Песчаный мотылек

      Рваный тяжелый бит затекал прямо в кровь, поджигая ее словно старый добрый гидразин. Басы били волнами через сердце и дополняли этот искрящий коктейль ответной вибрацией всего тела. Вот так хорошо. Так правильно. Мейс привычным движением перехватил объемные утяжелители с максимальной отметкой по весу и перешел к тренировке с нагрузкой на пресс. Мелодию грохочущей композиции он не отслеживал, только резонирующий ритм. К телу он тоже не прислушивался, он и так знал: вскоре придется остановиться. Боль терпеть можно, но смысла по нулям. Как раньше уже не будет.       Стандартные два часа изматывающих упражнений, и ему чуть легче. Из гудящих и полыхающих мышц вытекает тяжесть и дурь, и их место коварно занимает иллюзия. И Мейс готов ее принимать ежедневно, словно марочный наркотик, чтобы примерить на себя иную жизнь. Втиснуться в нее, замерев в неудобной позе. Но она не налезает, словно чертовы детские портки. Ни так, ни сяк — все дерьмово.       Бедро привычно резануло болью, и Мейс отшвырнул утяжелители на пружинистую подстилку. На две минуты дольше. Он продержался на две, сука, минуты дольше! Ничто, пшик, пара чихов! Хлопком ладоней он вырубил музыку, тут же оглохнув от тотальной тишины его жилища, и зашагал босыми ногами в душ смыть терпкий пот с огненной шерсти. Энное утро его бессмысленной теперь жизни шло по набившему оскомину расписанию. И все же… сегодня было гаже обычного. Мейс зло сплюнул на базальтовый пол душевой и подставил рожу под ледяные струи воды, хлынувшей с потолка. Все в сток! И жизнь бы такую в сток, да рука не поднимется.       Он видит ее в душевой случайно. Честно! Он зверски устал после вылазки к южному каньону, где они всем отрядом половину суток отрабатывали захват объекта на пересеченной местности Марса. В самое пекло и в предвестники песчаной бури. Командующий Базы Стокер поволок их как мальцов на задание, заставив напялить антиштормовой костюм и дыхательные маски. Нет, не впервой. И не в таком прикиде бегали часами в армии, и не от такого подыхали годами на войне с Плутарком. Но сейчас-то! Все, к бесам, в прошлом! Марс отвоеван, бить некого, живых бы вернуть к этой самой жизни. Но закон Базы-18 суров, как и при налетах: служишь — служи, пока не сдохнешь.       И Мейс честно служит во благо родной планеты, лишь бы тот ад войны не повторился. И по двенадцать часов проходит в связке этапы заданий, не замечая ни стертых в кровь ступней в тяжелых берцах, ни разъедающего кожу пота, что пропитал и шерсть, и костюм насквозь уже в первый час, ни мутящей взор жажды, что удается утолить лишь несколько раз по мучительно запоздалой отмашке командира: выжидал, живодер, пока рассудок не вскипит!       И вкатившись к закату на Базу, Мейс не думает о расписании душевых для парней и девиц. Он вообще не способен думать. Он плетется на автомате к заветному помывочному блоку, не замечая, что пацаны почему-то не пошли за ним — сволочи, откуда они помнили про расписание?! И Мейс осоловело заваливается в пропаренное помещение, успев содрать костюм и оставаясь в мокром и липком термокомбезе. Сквозь дымку он еще не видит ничего, но усталые уши приподнимаются, уловив звук льющейся воды и тихий мотив девичьей песенки.       Ее песенки.       Мейс замирает как вкопанный, поведя загоревшимися льдинками глаз, и видит ее. Эми. Дьявол… Что она тут делает? Ну да, моется, это он еще способен понять, но он не ждал увидеть ее… обнаженной. Только не после того, как еще вчера внаглую искусал ее молочные губы, зажав на выходе из гаражного блока. Она только вернулась с ранних учений, а Мейс наоборот выезжал на осмотр оборудования.       Черт, нет! Не сейчас! У него просто нет сил! Ни уступить прожигающему нутро соблазну, ни собрать остатки разума и воли и уйти. Потому что на выходе камеры, его уже засекли, и промедли он еще хоть пару минут, он нарушит устав Базы: никаких отношений с контрактниками! Или служишь, выкладываясь на двести из ста, или сношаешься с кем хочешь, только сдав жетон и вылетев из военного состава. Но Мейс, черт подери, и не желает «сношаться» с Эми! Он просто… Бесы!       Он прокусывает губу до яркой вспышки боли и струйки крови на терракотовом подбородке и на свинцовых ногах вываливается из помывочного блока в общий коридор. Он сползает там прямо на пол и сидит, обхватив голову руками, пока вода не перестает течь. Сейчас Эми выйдет, а он так и не придумал, как объяснить ей, какого дьявола он тут болтается под дверью в таком поганом виде. Она же пройдет мимо и отшатнется. Да и поделом. Не надо было вестись на этот молочный изгиб всегда чуть улыбающихся губ.       Мейс выключил воду и, нервно отряхнувшись, прошагал прочь из ванной. Вытираться он отвык с тех самых пор, как перестал жить на Базе-18. Там он не мог позволить себе подобных вольностей. Вымылся, изволь облачиться в форму. И не приведите высшие вихри, на ней проступит хоть одно неуставное пятнышко от мокрой шерсти! Будешь погнан взашей на доп часы на тренировочную площадку. Пары оплошностей с внешним видом и зверских заданий до кровавого хрипа Мейсу хватило, чтобы пробить на подкорке нужное количество взмахов полотенцем. Даже огненный вихор всегда непослушного загривка лежал на башке шерстинка к шерстинке — все семь лет службы. А теперь… здесь… да к вшивым бесам!       Мейс прошел сквозь полутемный и полупустой холл в небольшую кухню и распахнул холодильный отсек. Пока глаза скучающе пробегали по однотипным контейнерам с полуфабрикатами, он ощущал, как с тела стекают капельки душевой воды и оставляют на прохладном каменном полу нелепые следы. В этом было особое злорадство: изгваздать собственное жилище и ничего за это не схлопотать. Порушить жесткие правила, идеальные линии, никому не нужный уже порядок! Шастать голым не по уставу, жрать дешевые острые кактусы не по уставу, посещать уборную, как приспичит — тоже, бесы в душу, не по уставу! Потому что Мейс теперь вне системы. Все, отслужил. Отжил. Отдышал.       — Сержант Мейс, не положено!       Голос коменданта Базы-18 звучит скучающе, сухо, почти монотонно. Брукс произносит слова, даже не поднимая блеклых алых глаз от распределительного монитора, где неустанно помечает стадии выполнения заданий всего состава военных и контрактников. Словно Мейс вовсе не стоит перед ним во все еще не поменянной после выезда форме, а звенит из динамика в ухе. Мейс глухо рычит, но вовремя обрывает себя. Не сейчас. Суть важнее!       — Брукс, очнись! Что не положено? Вам мало прошлого инцидента с отрядом контрактников Эр-5? Я предлагаю обезопасить их…       — Не положено, говорю! — повышает голос Брукс и, наконец, удостаивает взглядом — равнодушным и непробиваемым. — У твоего военного отряда не закрыты нормативы по заданиям на месяц. Хочешь отработать в свободное время?       — Дьявол! — вспыхивает Мейс, едва сдерживаясь, чтобы не шарахнуть пыльным кулаком по идеальному столу коменданта. — Я хочу, чтобы женский состав контрактников не подох при следующем выезде в дюны! Мой отряд сможет подстраховать. Это всего четыре часа нашего времени и двенадцать жизней тех из Эр-5, кто временно служит тут по собственному выбору.       Брукс бесстрастно качает коротко выстриженной коричневой головой, глухой к гневно срывающимся с языка словам Мейса.       — А на войну ты их тоже за ручку поведешь? — усмехается он и вновь отворачивается к монитору.       — У нас уже нет войны! — зло выплевывает Мейс, упираясь-таки кулаками в поганый идеальный стол. — Но у нас есть нестабильные пески дюн, в которых на той неделе вы уже потеряли одного контрактника из Пэ-9! Мы можем их подстраховать! Что непонятного я говорю?!       — Их… или ее?       Вопрос звучит тихо, но настолько ядовито, что Мейса обжигает полыхающим пеклом, словно крепкий удар в челюсть. Хвост рассекает воздух и с силой бьет о каменный пол, на миг отрезвляя физической болью. Мейс рефлекторно, заученно считает до десяти на древнемарсианском, чтобы дать мозгу стороннюю загрузку и не ответить Бруксу тем, за что его отдадут под трибунал. На десятой цифре он в состоянии уже отлепиться от стола и выпрямиться во весь двухметровый рост. Лишь дыхание все еще сипло, да уши зло прижаты.       — Устав Базы-18 не запрещает думать о сохранности жизни конкретных сослуживцев. Съешь это, Брукс!       Но тот лишь снова отрицательно качает головой, уткнувшись в таблицы.       — За нас тут думает командующий Стокер. А твоя задача проваливать в казарму. Через пять минут общий отбой. Не успеешь… твои трудности.       Слово «сука» застревает в зубах, пока Мейс тяжелым шагом покидает кабинет коменданта. Казармы? Ни за что! Штаб командующего — вот откуда его будут забирать волоком после отбоя!       Мейс не глядя выудил из холодильного отсека один из контейнеров с готовой едой и пихнул его в разогреватель. Он мог себе позволить заказывать сюда, в эту глушь, не просто свежие и качественные продукты, а вообще не морочиться готовкой. Сеть доставок хорошей порционной стряпни из ближайшего города исправно развозила заказы в любые точки окрестностей, даже вот в такие… неординарные. Кому еще пришло бы в голову восстановить родительский дом в давно сгинувшем в войне поселении, где теперь не было ничегошеньки? Только скалистое ущелье, наполненное мигрирующими песками, да остовы-скелеты разрушенных фундаментов и стен некогда процветавших домов.       И кому пришло бы в лохматую огненную голову испытывать неподдельный кайф, сидя на новеньких базальтовых ступенях перед входной дверью и глядя на форменный погост прошлой жизни? На мертвые улицы, обглоданные огнем врага и ветрами Марса каркасы давно уже нежилых построек, на скраденные красной пылью направления мостовых. Но именно здесь, где не было больше жизни, Мейс чувствовал себя отлично. На своем месте. Потому что и у него больше ничего не было. Кроме необходимости дожить недожитое, да и к вшам все!       Мейс налил из заварочного термоса травяной настой, подхватил дымящийся контейнер с белковой пищей и плюхнулся за стол. Надо поесть. В очередной бессмысленный раз. Льдинки глаз проследили за струйкой пара, поднимавшейся от кружки, и пропитались привычной горечью. Только не от трав.       Мейс заваливается в пищеблок вместе со всеми. С полным отрядом парней, с гоготом, голодным блеском в глазах, едкими шуточками и в кои-то веки в отличном настроении. Сегодня только обязательная тренировка, которую они благополучно пережили на рассвете. А дальше — редкий день отдыха. Да-да, и на чертовой Базе-18 все еще положен свободный день каждому служащему. И плевать, что накануне башку просто расперло от мыслей по методам шифрования данных и блуждающему импульсу их передачи. Мейс и так с самой войны был отличным связистом, а теперь, после межпланетного модульного обучения, что он почти завершил на Базе, он был уверен: еще год, и его ждет неплохая карьера в Центре внешней связи. Трепещи, недоступная раньше столица! Ждите командированного Мейса, далекие планеты! Он еще им всем покажет бога повелевания данными!       — Хей, Мейсон, чего завис? Жрать будешь или ты теперь мыслями духовными калории восполняешь? Могу подсобить, две порции в меня влезет!       — Отвали, — беззлобно огрызается Мейс на товарища и набирает на поднос привычные тарелки: белок, клетчатка, жиры, травяной настой.       И… небольшой спелый плод чешуйчатого суккулента. Ярко-рыжий, как его шерсть, сочный, покрытый бархатистой кожурой. Любит ли Мейс плоды? Да ему вообще до синей трубы на сладкое. Но… он упрямо подхватывает кактусовую ягоду и кладет к остальному обеду.       Эми еще не пришла, но он никуда сегодня не торопится. Садится со всеми, с краю длинного стола. Захочет — встанет. Повезет — дождется. Время пролетает незаметно, организм требует пищи и поглощен обедом. Поэтому за скрежетом вилок да едкими смешками товарищей Мейс не сразу замечает новый звук: звонкий смех запорхнувших в пищеблок контрактниц. Он не смотрит, продолжая дожевывать сытные ломти кактусовой мякоти, лишь ведет навостренным ухом вслед за ее всегда чуть торопливыми и решительными шагами.       Она на него смотрит. Дольше нужного. Он это чует вставшим дыбом загривком, пробежавшим по позвонкам кусачим импульсом от антенн на макушке. И поднимает взгляд на нее в последний миг. Подойдет? О да, дьяволы вселенной, Эми подойдет! И присядет рядом, ясно заметив свободное место справа от Мейса. Не зря он припас ей этот слащавый плод. Жаль, нельзя будет слизать тягучую глюкозу прямо с ее губ. Но он, бесы всех раздери, непременно это сделает, как только поймает ее одну. А он ее поймает.       