Пентхаус супротив реки Хан.
Спустя четыре года после финального сценария.
Завершение поддержки 294 мира
(к разочаровнию многих богов, созвездиий и кошмаров).
Мрак гостиной с панорамными окнами освещает одинокая лампочка, и настоящее чудо, что она все ещё предпочитает держаться за два провода под потолком вместо того, чтобы прицельно разбиться о чью-либо голову. Немного в стороне Суён отрывистым движением стряхивает сигаретный пепел в кружку с остывшим кофе, затем, словно забывшись, делает приторно сладкий глоток. Привкус пустой траты драгоценного сахара на языке перебивает любой намёк на присутствие в напитке посторонней пыли, что, несомненно, к лучшему. Рядом с обманчиво хрупкой фигурой тяжеловесной молчаливой тенью замер господин Ю, не менее тяжелым взглядом в окно он наблюдает за умиротворённой водной гладью, без прикрас отражающей их бедственное положение. Если бы Джонхёк скосил глаза в угол оконной рамы, угадал бы в застарелых липких разводах на стеклопакете очертания солнца, луны и скопления звёзд? Глупый вопрос – естественно, ведь это единственное, что занимает их мысли. — Кто бы мог подумать... Его хриплый от долгого молчания голос нарушает затянувшуюся тишину, и Суён, встрепенувшись, просыпается от мимолетного сна. — О чём речь? — Она стреляет в него требовательным взглядом двух чёрных бездн, Джонхёк бесстрастно отражает его острие затылком, после чего неожиданно оборачивается к ней со своей самой обворожительной улыбкой, сводящей с ума сотни женщин и тысячи мужчин. Кто бы мог подумать, например, что выживание в разрушенном мире смешает с грязью состояние мирового генофонда? С другой стороны, кому об этом, вообще, раздумывать? Суён плевать на соотношение полов – ей важно лишь то, как и при каких условиях Джонхёк научился так улыбаться... — Может, и мы последуем пути звёзд, анэ? ... и так говорить. Джонхёк гладко стелет, жалко, что жёстко спать. Его голос – неприлично бархатный, обычно суровое лицо полно мягких черт, слова струятся изо рта патокой, и, если ей не мерещится, уголки губ ласково приподняты. Сюрреалистичный – до дрожи пугающий – вид. От лживо дружелюбного образа Суён передёргивает, хотя и конструктивная составляющая их, несомненно, наиувлекательнейшей беседы играет в этом не последнюю роль. — Какой же ты мерзкий типок, не перестаю удивляться. — А сама-то? — Джонхёк никогда не упускает шанс кинуть ответный камень. В своих определенно (не)больных фантазиях она представляет, как заковывает его мощное тело в цепи своим претворяющими слово закона в жизнь языком, цепляет на запястье блокиратор и вставляет уздечку в рот. Очаровательно, что даже в фантазиях, Джонхёк своей силой небрежно ломает металлический конструкт как навешенного намордника, так и браслета словно Анти-Монитор, Галактус и Танос в одном лице. Подсознательно она насмехается над своими потугами, ведь лучше других знает, что реальность так просто не нагнуть, что в свое время ею было прочитано слишком много западных комиксов и что Ю Джонхёк – самый настоящий суперзлодей, на «А+» прикидывающийся невинной овечкой. — Ты – в разы хуже. — Считая себя правой, Суён опрометчиво бесстрашно вступает в битву взглядов с потенциальным ночным кошмаром не только всех маленьких деток, но и взрослых особей. Искра. Буря. Не отвернуться. Испытующе заглянув в её глаза на бесконечно долгие тридцать две секунды, Суён считала, Джонхёк распрямляет мышцы лица, возвращая чертам привычную холодность, и обращает свой взор обратно к воде. Трясущейся рукой она ставит на близстоящий столик кружку с плавающим на дне окурком, выуживает из лежащей рядом пачки новую сигарету, прикуривает с пальца. — Знаешь, я думал, что после пережитого, хотя бы на мой век хватит солнечного излучения. Просто насмешка. Она неудачно затягивается и заходится в кашле. Когда спустя два года после финального сценария в мире едва начала зарождаться новая жизнь, сразу двое из ларца сошли со сцены – братья Хэсун и Тальсун. С