока не готово к открытиям такого масштаба. Внедорожник постепенно сбрасывает скорость, притормаживая возле незнакомого нам дома — этот роскошный двухэтажный исполин из камня и стекла совсем не похож на прежнее жилище Юджина, к которому мы привыкли. Вдоль выложенной гравием подъездной дорожки тянутся аккуратно подстриженные кустарники и вазоны с яркими цветами. От удивления моя челюсть непроизвольно отвисает. Но одна деталь осталась практически прежней — слева от дома виднеется гараж с приподнятыми воротами. Судя по разбросанным внутри пивным банкам и красным пластиковым стаканчикам, вчера здесь проходила вечеринка. В центре гаража смятым комком валяется кусок пыльного брезента — точно таким же была укрыта старая Хонда в нашей прежней реальности. — Значит, машина всё-таки была? — задаю очевидный вопрос, ощущая себя полнейшим кретином. От запутанных переплетений разных временных линий у меня плавится мозг. — Сначала я не хотел её конструировать, — признаётся Стивен, переключая передачу в режим парковки. — Но потом, углубившись в литературу, пришёл к выводу, что время циклично. Чтобы круг замкнулся, а вы смогли переместиться в прошлое, машина времени должна была существовать во всех вариантах реальности. Циклично так циклично. Решаю не вникать в малопонятный монолог — я уже отчаялся хоть немного разобраться в тех фантастических событиях, виновниками которых мы стали по чистой случайности. К тому же, сейчас мне абсолютно нет дела до настолько сложных умозаключений. Через считанные минуты я снова увижу маму — и это осознание вышибает из головы все прочие мысли. В грудной клетке нарастает волнение, ладони становятся липкими от пота, и я не имею ни малейшего представления, каким образом вести себя обычно. Ведь для моих родных кошмарной трагедии в двадцать втором попросту не случилось. — Мы справимся. Самое сложное уже позади, — твёрдо заявляет Уэнсдэй, словно угадав мои опасения. Она крепче сжимает мою ладонь и тянется свободной рукой к лицу, чтобы смахнуть неряшливо отросшие пряди. Перехватываю её хрупкое запястье и подношу к губам, оставляя невесомый поцелуй на тыльной стороне ладони. Выражение лица Аддамс остаётся привычно бесстрастным, но взгляд угольных глаз заметно теплеет. — Идём. Они ждут нас. На ватных ногах я выхожу из машины и следом за Стивеном поднимаюсь по невысокому каменному крыльцу. Уже на пороге запоздало понимаю, что мы по-прежнему одеты в наряды для выпускного, а моя рубашка пропитана чужой кровью… Но на востоке уже вовсю занимается рассвет, и времени на переодевание у нас нет — родители, должно быть, вне себя от ужаса. Ведь никогда прежде я не позволял себе вот так пропадать на целую ночь без предупреждения. — Помните про легенду, — наставительным тоном предупреждает отец Юджина прежде чем потянуть на себя дверную ручку. — Вы угнали машину из гаража и попали в аварию. Ксавье, ты был не пристёгнут и ударился носом о приборную панель, оттуда и синяки. — Д-да… — севшим голосом бормочу я, ощущая, как от нервного перенапряжения голова идёт кругом. Что ж, в случае чего могу сослаться на сотрясение, чтобы избавить себя от лишних объяснений. А секундой позже дверь распахивается. Я несмело переступаю порог и тут же замираю как громомом поражённый — с длинного кожаного дивана в гостиной резко подскакивает моя мать. — Ксавье, потрудись объяснить… — грозно начинает отец, тоже поднимаясь на ноги и заботливо придерживая маму за локоть. Но осекается на полуслове, напоровшись взглядом на мой донельзя потрёпанный внешний вид. — Боже милостивый! — Николет бросается ко мне через всю гостиную и коридор прихожей, а потом порывисто заключает в объятия. Дрожащими руками обнимаю её в ответ, изо всех сил стараясь позорно не расплакаться от нахлынувших эмоций. Меня окутывает тонким ароматом ландышей и яблочного шампуня — таким знакомым и родным, что от этого щемит сердце. Неловко глажу маму по спине, смутно чувствуя, как она сотрясается в беззвучных рыданиях. Прижимаю крепче, склоняюсь ниже, утыкаюсь носом в изгиб между шеей и плечом, без особого успеха смаргиваю набежавшие на глаза слёзы… В горле стоит противный колючий ком, и меня