Мелкое белое солнце окончательно поднялось над застывшими холодными скалами, и начало, наконец, припекать. Весна на Марсе брала свое даже в этой мертвой глуши, и Мейс мысленно сделал пометку, что нужно пополнить запасы сырья, если он не хочет до будущих холодов заниматься исключительно рабочей рутиной. А он не хотел. Потому что теперь, когда ладони и пальцы привыкли к тому, чтобы творить свои правила и свою вселенную, он больше не желал возвращаться в прошлое. Да и не было, к бесам, никакого прошлого. Разрозненные картинки в больной голове — о том, что происходило там, на Базе-18 — это лишь временные нейронные связи, лишь нездоровые импульсы в клетках мозга. А не то, за что стоит цепляться.       Мейс нехотя сгреб опустевшие контейнеры из-под еды и отправил их пинком в отсек для переработки. И привычным ленивым жестом активировал рабочий экран, стоящий на том же столе. К чему плодить ненужную мебель? Где поел, там и дела поделал. Синие глаза пробежались по крайним столбцам схемы задач. Ничего нового. В Центре связи еще и близко не подобрались к прописанному им пласту данных, а значит, на ближайшие дни работы не ожидается. Аванс уплачен, Мейсу вполне хватит до лета.       Он криво усмехнулся: тогда, на службе, он грезил местом в новеньком здании столичного Центра связи. Там имелись самые передовые дешифраторы, кодировщики, программы перенаправления потока информации через межгалактические спирали! Он собирался во все это нырнуть по самые антенны! Жадно изучить, встроиться в систему, вжиться мозгами и конечностями в этот уникальный механизм по дирижированию инфомассивом! А теперь… бесстрастно получал от Центра рутинные заказы на переработку сигналов, заполнял низкосортные таблицы результатами и… ничего не хотел. Вообще. Даже вспоминать. Да только не выходило…       Мейс все еще одет в парадную форму марсианских войск: облегченные штаны с минимальной по стандартам титановой защитой по суставам, анатомическая термокофта с рукавом до локтя и застегнутый под горло жилет. С настоящими, мать их, непробиваемыми вставками по позвоночнику и ребрам. И с воинскими значками отличия на груди. Сержант отряда связи. Верхняя пуговица давит на яремную впадину — за последний год Мейс еще больше раздался в плечах, а форму под размер никто не подгонял. Что выдали на годовую смену, то и носи. Расчесанный по уставу огненный загривок норовит растрепаться на глаза, но теперь уже без разницы. Мейс не на плацу. Он идет по коридору Базы к пищеблоку. Туда, где теперь начнется все самое интересное.       Он еще не толкнул двери, а уши уже закладывает от залихватского свиста и топота сотни берцев о каменный пол. Ухмылка кривит терракотовые губы, и Мейс решительно вваливается в сегодняшний вертеп. Так заведено на Базе с самого ее основания: приветствовать свеженьких, зеленых словно весенние побеги эхинопсиса, наивных до чертей новобранцев. В этот день к ним, кажется, прислали еще и добровольных агнцев: контрактников.       Мейс честно отстоял на плацу всю приветственную речь, но мало вслушивался в слова командующего Стокера. Не в его отряд, да и к бесам. Но контрактники оказались девицами, все до единой заплетенной тугими косами башки! Разве Мейс пропустит теперь истинное чествование новых сослуживиц? О нет, он еще и поможет сделать их первый день на Базе самыми незабываемым! На всю оставшуюся жизнь!       И Мейс с порога проваливается в адский гвалт и грохот, обуявший пищеблок, и свистит в унисон с товарищами — во всю силу молодых легких. Гогот раздирает его уже через пару минут, стоит ему увидеть лица этих неокукленных личинок, этих несостоявшихся бабочек, чьи взгляды мечутся в затравленном ужасе от одного солдата к другому. Еще пара минут, и они сбегут в свое женское крыло, в первый же день пропустив и обед, и ужин. Зато потом еще спасибо скажут, когда смогут сражаться наравне с остальными, а не только сверкать начищенными жетонами контрактного отряда на выпирающих грудях.       Мейс перестает ржать и прищурено приглядывается к единственной марсианке, что смотрит на него с упреком и вызовом из самой гущи их сбившейся в кучку женской компании. Молочная шерсть почти светится на фоне темной формы, косы уже распущены, и загривок струится по плечам нектарной нугой. Руки храбро скрещены под почти незаметными выпуклостями, и смотрит неотрывно, словно он один способен и обязан остановить весь этот кавардак.       Но Мейс и не собирается. Он подходит вплотную к девушкам, возвышаясь над ними на целую голову, и картинно клацает белоснежными зубами. Раздраженно задранные девичьи носы вызывают ликование товарищей, и лишь она одна — храбрая и упертая недобабочка — выступает вперед. Оглядывает его с берцев до кончиков антенн так, что у Мейса болезненно жжет где-то в паху. И молча отходит к конвейеру раздачи пайков.       Надо же! Самая стойкая. Может, из нее что-то и выкуклится на этой суровой службе.       Мейс натянул домашние и, кажется, единственные штаны прямо на шкуру и прошел в помещение мастерской. Там всегда прохладно, как в силикатной расщелине, чтобы лучше работалось. Вот и приходилось одеваться. В остальном за минувшие три года существования отшельником Мейс отвык от шмоток. О нет, он не стал никаким там дикарем, который разучился бы облекать мысли в марсианские слова и ныкался бы по пещерам. Вот еще! Просто большую часть времени он проводил абсолютно один в доме, где вполне сносно наладил постоянное поддержание комфортной для себя температуры. К чему напяливать тряпье? Разве что в редких случаях, когда он сам выбирался на вылазки по окрестностям собрать сырье да встречал курьеров с провиантом.       Ступив в гулкое помещение мастерской, Мейс активировал хитро настроенное освещение, имитирующее солнечный рассеянный свет. Так лучше удавалось добиться натуральности рельефа, неискаженного слишком глубокими тенями из-за точечных лучей обычных ламп. Уже год назад это современное оборудование приехало к его дому в новехоньких контейнерах аккурат из столицы. И стоило, как пустынный внедорожник. Но Мейс как раз закрыл солидный заказ и жахнул все деньги на эндорфины. Ибо это единственное, что еще приносило хоть какое-то удовольствие. То, что он делал в этой мастерской.       Он вдохнул полной грудью привычно студеный воздух, пропитанный нотками песка, глины, известняка и тех небиологических растворов, которые он добавлял в сырье. Мохнатая ладонь пробежалась по емкостям с природными красителями, по набору гранитных циклей и стальных стеков, по баночкам с глазурью и тугим струнам для резки. Ритм сердца рефлекторно выровнялся, замедляясь до возможности полностью уйти в себя. Уйти от реальности настолько, что приходилось активировать звуковой таймер на шесть часов, чтобы Мейс вынужденно прервался и не довел себя до изнеможения.       