небесный свод || the firmament

      Первое, что я чувствую, — это собственное удушье, пока мои пустые лёгкие горят от нехватки кислорода. Паника захлёстывает всё моё тело, я выгибаюсь дугой, открываю рот в беззвучном крике и вдыхаю холодный воздух без вкуса. Чем больше я дышу, тем больше осознаю, что нахожусь здесь и сейчас, что мне щекотно от слёз, скатывающихся по носогубочным складкам и от пота — по сухим вискам, когда я лежу на спине. Холодный металл цепляется за мою голую кожу, воздух слабо пахнет озоном и пылью, и нет никаких звуков, кроме собственного дыхания. Моя кожа скрипит по столешнице, когда я двигаюсь, скромное всасывание влаги тянется за мной, когда я сажусь, трясусь и сухо дышу, чтобы выгнать воду, которая больше не находится в моих легких и желудке.       Проходят секунды и медленно, очень медленно я понимаю, что больше не умираю. Ужас проходит, и теперь мелькают воспоминания о том, что я заперт в металлической клетке, держусь за прутья, а горькая холодная вода поднимается надо мной выше крыши клетки. Я снова трясусь, обнимаю свои худые колени руками, которые болят, и пальцами, которые холодные и всё ещё онемевшие. Я больше не в клетке, я это вижу. Когда глаза проясняются, я замечаю, что нахожусь в сухой, ярко освещенной, строгой комнате в белом. Здесь есть только стальной стол, на котором я сижу, я сам и большое зеркало, занимающее большую часть стены справа от меня.       Вид меня поражает, и я вздрагиваю: волосы спутаны и неухожены; я сам несчастен, напряжён, болезнен, но всё равно прекрасен. На виду — моё бледное, тощее тело, маленькое и хрупкое, если не считать более прочных костей на руках и ногах. С моими длинными русыми волосами и стройным телосложением меня можно было бы принять за девушку, но когда я соскальзываю со стола, чтобы встать, остальная часть меня развеивает все иллюзии. Я знаю очень мало, но знаю, что я странный. Я другой. Удивляются ли люди, наблюдающие за мной за этим зеркалом? Я знаю, что кто-то наблюдает за мной сзади. Кем бы они ни были, я их ненавижу. Они причастны к моим страданиям. Они должны быть причастны, если позволили этому случиться.       Мне трудно восстановить равновесие, но я умудряюсь не упасть, пока хожу по комнате. Напряжённые последние воспоминания перед потерей сознания то и дело охватывают меня, но со временем они тускнеют и становятся менее интенсивными. Проходит час, потом другой. Я начинаю испытывать голод, мне хочется одеться, но больше всего я хочу оказаться подальше от этого зеркала. В комнате нет места, куда я мог бы уйти, чтобы люди за стеклом не могли меня увидеть. Нет ни одного движения, которого бы они не видели, ни одного выражения лица, которого бы они не наблюдали. Я ненавижу просыпаться в этой комнате. Ненавижу каждый раз, когда возвращаюсь сюда, и ненавижу то, что помню достаточно, чтобы понять, что это не в первый раз.       Я ненавижу, когда меня изучают.       Ещё через час я сижу на полу, прислонившись спиной к дальней стене, находясь лицом к зеркальной и обняв колени. Щека лежит на скрещенных руках, глаза закрыты, и я пытаюсь переждать своё пребывание здесь, когда чувствую что-то в полу и стене. Это кратковременный гул, который то усиливается, то затихает, но сразу после того, как я его почувствовал, освещение в комнате меняется с белого на красное, и начинает выть сирена. Раздаётся ещё один грохот, а потом снова, — и так несколько раз, — и я начинаю слышать звуки с другой стороны зеркала. Там слышны приглушённые голоса и почти оглушительный взрыв.       Затем раздаются крики.       Я немедленно встаю, напрягаясь, тело в состоянии повышенной готовности. Что бы ни происходило, это опасно, и я застрял здесь совершенно голый, не имея ничего, чтобы защитить себя. Сердце стучит в ушах и сжимает горло, мгновения проходят как в замедленной съёмке, но суматоха за зеркалом прекращается. Дверь неожиданно щёлкает, и я пугаюсь, когда она медленно открывается, чуть приоткрываясь. Я сжимаю руки в кулаки, готовясь к драке, но всё напрасно — ничего не происходит. За дверью слышен только вой сирены, но я чувствую странный запах.       Отбеливатель. Озон. Дым и вонь горящего пластика. Медь.       Очень медленно я подхожу к двери и выглядываю за неё, проходя через смотровую комнату и выходя в коридор. Я почти открываю дверь пошире, когда вижу, как по коридору движется тень, сопровождаемая ощутимым звуком пыхтения. Это похоже на животное, очень и очень большое. Если я спрячусь в этом светлом помещении, меня найдут, а запереть дверь со своей стороны я не могу. Движение становится всё ближе, я проскальзываю в смотровую и быстро оглядываюсь в поисках места, где можно спрятаться, и вовремя замечаю шкаф.       