их уходом небосвод озарили миллионы других звезд... Никто ни чему не успел обрадоваться, никто не успел приспособиться, как уже через год те начали массово гаснуть. Полтора месяца назад последняя, самая яркая из них, не погасла, но сошла со своей орбиты и теперь неустанно приближается к Земле. На каждом углу люди шепчутся, называя это истинным концом света. Суён нервно смеётся. — Когда закончится Ночь Кометы, и весь свет выйдет вон! В ответ ей доносятся лишь отзвуки гнетущего молчания оппонента. — Ха-ха, ну что!? — С трудом выталкивает, все ещё смеясь. — Что за ночь кометы? — Джонхёк-а, — она по-особенному выделяет его имя, похоже на то, как он играл с ней раньше, — ты из какой дыры вылез? Он еле заметно дергает плечом, очевидно в приступе раздражения. — Не-не, все нормально, я понимаю... Всего лишь из каждой вонючей щели слышно про Ночь Кометы, где там, говоришь, твоя криокапсула? Пф. — Как смешно. — А еще сейчас говорят, что осталось нам... кхм, — второй окурок, недокуренный, броском сверху закидывается в известную кружку. — Может, трахнемся? — ... — ... Суён практически сразу жалеет о сказанном, Джонхёку, похоже, плевать: его спина не выказывает ни малейшей доли напряжения. Возникает неловкая затянувшаяся пауза. Госпожа Хан сокрушает оную опять же необдуманно и порывисто: резко разворачивает его расслабленное тело за плечо и также резко ударяет кулаком в живот близ правого подреберья. — А? — Её глаза расширяются в неприятном удивлении, а губы кривятся в неровной ухмылке. — Блять, серьёзно? Из каааа... — она жмурит глаза, срываясь на болезненный стон оттого, что Джонхёк быстрым движением берет в захват волосы на её затылке и с силой за них отдергивает от себя. Затем также без предупреждений отвешивает хлесткую пощечину, выбивая из головы все нужные и, видимо, не очень мысли и по совместительству разбивая губу. Едва придя в себя, она обхватывает руками его предплечье и что есть мочи жмётся к нему своей возмутительно плоской грудью, сбивая своим весом чужой центр тяжести. Когда Джонхёка ведёт в сторону и он выпускает из пальцев её волосы, Суён принимается вновь и вновь судорожно выбрасывать вперёд колено, пытаясь попасть им в паховую область. Не то чтобы после предложения трахнуться она всей душой жаждет оставить этого высокопоставленного господина Ю кастратом, не то чтобы она мечтает разорвать яйца этому мистеру совершенство, Суён действует неосознанно – инстинктивно, её интуиция беспокойно щебечет: «Если ты не кончишь его прямо сейчас, он покончит с нами первым!!!» Как и ожидалось, Джонхёк действует решительно: первым разрывает дистанцию, выбравшись из захвата, и Суён, потеряв равновесие, неудачно падает, отбивая копчик. Их борьба не длится и двух минут. — Что ж... Сегодня явно не мой день... — С совершенно несчастным лицом вместо того, чтобы стереть накопившуюся кровь, она ещё больше пачкается, размазывая ту по щеке. Джонхёк расстегивает пять тысяч и одну застежку на джинсах – Суён наблюдает за ним как в замедленной съёмке – и медленно идёт на сближение. Достав из брюк своего уже приподнятого боевого товарища – этой дубинкой и убить ненароком можно, любой при её виде имеет все шансы схватить инсульт от осознания собственной неполноценности, этот парень хочет её смерти? – он небрежно вываливает член на её чистую от крови щёку. — Кажется, ты забыла своё место. Докча слишком много тебе позволял. — Подожди, Ю Джонхёк!.. Что ты делаешь? — Она упирается руками в его бёдра и пытается оттолкнуть от себя. — Не прибедняйся. Давай, бери. — Он накрывает её виски огромными ладонями, не давая отдалиться. В нос Суён ударяет характерный запах крайней плоти, и она морщится. Её лицо искажается от столь грубого пренебрежения. Её оскорбляет то, какую форму унижения он выбрал. Ещё и утырка Докча приплёл, собрав полный набор для хорошего настроения. Она становится перед ним на колени и делает первое скованное движение: обнимает член у основания. Приблизившись