Таймер начал свой отсчет, и Мейс нырнул.       Макушку нещадно печет летним испепеляющим солнцем даже сквозь защитную бандану. Но Мейс не замечает ни бьющего в висках молота собственного пульса, ни дерущую от жажды глотку, которой не помогают даже жадные глотки давно разогретой до точки кипения воды из армейской фляги. Он пристально наблюдает за Эми на тренировочной площадке с препятствиями, сидя на земле у загородки. Наблюдает и мрачнеет с каждой гребаной минутой. Все не то! Не к тому! Она совершает бессмысленные действия, следуя указаниям наставника по тренировке, этого потрепанного Кроста!       Ее окрепшее за полтора года контрактной службы тело и так давно способно пройти все нормативы в любое время суток! Даже с закрытыми глазами! Даже в самые худшие женские дни, когда другие девицы берут положенный отгул и отлеживаются в казармах. Но все эти преодоления отвесных стен с канатами, перемахивание через рвы, балансирование на нестабильной веревке, натянутой над ямой с грязью, — это все то, что никогда не поможет Эми там! Там — где она бывает каждый новый десяток дней. Там, где уже погибли четыре контрактницы из ее отряда ландшафтной разведки! Где действуют совсем иные законы физики!       Мейс раздраженно подрывается с земли, едва наставник подает сигнал окончания тренировки, и становится прямо у выхода. Эми, вымотанная, взмокшая, но собранная и серьезная, сразу замечает его и удрученно медлит. Приближается к нему последней. Да ладно, ничего такого он ей не сделает, уж сегодня точно! Она настороженно приостанавливается перед Мейсом, хмуря белесые бровки и тревожно пробегая невероятными фиалками глаз по его лицу.       Мейс отлично знает, сколько десятков дней она его старательно избегала. Почти пять. С того самого вечера, как он чуть не трахнул ее в подсобке гаража. Ну как «чуть не»… Он хотел! Плевать на устав, на правила Базы, на риски и трибунал! Он ее, бесы раздери, хотел до сведенных в рыке челюстей! И ведь терпел же все полтора года! Не переступал черту. Только подлавливал ее иногда в темном углу и жадно, исступленно зацеловывал, спеша испить, насытиться хотя бы этими крохами физического контакта. А тогда… не сдержался. Полез. И получил коленом по яйцам. Решительным и натренированным коленом…       — Пойдем, — кратко бросает Мейс и ухватывает Эми за плечо, утягивая прочь с площадки.       — Что ты опять задумал, Мейсон? — упирается она, все еще не в силах дать реальный отпор его крепкой хватке.       — Ничего личного, — хмуро бросает Мейс и тащит ее к КПП. — У тебя еще час свободного времени до сигнала к ужину. Помыться ты успеваешь за семь минут. Итого у нас есть хотя бы сорок пять минут на то, чтобы ты не погибла.       — В смысле?! — всполошенно восклицает Эми и в полном недоумении вынужденно семенит за его размашистыми шагами за пределы Базы. — Ты меня убить собрался, что ли? Мейсон, это даже не смешно! Месть не в твоем стиле! Да объяснись же, наконец!       Но Мейс волочет ее дальше, пока они не ступают на песчаные барханы, неприятно запружинившие под берцами текучими песчинками. Это не то, это не блуждающие дюны. Рядом с Базой нет ни одного опасного участка! Но тут достаточно вязко и глубоко, чтобы попробовать. Хоть так…       Мейс отпускает Эми и подталкивает ее вперед, глядя, как тонут в песке подошвы ее ботинок.       — Я не убивать тебя буду, — устало выдыхает он, — а тренировать. Ты не умеешь правильно ходить по пескам. Не умеешь легко балансировать. Не умеешь чувствовать поток! Не умеешь безопасно увязать. А ты увязнешь! И ты не умеешь ловить песчаную волну, чтобы она вынесла тебя наверх, а не засосала в воронку. Тут не дюны. Но кое-чему я смогу научить. Потому что я не хочу, чтобы на одном из заданий ты погибла. Никакого секса, Эми. Я твой ответ усвоил…       Мейс с сухим щелчком распахнул крышку заготовочного контейнера в самом прохладном углу мастерской и уставился на сырье внутри. Схватилось как надо. Потемневшая от примесей масса стала почти коричневой, с неприятным красноватым отливом, словно в нее нацедили застоявшейся крови. Отлично, значит, консистенция удалась более чем удобная. А цвет все равно будет таким, каким он сам решит, добавив какой-нибудь замысловатый коктейль из красителей. Почему-то сегодня глаз так и косил на тюбики с насыщенно синим, чистейшим красным и увесистую банку с тягучими белилами. Мейс шумно втянул студеный воздух в легкие и выпотрошил контейнер, сгружая сырье на большой затертый стол. Ненависть и застарелая боль привычно прокатились по венам, доставая до каждого капилляра. Пора было взглянуть правде в морду.       Мейс ненавидел песок. Как может его ненавидеть тот, кто вырос в поселке на барханах, где все улицы были припорошены терракотовой крошкой, где подошвы обуви всегда оставляли за собой мутно-рыжие следы, где на окнах стояли фильтрационные уловители, у каждой двери ждала лопата откапываться после песчаных бурь. И где каждый малец шастал на край ущелья выучить свой первый танец со смертью: освоить баланс на зыбучих песках так, чтобы не утянуло в ненасытное чрево Марса.       Мейс люто ненавидел песок, потому что всю жизнь до призыва на службу проторчал в этой дыре. Полоскал рот после чистки зубов, сплевывая рыжеватую слюну, испоганил себе легкие до первичного предупреждения и курса горьких трав, от которых его выворачивало желчью. Утопил в барханах не одну пару ботинок, за что каждый раз получал от отца жгучего ремня до прокушенной губы, а потом шлялся босиком долгие месяцы. Пару раз чуть не сдох, не совладав с воронками и нажравшись песка не только глоткой, но и ноздрями, ушами и задницей. И еще до того, как из распределительного штаба военного управления пришла разнарядка на имя Мейса к его полнолетию, и до того, как он, собрав скромный рюкзак со шмотьем, отбыл на начальную службу, он стал тем, кому покорились смертоносные дюны.       