О неверных предположениях

1.

Ученики Ань Дин, пускай и уставшие люди, но крайне наблюдательные, от самого младшего к самому старшему среди внутренних учеников, а именно такие ученики находятся на поле для рытья ям, отбирая новых новобранцев для Ань Дин, которые не совсем безнадёжды (шизунь любит говорить, что не бывает безнадёжных людей, просто с нераскрытым потенциалом; но их шизунь иногда слишком добр для лентяев-внешних-учеников, которых внутренние скидывают с пика) вместо своего шизуня, который был на этот раз слишком занят. И именно они замечают этого ребёнка первыми. В начале его увидит их дашицзе, которая останавливается и оглядывает ребёнка через ещё трёх от неё, прежде чем найти каждого из своих младших, чтобы рассказать: Это кудрявые волосы. Пускай это довольно редкая черта, но не совсем невозможная для людей (их шизунь настаивал, что на западе много таких людей, но насколько далёк этот запад он не уточнял); и всё же, правда в том, что, кроме их шизуня, на весь Цан Цюн из семи тысяч человек, наверное, ещё у двух женщин (с Сянь Шу и Цянь Цао, соответственно) такой же структуры волосы. Ученики Ань Дин думают, что могли бы взять этого ребёнка к себе, окружить его теплотой и заботой, дать ему хорошую одежду, тёплую еду и ухаживать за его волосами, как те того заслуживают (одна их мастер зала плакала девичьими слезами, что шизунь плюёт на свой внешний вид и прячет спутанные волосы, потому что у него нет времени). Но потом ребёнка забирает Шэнь-шибо, и… они отворачиваются, даже если улыбка этого ребёнка, когда его выбрали, светится. Это больше не их воля.

2.

Шэнь Цинцю может признаться себе, что не заметил этого сразу, пускай, в своё оправдание, он мог привести два аргумента: он не обращает глубокого внимания на своих братьев и сестёр по секте, пока они не представляют непосредственную опасность, подобно животному Лю Цинге, или головную боль, Ци-ге чжанмэнь-шисюну; и он никогда не видел улыбок Шан Цинхуа. Вернее, он видел многие их вариации: от нервного до неловкого, но никогда ничего искреннего, радостного и откровенно мальчишеского. — Шэнь-шисюн, будешь? — спрашивает его Шан Цинхуа с кувшином вина в одной руке и тангулу в другой в канун нового года, когда ученики запускают красно-оранжевые фонари, а все взрослые пьяны, в том числе и лорды пиков, от которых стоило ожидать большего. — Да ладно тебе, шисюн, выпей немного, или, стоп, — Шан Цинхуа протягивает ему тангулу, быть может, на один шарик меньше, чем должно быть, — угощайся, — и эта улыбка шевелит в его сознании что-то; где-то между выражением попытки понравиться и ярким голосом, зовущим его. Так или иначе, это больше злит его, поэтому он отказывается — что расстраивает эту пьяную, а значит открытую, версию Шан Цинхуа, и он выглядит, как побитый щенок, которого выпнули из дома в проливной дождь. Это, конечно, заставляет Шэнь Цинцю прищурится от чего-то, что смеет ускользать от него. — Шисюн… — и есть что-то в интонации, что не даёт ему покоя; есть чувство, будто Шан Цинхуа собирается сказать ему что-то грубое или важное (быть может, и то, и другое), но затем качает головой, словно сам для себя, — этот шиди желает шисюну хорошего нового года, — говорит Шан Цинхуа, как пожелание ему, прежде чем замечает Вэй Цинвэя и уходит к нему, чтобы продолжить праздновать. Лишь через шичень, который ему пришлось выдержать во имя приличий, он вернулся в спокойствие Цин Цзин. Что длилось недолго. — Шизунь! — приветствует его зверь с улыбкой, которой у мальчишки не должно быть для него; с улыбкой, которую он видел шичень назад. — Этот ученик желает шизуню хорошего года! — продолжает Ло Бинхэ, словно не открыл для него осознание всего прошедшего года. О, подумал Шэнь Цинцю, не понимая, как не замечал очевидного.

3.