к нему лицом, Суён выпускает изо рта горячий, влажный язык и пробегается им несколько раз сверху донизу и обратно, в какой-то момент замирая у головки и начиная ту медленно вылизывать. Она уверена, что всё делает правильно, однако в противовес Джонхёк выплевывает сверху озлобленное: — Ты тупая? Я сказал тебе взять в рот, а не пожимать мне член. — Ты!.. Я просто морально готовлюсь... — Спустя два страстных порыва, Суён, наконец, удаётся удержать себя в руках, не ерепенясь в ответ несмотря на невыносимую жажду боя. Без промедлений она затыкает свой рот, заключая головку в кольцо губ, после чего с усилием насаживается. К её вящему ужасу, когда член полностью заполняет её изнутри, она ясно видит непреодолимое расстояние, разделяющее её голову и её руку. Временно откладывая экзистенциальный кризис, Суён принимается старательно посасывать орган, как по методичке втягивая щеки и периодически подключая к делу то язык, то руку – языком лижет, ладонью надрачивает – то быстро, то медленно, и за это удостаивается почти что высшей награды: Джонхёк испускает тихий стон. Она поднимает глаза, чтобы убедиться, действительно ли его лицо перекошено в возбуждении, но натыкается на леденящее душу отчуждённое выражение, он смотрит куда угодно, только не на неё. В нерешительности Суён замирает, освобождая рот от члена, однако Джонхёк далеко не сразу вновь фокусируется на ней. — М-да, сосёшь ты не очень, или ты так только со мной поступаешь? — Всё, что она получает, пренебрежительный тон и недовольный взгляд, но даже так вспыхивает как спичка: кровь приливает не только к щекам, краснеют её уши и шея, хотя из-за волос это не так заметно. — Сам бы попробовал заглотить свой ствол! Посмотрела бы я на тебя! — Не интересует. Давай ещё раз. — А вот теперь в его интонациях прослеживается нетерпение, или Суён хочет так думать. Она делает вторую попытку без руки, используя только рот. В его глубь погружает головку, постепенно движется ниже, её развратный язык оберегает нежную плоть от соприкосновения с зубами нижней челюсти, под ним мерно копится слюна и также порочно оная стекает дальше по подбородку. Суён покладиста и прилежна, вот только от этого никому из них не легче. — Мы так никогда не закончим. С этими словами его хватка на голове усиливается, и Джонхёк в один присест натягивает её на член до основания. — Да... — Закусив нижнюю губу, он пристально всматривается в разворачивающуюся подле него картину. Несмотря на свои размеры, член проскальзывает в её глотку как в специально пошитые ножны. Будучи идеально узкими, они не позволят острию клинка выскочить при движении, сжимаясь. Суён давится: по задней стенке горла прокатывается судорога рвотного рефлекса, а из глаз стекают дорожки слез. Её грудь содрогается под натиском, изо рта обильно течет слюна, которую она не может сглотнуть, не подавившись. Суён смотрела бы на Джонхёка со всей ненавистью, на которую только способна, если бы могла, но сейчас она крайне озабочена борьбой за свою жизнь. Джонхёк вбивается в неё, игнорируя сопротивление, лишь единожды вначале предупреждая не использовать зубы. Суён пытается дышать, но не может толком вдохнуть ни ртом, ни носом. Даже когда воздуху удается проскользнуть в гортань в обход члена, её все равно скручивает, а из глаз усиленно льётся. Помимо прочего от долгого раскрытия неприятно сводит челюсть. Одномоментно от неё окончательно отворачивается собственный организм, не ограничиваясь лишь позывом, и всё идёт наперекосяк. Суён позорно выворачивает наизнанку недавним кофе вперемешку с желчью. Её тошнит с членом во рту, а Джонхёк даже не думает притормаживать, наоборот ускоряясь. У Суён так много вопросов к этому ублюдку, которые она, увы, не в состоянии задать. Помимо пассивной работы с членом, помимо контроля дыхания, её рот и нос заняты исторжением коктейля, в котором непропорционально смешаны рвота, слюна и предсеменная жидкость, впоследствии снаружи к ним добавляется кровь. Ей