Мейс ненавидел песок и поэтому вернулся жить именно сюда, в то, что осталось от родного поселения. После всего, случившегося на Базе-18 три года назад, только тут он чувствовал себя на своем месте. В назидание этим текучим, вязким, поганым гранулам, которые норовили вновь превратиться в ревущий океан и сожрать его без остатка. Но теперь он подчинил его еще и своим рукам. Он научился командовать неустойчивой бесформенностью. Он знал, какой состав перетертого известняка и магнетической глины добавить в этот гребаный песок, чтобы заставить его затвердеть. Сперва превратить в пластичную массу, что следовала за его нервно выминающими пальцами, а потом дать окаменеть, выставив под палящим солнцем на южной стороне за домом. Так Мейс начал создавать свои первые скульптуры из песка, навеки запаяв его в те формы, что творили упрямые, неугомонные руки. Без смысла, проку или выгоды. Просто чтобы отвлечь голову от мыслей и переключить ее на примитивную моторику.       Мейс прикрыл веки и надавил ладонями на пока что безликую массу песчаного сырья. Оно вновь подчинится и станет тем, чем он захочет. Но беда в том, что сегодня башка слишком тяжела от ненужных мыслей. Слишком настойчиво бьются о череп чьи-то невесомые хрупкие крылья. Под злой рык мохнатые пальцы принялись лепить то, что шло чистым током по венам.       Мейс молча пялится на черное, утыканное точками звезд небо над башкой и до боли в ушах прислушивается. Нет, пока еще рано, отряду ландшафтных разведчиков не положено появиться на кривой дороге, ведущей к КПП, в этот час. Он выбрал неплохую точку, просчитав все до миллиметра. Правда, бетонная, остывшая к ночи стена холодит зад в простых, нетренировочных штанах, а ноги давно затекли от неудобной позы. Надо бы размяться, иначе ему не спрыгнуть с заградительной стены Базы бесшумно.       Мейс встает в полный рост и равнодушно смотрит на четырехметровую высоту под ботинками. На этот раз он ничего не нарушает, пока его тело не пересекло границу Базы после отбоя. Он просто ждет. Три вызова к командующему Стокеру, несколько напряженных бесед, разбитая скула, кажется, четверо суток карцера. Зато теперь отряд контрактных разведчиков выезжал на задания близ песчаных дюн в сопровождении не только наставника, но и команды спасателей. И пока что возвращался полным составом назад. Но Мейс все равно не верит в удачу. Из этих девиц одна Эми хотя бы слушала его и повторяла его уроки. Но у него нет полномочий лезть к остальным. Он может только дожидаться их с заданий, когда самого не угнали в горы, и быть на низком старте.       Уши ловят гул мощных моторов, и уже через пару минут тяжелые ворота Базы раскрывают свою пасть, чтобы впустить три внедорожных мобиля. Мейс провожает их утомленными и воспаленными от недосыпа глазами до гаражного блока. Все ли на месте? Он спрыгивает со стены — внутрь, все еще ничего не нарушая, и медленно шагает к ожившему блоку, пропахшему бензином и маслом. Контрактницы одна за другой вылезают из внедорожников и скидывают амуницию, прежде чем перейти в отсек с раздевалками. Все спокойны, Крост подгоняет их мыться и на отбой. Спасательная команда не потребовалась.       Мейс сплевывает на пыльную землю и разворачивается, чтобы уйти в казармы, но на плечо опускается тяжелая ладонь чужого наставника.       — Мейс, ты еще долго будешь мозолить мне глаза у ворот? — устало и раздраженно бросает Крост, стягивая с седеющей башки защитную бандану. — Ты кем себя тут возомнил? Мы годами тренируем и солдат, и контрактников по прописанной схеме! Мало в карцере посидел? Могу продлить командировку!       — А я ничего не нарушил, — не менее ядовито шипит Мейс. — Мое время отдыха, что хочу, то и делаю. Ты не мой наставник.       Крост скалит пожелтевшие зубы и пихает Мейса в плечо.       — Твое счастье. А теперь проваливай к бесам отсюда, если всех проконтролировал.       Мейс отдергивает от него плечо, словно испачкался, и не оборачиваясь убирается прочь.       Он уже доходит до коридора, ведущего к казармам, как его догоняют чьи-то торопливые шаги. Чьи-то… Ему не нужно даже оглядываться, чтобы узнать ее. Кровь поджигается в момент, и он ухватывается за тянущуюся вдоль стены трубу, чтобы не дрогнуть.       — Мейсон! Постой! — звучит со спины запыхавшийся голос Эми. — Я на минуту…       Мейс все же поворачивается и окидывает пристальным, почти голодным взглядом все еще одетую к тренировочный комбез фигуру. Сколько они не виделись вот так с последнего выхода к барханам вдвоем? Кажется, месяц. Все, что ему перепадало, это отследить со стены ее вернувшуюся с задания молочную макушку и убраться досыпать остаток ночи перед сигналом к построению. А теперь она стоит рядом, только руку протяни. Но Мейс лишь сильнее стискивает трубу и не шевелится.       — Я хотела поблагодарить тебя, Мейсон, — продолжает Эми, глядя прямо в глаза сверкающими в тусклом свете ламп фиалками радужек. — За все наши тренировки, за твою помощь. Мне… это пригодилось уже несколько раз. Я не дала пескам даже ухватить себя за подошвы.       Она слабо улыбается, довольная скромным достижением, и Мейс невольно кривит губы в ответ.       — Я рад. Не бойся песков, и они тебя не тронут, храбрый Мотылек.       — Я постараюсь, — Эми прижимает аккуратные уши, явно зардевшись от этого прозвища. — Но ты больше не жди меня. Не сиди до нашего возвращения на стене. У нас потом отбой до полудня, а тебе через три часа на плац. Не жди больше, понял?       Голос вновь серьезный и решительный. Куколка давно превратилась в боевую бабочку, а все равно нутро чешется от желания оградить. Защитить.       Мейс усмехается. Ладонь на трубе жжет от желания коснуться шелковистой шерсти на молочном запястье. Но он вновь выпрямляется и взмахивает хвостом.       — Контрактницы военному составу не указ. Иди, Эми. Я бы и эти три часа не спал, да ты не останешься со мной.       И разворачивается прежде, чем успевает увидеть в глазах Эми холодную вьюгу ответа. Слово «Нет» он выучил еще годовалым карапузом. К бесам.       Сегодня песок казался особенно упрямым, словно вновь поднял уродливую голову из недр планеты и норовил хотя бы укусить уже беззубой пастью. Но Мейс и сам упертый, он не позволит какому-то бездушному силикатному шлаку вякать поперек его воли. И он, бесстрастно сжав губы в непоколебимую линию, вымешивал, выминал, вылепливал и пядь за пядью заставлял то, что презрительно звал сырьем, принимать правильные очертания.       Песок сопротивлялся, осыпался, не желая держать трепещущее крыло, норовил превратиться в желанного монстра с вездесущими щупальцами. Но Мейс молча обрубал взмахом ладони все эти жалкие попытки и вновь поднимал над столом жизнь, свет, надежду, выплетая тонкий орнамент кружевных дюн, устремленного ввысь гибкого стана и застывших сложным веером крыльев, сбрасывающих с себя песчинки смерти и стремящихся прочь — к бездонному небу и недостижимому солнцу.       