всего колотит мелкой дрожью как при сильном ознобе. — Как ты нас напугал! Господи, я думала, вы попали в беду! — мама немного отстраняется, чтобы обхватить моё лицо ладонями. От вида опухшего разбитого носа и двух чернильных синяков перед глазами она пугается окончательно. Тараторит что-то сбивчивое, то начиная ругать меня за безрассудность, то принимаясь судорожно всхлипывать. Её голос доносится словно сквозь плотный слой ваты, и я чувствую себя абсолютно потерянно, словно меня приложили по затылку чем-то тяжёлым. Сам не знаю, в чём причина — в очевидном сотрясении мозга или в водовороте тех чувств, которым я даже не могу подобрать название… Кажется, я всё-таки теряю самообладание и бормочу невнятно, как сильно я её люблю. А может, эти признания звучат только у меня в голове. Не знаю. Не понимаю. — Никогда, слышишь, никогда так больше не делай! Ты понял меня?! — мама повышает голос до крика, но моя заторможенная реакция быстро усмиряет её гнев. По щекам стекают дорожки слёз вперемешку с тушью, и она снова заключает меня в кольцо крепких, практически удушающих объятий, буквально повиснув на шее. В девяностых мы были примерно одного роста, потому что она всегда носила высокие каблуки, но в настоящем я выше её почти на голову. Зарываюсь носом в светлую макушку, пока Николет продолжает шептать какие-то неразборчивые слова. — Я так испугалась… Ты даже представить себе не можешь… Я думала, что потеряла тебя… Думала, что ты… Боже… — Никки, успокойся, — мягко произносит отец, тоже приблизившись к нам и положив тяжёлую ладонь мне на плечо. — Ксавье, посмотри, до чего твои выходки довели мать. Я больше не потерплю такого поведения. Ты наказан. Однако его голос звучит не так сурово как обычно — поймав взгляд Винсента, мгновенно понимаю, что он тоже чертовски испугался, а теперь пытается замаскировать волнение под фасадом напускной строгости. Плотину чувств прорывает окончательно, и я сам тянусь к нему, чтобы заключить в объятия. Отец недовольно хмурит брови, но шагает ближе и обнимает нас обоих. А я наконец-то чувствую себя так, будто вернулся домой. Впрочем, почему будто? Я ведь и вправду дома. И теперь уж точно всё будет хорошо. Боковым зрением замечаю, что Уэнсдэй разговаривает со своими родителями. Абсолютно равнодушно и без лишних эмоций — в своей коронной манере. Подробно объясняет им ночное происшествие, виртуозно врёт насчёт аварии, нисколько не стараясь выглядеть хоть немного виноватой. Впрочем, старшие Аддамсы воспринимают информацию гораздо спокойнее, чем мои предки. Разве что Гомес укоризненно цокает языком, но тут же заботливо поправляет сползшую с её плеча бретельку платья. — Ксавье! — за моей спиной хлопает дверь, и я узнаю встревоженный голос Бьянки. Неохотно разорвав объятия и отстранившись от родителей, я поворачиваюсь к ней — и Барклай моментально повисает у меня на шее, припав к губам неприлично жарким поцелуем. Чёрт. Меня прошибает холодный пот от осознания, что эту картину наблюдают все присутствующие… В том числе и Уэнс. Но от переизбытка эмоций я безбожно теряюсь и отрываюсь от неё только спустя несколько секунд. Кладу руки на талию, пытаясь заставить её немного отодвинуться, но Би только протестующе охает и снова обвивает мою шею, притягивая к себе. Похоже, вчера между нами не случилось ссоры. Ну конечно, не случилось. Мы ведь ругались из-за смерти мамы, которой в текущей реальности не произошло… Чёрт. Как же сложно. — Я так испугалась за тебя! — восклицает моя девушка, легонько ударив кулачком по плечу. — Какого чёрта, Ксавье?! Нельзя так пугать! Надо было позвонить и предупредить! — Я… У меня сел телефон, — нелепо хлопаю глазами, ощущая чудовищную неловкость и не имея ни малейшего представления, как можно выпутаться из этой дерьмовой ситуации. Хуже и нарочно не придумаешь. Грёбаное дерьмо. — Боже, что с твоим лицом? — продолжает сокрушаться Бьянка и принимается ощупывать мою голову, поворачивая под разным углами. — Где ты вообще был? Ты же сказал, что пойдёшь домой, когда мы прощались… Ну да ладно. Плевать. Главное, что ты в порядке… Но запомни, Торп — если ты ещё раз выкинешь нечто подобное, я самолично тебя