остается только возмущённо впиваться когтями в не очень мягкое мясо бёдер в напрасной надежде хоть немного задержать его. Плача не только рефлекторно, но и от жалости к себе, Суён мечтает откинуться желательно здесь и сейчас, лишь бы больше не претерпевать энтропию. Джонхёк долбится в неё в едином темпе, плавном и быстром. Каждый раз, когда член касается стенки горла, или неудачно проезжается по языку, или упирается в небо, или просто существует, её понемногу тошнит. Спустя тысячу часов, не меньше, он полностью выходит из неё и кончает, забрызгивая липкой спермой и без того осквернённое лицо. Суён гнёт к полу в приступе кашля, в защитном жесте она тянется рукой к горлу, но прежде чем успевает коснуться кожи, Джонхёк перехватывает инициативу, переплетая пальцы. Она в удивлении – когда он успел оказаться столь близко – вскидывает голову и сталкивается с внимательным изучающим взглядом, заставляющим её чувствовать себя всё дальше и дальше от зоны комфорта. Но прежде чем Суён начинает огрызаться, он чувственно целует её. За этим действием, она совершенно не замечает, как Джонхёк, щёлкнув пальцами, применяет на них редкий очищающий навык. Их идиллию прерывает прокатившаяся ударная волна, своей силой расщепившая окна на осколки, и нестерпимо яркий поток света. — !? — Уже!? Они синхронно оборачиваются к остаткам окон, и пока Суён немеет от ужаса, Джонхёк вскакивает на ноги, материализуя перед собой из инвентаря меч и перехватывая в воздухе его рукоятку. Происходящее... отличается от ожидаемого. Высоко в небе открывается воронка, из которой в атмосферу выходит окутанное белым сиянием многокрылое создание, чьи размеры потрясают сознание своим превосходством над любой самой большой формой жизни, что им доводилось лицезреть за период прохождения сценариев. Меж его перьев заметны мириады всевидящих глаз, чьи зрачки мечутся из стороны в сторону, и только сейчас до Суён доходит: не ударная волна – тайфун, вызванных взмахом крыльев – вот, что выбило стёкла. — Джонхёк... — Она беспомощно смотрит на существо. — Что теперь? Ох, чёрт... Суён и монстр встречаются глазами, прежде чем она получает хоть какой-то ответ: и это не идёт ни в какое сравнение с взглядами, бросаемыми всего лишь до оскомины знакомым Ю Джонхёком, который, судя по усилившемуся напряжению в мышцах икр, а также по участившемуся дыханию, переживает нечто похожее. Внезапно буквально в шестидесяти метрах от них открывается ещё одна воронка. Всего через мгновение оно появляется из этого портала в иной, антропоморфной, сияющей форме с шестью парами уже безглазых крыльев за спиной при все ещё огромном росте, относительно которого реку Хан едва ли можно назвать лужей. — Джонхёк, пора на что-то решаться... — Она не понимает, почему он молчит. — Хан Суён. Невероятная сила кроется всего в двух словах, у Суён же отнимается голос, а глаза снова слезятся, этот звук будто сдавливает тело со всех сторон, настолько она перед ним незначительна. — Ю Джонхёк. Джонхёк роняет оружие и, не выдержав давления, сам падает следом, в любой другой ситуации, которая не знаменовалась бы поражением сильнейшего воина, это могло представлять интерес для многих сторонних наблюдателей. — Мои друзья. Часть меня. Пришло время отправиться на Великие Земли. У Суён щекочет каждый нерв, Джонхёк испускает изумлённый, полный неверия вздох. В произнесённых словах кроется слишком очевидная подсказка, и, сделав выводы, они спрашивают в унисон, при этом упуская главное: — Ким Докча?.. — Самая Старая Мечта?.. На пустом лице гиганта сквозь свет проступает до боли знакомая улыбка, Суён вспоминает, что видела похожую совсем недавно, разве что менее горькую на вид. Под конец из них получилась отличная команда, как жаль, что они оба наполовину неправы. — Я есть Первородный Кошмар. Существо приближается, его шаги сотрясают землю. Поравнявшись со зданием, оно кладёт призывно раскрытую ладонью вверх руку поверх террасы. — Такова моя точка зрения.