Мейс не считал себя эстетом. Его никто не учил пропорциям и перспективам, верности линий и естественности оттенков красок. Ему было до космоса на правила и стиль, если таковые и существовали в этой затхлой вселенной. Здесь он сам задавал правила, которые придумывала его лохматая огненная голова, не считаясь больше ни с какими уставами. Не спрашивая ничьей оценки. Не ожидая никакого ответа от мира. Его очередная скульптура из песка лишь для него одного, ведь никому нет и не будет дела до позабытого всеми бывшего сержанта отряда связи. «Уволен из рядов армии Марса в связи с утратой доверия и с последующим лишением воинского звания». Вот что горело выжженным клеймом на его просранной жизни.       Мейс зло усмехнулся и провел давно разгоряченными от работы пальцами по изгибу фигуры. Вот теперь все как надо. Можно браться за стальной стек и приступать к ювелирному орнаменту. Чтобы ожили чешуйки, вздыбились шерстинки, потекли подхваченные ветром крупинки и застучало сердце оживающей статуи песчаного мотылька. Той, чей образ до сих пор ломил ребра изнутри, и кого он, видимо, тупо не заслужил. Лишен воинского звания. Лишен доверия. Лишен всего, чем он жил. Оскал исказил его терракотовые губы. Да плевать, к вшам, на все! Ему больше ничего от этого мира не нужно!       Мейс срывается волчком со стены еще до исхода времени. Отряд ландшафтных разведчиков Эр-5 должен вернуться лишь через час с очередного тренировочного задания. Но ветер гонит мутные вихри слишком сильно с самого отбоя, песчаная буря на подходе, и внутри клокочет яд нехороших предчувствий. Команду спасателей послали в неполном составе, хотя именно сегодня все выезды должны были к чертям отменить! Запереть Базу-18 на долбаный засов и отправить служивых по казармам. Но командующий Стокер еще вчера отбыл в столицу на совещание, а наставники не сочли нужным менять расписание.       Берцы больно ударяются о вытоптанный грунт под стеной, и Мейс срывается на бег. Никакого транспорта ему не видать, как своего дурного затылка. Ноги донесут — считай, повезло. Если камеры засекут, то жди проволочек, все одно — отволокут обратно за пересечение границы Базы без разрешения в неуставное время. Но сейчас времени нет вообще! И Мейс бежит, поджигая легкие и разгоняя сердечный ритм до предела, туда, где на местности обозначен пункт финальной тренировки. У гребаных дюн.       Он не знает, сколько проходит времени. Может, он укоротил нормативы по бегу раза в три? А может, плелся сотню лет, пригибаясь к укатанной дороге под яростными порывами ветра и песка, что забивался в ноздри и глаза? Но когда впереди маячат сигнальные огни тренировочной зоны, он понимает, что опоздал. Военные мобили тревожно рассекают включенными фарами клубящееся пространство песчаного месива, фигуры в спасательном снаряжении мечутся от укрепительных мачт до границы дюн, а кучка солдат — перепуганных девиц-контрактниц — жмется к эвакуационному фургону. Сердце сжимается до колкой рези и запускается вновь, пока Мейс делает рывок в гущу этого ада.       — Кто пустил?! Какого дьявола?! Прочь из опасной зоны! Кто-нибудь, уберите этого идиота от песков! Мать твою, отдам под трибунал! Сдохнешь же! И остальных погубишь!       Хриплый и отчаянный голос Кроста еле пробивается к сознанию сквозь завывания ветра. Чьи-то руки перекрывают путь, пытаются оттащить. Но Мейс натренирован боями и войной, он справится с такой преградой на полном адреналине. И легко бьет сослуживцев отработанными приемами, чтобы не вставали поперек. Ему плевать, кого он покалечит. Не хрен соваться.       Он прорывается к дюнам и видит полный швах. Метрах в ста, в вихрях уже начавших движение воронок застряло трое из отряда. Еще цепляются за текучий песок, но увязли по бедра, не выбраться самим. Глаза дерет от набившихся песчинок, но Мейс и так видит, что Эми среди них нет. Где она: за спиной или под землей? Нет времени!       — Канат, срочно! — гаркает Мейс, оборачиваясь к спасателям и игнорируя почему-то вскинутое табельное оружие в руках Кроста. — Цеплять за мачту, конец мне в руки! Быстрее!       Он не смотрит больше ни на кого, бросается в ревущий океан песка, пробует его волны ступнями. Дело — дрянь, все слишком нестабильно! Сверху медленная, неповоротливая масса еще не развернула свои кольца, но недра гудят, вибрируют, там — на метровой глубине — уже цунами, потоки ревут и волокут непредсказуемые реки. Он сам не уверен, что удержится и не сорвется. Но он лишь дожидается жесткого каната, который кто-то впихивает ему в раскрытую ладонь, и ступает вперед.       Голоса еще хлещут в спину угрозами, предупреждениями, уговорами, страхом, но Мейс не реагирует. Он вслушивается в рычащий под собой песок, он идет медленно и осторожно словно по тонкой грани между бездной и шансом, танцует со стихией смертельное танго, балансируя, пружиня, изворачиваясь, выдергивая ноги хитрыми движениями из цепких захватов песчаного чудовища — так, как умел с самого детства. Он бы рад домчаться до ближайшей девицы, протянуть ей спасительный канат, помочь выпутаться из капкана грунтов, но он не может позволить себе рискованной спешки. Ошибется хоть раз — погубит всех троих.       И Мейс пробирается все дальше по зыбучим пескам, не дает себя укусить, поглотить, остановить. Легкие горят от осевшей там взвеси, адреналин подрывает и так ухающий пульс, но тело упорно продолжает свой упрямый танец, пока не добирается до первой контрактницы. Она уже по пояс ухвачена песком, ее волочет дальше от границы, но Мейс успевает перекинуть ей канат, чтобы держалась намертво. Давать команды бесполезно, она ни черта не поймет, и Мейс сам тащит ее спиралью на волю, борясь со стихией со всей яростью, на какую способен.       Песок зол и накрывает Мейса с головой, когда он выталкивает первую спасенную за границу и снова ныряет с освободившимся канатом в бушующее месиво. На мгновение ему кажется, что на него опустилась многотонная плита, вдавившая его в недра. Но он знает, как поймать волну, он ждет ее, задержав дыхание и не сопротивляясь, и ухватывает ее, когда мозг почти кипит от нехватки кислорода. Поток выталкивает его наружу, и Мейс жадно глотает воздух. И снова танец, снова борьба за очередную жизнь в вихрях беснующегося песка.       