Несравненный Огурец, он же Шэнь Юань, а также Шэнь Цинцю, думает, что есть какая-то общая шутка, в которую его не посвятили. Что-то между тем, как теперь потеплевшая Ци Цинци толкает его локтем в бок, говоря о проблемах кудрявых волос, когда он попросил у неё масла для своего ученика, и тем, как Му Цинфан, вздыхая, предлагает снотворное для, опять же, Ло Бинхэ, когда он упоминает, что у мальчика проблемы со сном (его шиди научился читать мысли? Система, это не убьёт меня? Система? Почему ты молчишь, кусок металлолома!) Чжанмэнь-шисюн, несмотря на их чаепития, ничем не лучше, он только краем глаза замечает Ло Бинхэ и говорит, что тот, на удивление, вырос выше, чем ожидалось. Конечно, Ло Бинхэ растёт высоким, и он будет ещё выше! Он ведь главный герой! Что за избирательная дискриминация по росту, чжанмэнь-шисюн?! Лю-шиди, его последний островок надежды, и вовсе отказался комментировать этот вопрос, говоря, что это недостойно мужчины. Что недостойно, шиди? Ты можешь объяснить этому мастеру словами, а не загадками?! Конечно, для образа ему пришлось кивнуть и делать вид, что он в курсе темы разговора, хотя не имел ни малейшего представления об этом. Проходит год, и они уезжают на Альянс Бессмертных. Открывается Бесконечная Бездна. Шан Цинхуа — трансмигратор, а он — скидывает Ло Бинхэ в пропасть. Занавес опускается, как и его чувство вины и горе, они плотные и неподъёмные, пока он не находит в себе силы оглянуться и решить один вопрос… как ни странно, именно Нин Инъин та, кто напоминает ему о существовании Шан Цинхуа, она говорит, что её несколько шимэй с пика Ань Дин предложили попробовать устроить их встречу. — Зачем?.. — спрашивает Шэнь Цинцю, понимая и не понимая цель этой встречи. Он знает, зачем ему, трансмигратору, нужна такая встреча, но по мнению других — он без понятия. Нин Инъин, выросшая в красивую молодую женщину, мнётся на своём месте с пола на согнутых коленях; она явно находит эту тему неудобной, чем он беспричинной. — Ло-шиди был… — и есть пауза, для них обоих, когда её голос обрывается, а ему приходится сделать глубокий успокаивающий вдох, прежде чем взять себя в руки, — Ло-шиди ведь был сыном Шан-шишу, и эта ученица думает, что шизуню имеет смысл поговорить с ним. Нин Инъин смотрит на него ободряюще, когда единственный вопрос в голове Несравненного Огурца: что?

(Когда он узнаёт о Самолёте, он находит смысл в том, что Ло Бинхэ его сын; в конце концов, этот безалаберный автор никогда не упоминал, кто родители Бинхэ; вполне логично, что автор, давший второстепенному злодею своё чёртово имя, также мог сделать своего литературного сына своим настоящим, кто знает, может быть, это была часть его сюжета в черновиках, о которых он постоянно говорит; очевидно, его белый лотос пошёл во всём в мать, хотя, он не слеп, он видит сходства с Самолётом).

+1.

Он узнаёт многое о новостях из мира людей, когда выходит из-под печатей и неприветливой горы, что въелась даже в его новые кости. Для начала, есть Небесный Демон с лицом Су Сиянь, и он предпочтёт игнорировать этот момент, пока это не станет в корне необходимым. Во-вторых, его племянник немного влюбился в человека, который смотрит на них с абсолютным непониманием того, кто они; что забавно, неужели этот мужчина ожидал, что знает весь мир? Как легкомысленно. Что же, не ему осуждать выбор а-Чжу в партнёрах. И, ох, что же он услышал, можете повторить? — И по какой причине, бессмертный мастер, интересуется моей сестрой? — потому что это не тот вопрос, который он ожидает услышать здесь и сейчас; его цзецзе мертва почти двести лет (по сравнению с этим, двадцать лет под горой — это прогулка, не так ли?); его племянник рассеян, между ним, своим правителем и дядей, и объектом своих нежных чувств; конечно, Чжучжи-лан знает, что есть не много тем, которые могут разозлить его с одного слова. Его сестра была и есть — болезненная тема; годы только сделали его опаснее в этом вопросе. Вот только человек, мастер Шэнь, выглядит больше смутившимся, чем напуганным, говоря такую бессмыслицу, как: — Этот мастер предполагает, что его ученик… бывший ученик может быть её сыном. Тяньлан-цзюнь хотел бы сказать, что его цзецзе не имеет привычку рожать детей и кидать их кому-либо другому, но, опять же, а-Чжу. Даже если и так, этот человек слишком молод, чтобы застать нечто подобное примерно на столетие. — И с чего же бессмертный мастер так решил? — он улыбается, наклоняясь вперёд, он даёт ему шанс только потому, что тот нравится его племяннику; любого другого он бы уже лишил головы; замечая молчаливого Чжучжи-лана, его племянник это знает. Человек только продолжает, без малейшего признака лжи, абсолютно уверенный в том, что произносит: — Потому что мой ученик, Ло Бинхэ — это Небесный Демон, и его отец — это мой шиди, человек, — объясняет он, — соответственно, мать моего ученика должна быть Небесным Демоном, — человек кивает сам себе, когда даже а-Чжу смотрит на него с сомнением (до чего временами наивное дитя). Однако, это вновь заставляет Тяньлан-цзюня улыбнуться, подыгрывая этому странному недоразумению. — Что же, бессмертный мастер, кто сказал, что Небесный Демон обязан быть женщиной, чтобы родить от человеческого мужчины? — и это правда, хотя оная и не имеет отношения к их ситуации. Выражение неверия и шока на этом лице — бесценны. — В-вы…? С ним?.. — в этом столько сомнений, что Тяньлан-цзюню немедленно хочется встретить шиди этого человека. — А почему нет? — смеётся Тяньлан-цзюнь, всё же, он скучал по хорошим шуткам.

(Затем он встречает мужчину в жёлтом, не таком же жёлтом, как Су Сиянь, но сам факт; а затем, как Тяньлан-цзюнь выяснил, это один из самых забавных и живых на эмоции людей, что он встречал; ему нравится. Вон, посмотрите, у них уже даже сын есть в стадии отрицания своих родителей!)