убью! Она не даёт вставить ни слова. Да я и сам не знаю, что хочу сказать. Не могу же я заявить при родителях, что изменил ей и хочу расстаться! Нет, так нельзя. Не сейчас. Такие беседы вроде как полагается вести наедине… Вот только у Аддамс иное мнение на этот счёт. — Скажи ей, — ровный голос Уэнсдэй ударяет в спину словно хлыст. — Скажи правду, Ксавье. Я окончательно теряюсь. Все присутствующие как по команде оборачиваются на меня и принимаются буравить выжидательными взглядами. Ощущать такое внимание абсолютно невыносимо, и в считанные секунды я позорно впадаю в панику. Растерянно озираюсь по сторонам, застыв с идиотски отвисшей челюстью, но не могу выдавить ни звука. Пытаюсь сглотнуть комок в горле, но во рту воцарилась сухость Долины смерти, и мне никак не удаётся соскрести воедино жалкие остатки самообладания. Я выжат как лимон, чертовски вымотан — и работающая на износ нервная система неизбежно даёт сбой. — Какую правду? — требовательно спрашивает Бьянка, разворачивая меня за подбородок и заставляя посмотреть ей в глаза. Покосившись на Аддамс с нескрываемой неприязнью, она подозрительно прищуривается. — О чём это она говорит? Мне наконец удается проглотить вязкую слюну. Перевожу почти умоляющий взгляд на Уэнсдэй, стараясь вложить в этот зрительный контакт весь водоворот чувств — отчаянно надеюсь, что она поймёт меня, даст немного времени, не станет настаивать… Но девчонка непреклонна. Стоит на расстоянии десятка шагов, скрестив руки на груди и прожигая меня глазами. Этот пристальный взгляд исподлобья, кажется, способен пробурить во мне дыру. Она ждёт. Ждёт, что я признаюсь прямо сейчас… — Ксавье? — наседает Барклай, и её лицо приобретает недовольное выражение. От этого мне становится ещё хуже, хотя секунду назад казалось, что хуже быть не может. Чёрт побери, я так не могу. Должен, но не могу. Только не в присутствии родителей. Вдобавок недовольство начинает проявлять Винсент — угрожающе сводит на переносице густые брови, раздражённо хмурится, сжимает губы в тонкую полоску… Мама тоже взирает на меня с подозрением. Как будто я совершил ужасное преступление, и меня сейчас отдадут под суд. Всеобщее давление так велико, что у меня практически подгибаются колени. Чёрт, чем я вообще думал, когда переспал с Уэнс, не порвав с официальной девушкой? Неужели надеялся, что час расплаты не наступит? Нет, конечно, нет. Я бы непременно рассказал Би всю правду… Но не так же! Вот только теперь выбора нет — я словно стою за эшафоте, и палач уже заносит топор. — Я… Дело в том… — начинаю жалко мямлить, силясь подобрать подходящие слова, но тут же умолкаю. Пристальный немигающий взгляд Аддамс давит как тяжёлый дорожный каток, в крошку дробя моё самообладание. Барклай ничуть ей не уступает, прожигая меня глазами и стальной хваткой сжимая плечи. И я сдаюсь. Непосильный груз вины ложится на мои плечи словно Сизифов камень, но… — Дело в том, что мы… Мы обдолбались наркотой и убегали от копов. Именно поэтому и произошла авария. — Сынок! — возмущённо ахает мама, зажав рот рукой. — Как же так… Как ты мог… — Два месяца домашнего ареста! — рявкает отец, побагровев от гнева. — Чёрт, я уж подумала, что ты мне изменил, представляешь? Я такая дура… Прекрасно ведь знаю, что ты никогда бы так не поступил… — мурлычет Бьянка, прижавшись щекой к моей груди и сцепив руки за спиной. Но я едва слышу их всех. Потому что в эту роковую секунду, когда всё разлетается в щепки и разбивается на осколки из-за моей идиотской нерешительности, моё внимание целиком и полностью сосредоточено на Уэнсдэй. С замиранием сердца я словно в замедленной съёмке наблюдаю, как она едва заметно качает головой — на красивом лице нет ни единой эмоции, но на дне чернильных глаз плещется такое разочарование, какого я не видел никогда прежде. Она никогда на меня так не смотрела. А теперь, наверное, не посмотрит вообще никак. Я своими руками безбожно всё угробил. А мгновением позже Аддамс гордо задирает подбородок и проходит мимо, не удостоив меня ни единым взглядом. Будто я отныне для неё — не больше, чем жалкое насекомое под ногами. Впрочем, она права. Я и вправду жалкий. И я всё испортил.