Вторую контрактницу он выдирает за загривок уже без сознания. Она дышит, но висит мешком на его руке, и Мейсу приходится самому обмотаться канатом, чтобы хоть как-то добраться до спасателей. Балансировать с грузом в разы труднее, Мейс выбивается из сил. И тратит на возвращение больше времени. Когда их обоих вытаскивают на твердь, Мейс подкошено падает на землю, ударяясь бедром о какие-то камни. Боль прошивает тело насквозь раскаленным прутом, и это добавляет сил.       Третий заход самый долгий. Девицу утащило далеко, видна одна рука да макушка, в спину все еще летит ругань, его торопят, но Мейс замыкает сознание только на цели. Он теряет ориентир, едва осилив половину пути. Марсианку затягивает окончательно в воронку, и Мейс яростно рычит. У него лишь пара минут на невозможное. Потом вытаскивать будет некого. Трупы не спасают.       Он высчитывает наугад нужные шаги до места и чувствует под ногами то самое голодное движение, что сожрало только что живую плоть. Оно гудит и несется. Возможно, он не справится с этим потоком никогда. Но разве не стоит бросить вызов этой чертовой стихии? Один на один, больше никаких танцев, лишь рукопашный бой насмерть. И Мейс ныряет в песчаный поток.       Помнит ли он, что было с ним под землей? Как шарил руками по ревущим волнам? Как тонул все глубже без шанса на спасение? Как полыхали легкие адским пламенем? Как впечатался в чье-то безвольное и изломанное тело? Как вцепился в него и мучительно долго искал нужный поток, чтобы он вынес их на свет? Мейс ни хрена не помнит. Кажется, их выталкивает в итоге, раз он смог с трудом вздохнуть, захлебываясь песком и воздухом. Кажется, их тянут волоком, ибо сил бороться больше не осталось. Кажется, девица все же не умерла, ее откачивают долго, но грузят в фургон не ногами вперед. До ушей долетают приказы готовить медиков и операционную на Базе. Значит, выходят.       Мейс же долго лежит прямо на земле, закрыв глаза и отхаркиваясь кровью. Ободранное бедро почему-то слишком болит, будто его месили наживую, а внутри измятого тела — свежий фарш, и Мейс не понимает больше ничего. И вздрагивает всем телом, когда внезапно его лицо обхватывают чьи-то ледяные ладони. Он разлепляет глаза и упирается мутным взглядом в фиалки — испуганные, наполненные слезами благодарности и такие преданные, что сердце на миг утопает в спасительном нектаре, а боль отступает куда-то в другую галактику. Она все это время была за спиной, милая Эми, храбрый Мотылек…       — Спасибо, Мейсон! — шепчет срывающийся голос. — Ты спас их. Ты один. Всевышние вихри, ты спас…       Мейс хочет сказать, что он видит ее невредимую, и больше ничего не нужно. Но голоса нет, из глотки вырывается лишь кровавый хрип, словно там давно плещется дешевый фонтан. В фиалках загорается страх, она отшатывается, что-то кричит, но Мейс ничего не слышит. Эми исчезает, ее руки соскальзывают с его лица, ее больше нет рядом. Испугалась, значит, крови… Наверное, Мейс и выглядит сейчас как пережеванный демон, выплюнутый недрами Марса.       Его подхватывают с земли грубо, настойчиво, волокут к фургону и укладывают на откидную койку. Значит, в госпиталь. Сознание срывается во тьму не сразу. Он еще видит над собой сосредоточенное лицо спасателя, кислородную маску, что цепляют ему на рожу, полный до краев шприц, впивающийся в вену. Но Эми больше не видит. Ни тогда, ни в госпитале, ни месяц спустя, когда его выписывают после лечения разрыва бедренной связки и с трудом остановленного кровотечения внутренних органов. Он не видит ее и потом, на трибунальном разбирательстве, где вместо благодарности за спасение троих солдат ему почему-то оглашают пункты нарушенного устава.       Самовольное пересечение границы Базы в неположенное время, появление в красной зоне наивысшей опасности из-за песчаной бури, нарушение приказа старшего по званию не заходить на территорию дюн. Причинение травм контрактному служащему неправомерными действиями по несанкционированному вмешательству в спасение.       Мейс негодует, недоумевает, доказывает, злится, требует. Но в конце ему мягко намекают, что надо было отмазать наставников, упустивших сводку погоды. Высший состав остается почти чист, лишь пара взысканий и выговоров. А Мейс идет в расход. Грубо и безжалостно. К Стокеру его больше не пускают. И уже через неделю выставляют за порог Базы-18 — навсегда уволенного из военного состава армии Марса. «В связи с утратой доверия»…       Мейс сплевывает под ноги все еще розоватую тягучую слюну и садится в рейсовый мобиль до ближайшего города. К черту, к бесам, к вшам… И жизнь, и преданность Марсу, и гребаные танцы со смертью. И Эми, которая и не думала его найти хоть раз. «С утратой доверия»…       Таймер неприятно просигналил, ударив по ушам, уже привыкшим к тишине. Пора закругляться. Шесть отведенных часов улетели в прошлое. Но Мейс доволен. Новая статуя песчаного мотылька вышла на удивление недурно. Все так, как он хотел: хрупкая, но храбрая бабочка взмывает ввысь с бархатных дюн, поднимая за собой безобидные, почти невесомые вихри. Ей не нужно бороться, песок ее не держит при себе, он мягко подталкивает ее к небу, окружая вязью бестелесных потоков. Мейс еще раз осмотрел то, что получилось, и удовлетворенно выдохнул. Завтра он выставит статую на солнце, чтобы ультрафиолет запек навечно то, что вылепили его пальцы. А потом смешает краски в нежный фиалковый и выкрасит трепещущие крылья.       Мейс хмыкнул и поплелся в душевую, смыть с себя песчаную пыль и прогреть тело после зябкости мастерской. Мыслей больше нет, голова очистилась ото всего, что мучило и терзало весь день. Видимо, ему нужно было слепить то, в чем он не хотел себе признаваться. Символ лучшего, что осталось в памяти от семи лет на Базе-18. Неиспорченного мимолетной связью, непрожитого до последней капли, даже не взаимного. Пусть и дальше прибывают на службу вот такие же наивные личинки, окукливаются, превращаются в лучших и храбрых бойцов, выпархивают в жизнь красивыми и бойкими мотыльками. Находят себя и делают Марс сильнее и чище. Наверное, и Эми упорхнула в свою жизнь по окончании контракта. Теперь уж не узнать. Да и незачем.       Мейс выключил воду в душевой и задрал голову к потолку, давая каплям стечь на базальтовый поддон. Вот и еще один день вычеркнут. Рука зачем-то потянулась к полотенцу, и Мейс не стал противиться армейской привычке, так некстати всплывшей из сознания. Вытерся насухо, вычесал отросший и непослушный загривок, напялил штаны и майку. И только когда вышел в комнату, услышал абсолютно чужеродный звук: шум двигателя. Кого принесло на ночь глядя в эту дыру? Провиант привозили еще вчера, иных курьеров он не ждал, тем более после заката. Он нахмурился и неторопливо вышел на крыльцо. По единственной уцелевшей дороге действительно ехал небольшой и весьма пыльный мобиль: медленно, неуверенно, опасливо. Словно водитель сам был в шоке от того, в какую задницу его занесло глюканувшей навигационной системой. Но в доме Мейса горел единственный на все ущелье свет. И путник ехал на него, как на маяк.       Мобиль остановился в нескольких метрах от крыльца, и мотор умолк. Мейс запихнул руки в карманы и молча ждал, что за вести прикатились по его душу. Водитель, наконец, соизволил выйти из мобиля, замирая там же, у незакрытой дверцы.       — Мейсон?       Звук голоса заставил уши дрогнуть и прижаться к голове. Это какой-то мираж, насмешка, издевка. Какого черта ее сюда принесло?!       — Да вроде я, — небрежно бросил он чуть громче нужного. — А что, разве не признала? Я не изменился внешне.       Знакомая подтянутая фигурка вышла на свет, и Мейс с шипением выдохнул. Она тоже не изменилась. Все такая же Эми: молочный загривок уложен в косы, фиалковые глаза смотрят пытливо и серьезно, разве что одета в штатское — облегающие штаны и дорожную ветровку. Ну да, нынче не служба. Форма одежды вольная.       Эми помолчала немного и, решившись, произнесла:       — Я ехала сюда, по-моему, трое суток. На той неделе вернулась на Марс. Искала тебя еще из командировки на Венере, но никто не знал, где ты. Я даже старые архивы поднимала, но там о тебе ничего. Только вот координаты заказов на твое имя откопала. Решила проверить, ты ли это.       Мейс сощурился, не двигаясь с места, и хмыкнул, сглатывая никчемную и застарелую горечь.       — Ну и как? Сходится же?       Эми не глупа, она поняла все несказанное Мейсом. Подошла ближе так, чтобы их разделяла всего пара шагов, и протянула какую-то бумагу, закатанную в пластик доставки.       — Ознакомься потом, — тихо произнесла она. — Это от Стокера. Он хотел сам вручить, но я попросилась отыскать тебя первой. Еще в том месяце был повторный суд по инциденту с нашим отрядом Эр-5. Привлекли межгалактическую комиссию. Ну и вот… Там подписанный приказ о твоем восстановлении в армии. С повышением и наградами за отвагу.       Мейс посмотрел на конверт в своих руках с изумлением, а потом расхохотался так, что эхо еще долго прокатывалось по пустынному ущелью.       — Бесы! Ты тащилась в такую глушь, чтобы вручить мне эту бумажку?! Эми, милая Эми… Мне нет больше дела до армии Марса, до наград и решений суда. Меня вычеркнули из системы три года назад, и я не шлюха, чтобы возвращаться за подачки! Передай Стокеру, чтобы катился болотами, я не собираюсь с ним встречаться. Мне хорошо и так!       Эми затравленно помялась, явно не зная, что теперь сказать, и передернула плечами.       — Ну это дело твое, Мейсон. Я думала, для тебя это важно.       Раздражение сменилось глухой пустотой, и Мейс стиснул в руке этот дурацкий конверт.       — Мне было важно, чтобы ты выжила, — процедил он. — Я не знал, куда ты делась после той ночи. Но теперь я вижу тебя. Значит, все нормально. Больше и обсуждать нечего. Если устала с дороги, проходи. Накормлю, напою, отоспишься, сколько нужно. Мой дом для тебя открыт. Но давай больше не говорить о прошлом, лады?       Эми послушно кивнула, отводя взгляд, и уже собиралась то ли поблагодарить, то ли сказать еще какую банальщину. Но внезапно отмерла и воскликнула:       — Я хотела быть с тобой, Мейсон! И тогда, на Базе, и после! Помнишь, как мы встретились первый раз на плацу на приветственной речи? Ты в этой своей парадной форме, скучающий и равнодушный. Половина девушек на тебя пялилась. А потом этот бедлам в столовой, я думала, ты самый гадкий тип на Базе! А потом… Не стала бы я целоваться с тобой, если бы не потянулась к тебе. Если бы ты не нравился до дрожи в коленках, до колотящегося сердца! Если бы не доверяла тебе во всем! Всю себя, особенно с теми нашими тренировками, которые не раз спасли мне жизнь. И единственное, чего я боялась, это навредить. Тебе, Мейсон. Твоей службе. Все же знали устав, запрет на любые отношения. Я что, отбыла указанный в контракте срок в два года и уехала. А тебе там дальше… Я потому не подпускала тебя, чтобы ты себе жизнь не поломал! Кто ж знал, что так выйдет в итоге… Меня убрали с Базы еще до того, как тебя выписали из госпиталя. Перевели спешно в другой край Марса, чтобы не отсвечивала. А потом и вовсе услали на Венеру. Я даже не знала, что с тобой, выжил ли ты. Там, в дюнах… я испугалась, что ты умрешь. Заставила спасателей поторопиться, чтобы везли в лазарет. Но теперь… Мне нужно было все это сказать тебе, Мейс. Я… помню и ценю все, каждую нашу встречу и разговор. Пусть в этом уже нет смысла для тебя. Пусть я и опоздала. Но я хотела, чтобы ты знал. Я не отталкивала тебя. Я просто не хотела погубить.       Эми перевела дух и торопливо добавила:       — Если что, я могу уехать сейчас же. В моем мобиле можно сносно переночевать и на обочине. Если тебя все это напрягает, считай, депешу я доставила, объяснилась, да и все на этом.       Мейс на мгновение прикрыл глаза, опуская голову и позволяя эмоциям схлынуть в землю. Иначе он за себя не отвечал. И лишь когда пульс выровнялся до приемлемого, он осторожно открыл дверь в дом, швырнул конверт на пол и молча пригласил Эми внутрь. Она облегченно выдохнула и зашла в освещенный холл, не зная, что делать дальше. Мейс захлопнул пинком дверь и спросил:       — Ты же понимаешь, что теперь меня не остановит уже ничто? Это мой дом, и ты сама сюда прилетела, как Мотылек на свет.       Эми улыбнулась молочными губами и качнула головой.       — Только ты меня так называл… Но я не боюсь обжечься. Теперь твой свет уже никого из нас не погубит.       Мейс хмыкнул и коротко кивнул. Мозг закоротило окончательно, и все, что он смог сделать, это сползти обессиленно на колени и уткнуться Эми в грудь. Девичьи пальцы горячо вплелись в огненный загривок на затылке, пока его руки исступленно обхватывали ее стан. А пластиковый конверт продолжал валяться на полу уже никому не нужным прошлым.