Я проскальзываю внутрь и тихо захлопываю дверь, закрываясь в кромешной тьме, прислушиваясь к тому, как сквозь тонкий металл в комнату входит нечто огромное. Оно ворчит и тяжело дышит, вдыхая тошнотворный запах, заменивший воздух. Я слышу, как оно придвигается всё ближе и ближе к месту моего нахождения, тяжело дыша в предвкушении моей гибели, и закрываю дрожащими руками нос и рот. В последний момент я зажмуриваю глаза, но звук этого существа прекращается, так как его прерывает другой звук, похожий на падение ручки со стола на пол.       Я не думал, что в комнате наблюдения был кто-то ещё, но существо движется к источнику шума, и после звука сдвигаемого в сторону чего-то тяжёлого я слышу чей-то крик, оглушительный выстрел и рёв боли. Раздаётся ещё несколько выстрелов, и я затыкаю уши руками, стискивая зубы от того, как больно громко они звучат. Я начинаю видеть красное из-за паники и дикого ужаса и чувствую ярость от этого шума. Моё сердце колотится.       Взрывы сменяются щелчками, зверь рычит и бросается вперёд, крики возобновляются так же внезапно, как и прекращаются. Влажный треск костей и шлепки свежей плоти — всё, что я слышу, пока тварь питается, и резкий запах крови заполняет моё укрытие. Я чувствую влажное тепло там, где сижу, и сначала с ужасом думаю, что обмочился, но с отвращением понимаю, что лужа крови сочится в мой шкаф, а я сижу в ней.       Она всё ещё горячая.       Проходят минуты — кровь, в которой я сижу, остывает и сгущается, а звук кормления потихоньку исчезает. В конце концов он прекращается, существо встаёт и выходит из комнаты, звуки его шагов тяжелы, каждое движение причиняет ему боль настолько, что он начинает хныкать. Возможно, некоторые пули попали в цель. Я жду, пока тишина продлится ещё несколько минут, и только после этого решаюсь выглянуть из шкафа, рефлекторно вздрагиваю и снова закрываю дверь, когда вижу изуродованное тело стрелка. Нет ни лица, ни черепа, только чаша из выщербленных костей, в которой не осталось мозга. Грудная клетка тоже разорвана, органов нет, но мясо осталось. Какое животное могло бы так поступить?       Я решаюсь открыть дверцу шкафа и выползаю из него, обходя тело, оглядываясь по сторонам в поисках чего-нибудь, что могло бы мне помочь. В комнате мало что есть, но на трупе прикреплена карточка-ключ, и я беру её. Суровое лицо на фотографии удостоверения личности смотрит на меня. Оно призрачно, и мне всё ещё жаль его, несмотря на то, что он был причастен к тому, что со мной происходило. На стене висит несколько запасных шнурков, я беру один из них, накидываю на голову и прикрепляю к нему удостоверение личности мужчины, после чего подхожу к открытой двери в коридор и выглядываю из неё.       Кровавые пятна в коридоре ещё не засохли, но я больше не слышу существа. Я не представляю, как отсюда выбраться, но слева воздух пахнет свежестью и кажется прохладным, поэтому я рискнул и пошёл в его сторону. В этом коридоре есть и другие двери, все они открыты и ведут в смотровые комнаты, которые выходят в стерильные палаты, как и моя. Сейчас все они пусты. Я не могу вспомнить, что это за место и почему я здесь; в памяти всплывает только то, что я уже много раз просыпался здесь.       Что происходило со мной после того, как я просыпался раньше?       Почему я здесь?       Почему это происходит?!       Даже отчаянно стремясь убежать, я останавливаюсь в коридоре и начинаю паниковать: всё передо мной кренится и вращается. Грудь сжимается, не давая дышать, а сердце бьётся так сильно, что я боюсь, что кровь потечёт из глаз и рта, учитывая, как сильно они пульсируют. Пальцы холодеют, я хватаюсь за бицепсы, обнимаю себя и трясусь, видя, что моё зрение начинает плыть. Всё вокруг красное из-за аварийных ламп, которые горят на всём пути, создавая впечатление сырого, больного горла, медленно гниющего в холодной черноте. Мазки крови на полу и на стенах. Множество отпечатков рук. Завывание сирены мешает думать — настолько громко здесь. Я потею, чувствуя себя скользким и умирающим.       Нет.       Нет, только если я замёрзну здесь, я умру. Это чудовище найдёт меня и осквернит, как оно сделало с тем человеком, которого я видел. Я не хочу умирать, но так трудно двигаться. Так трудно… Я убиваю себя. Если я не сделаю ещё один шаг, я умру.       Я чувствую внезапный прилив ярости от собственного страха и апатичной неадекватности, и через мгновение справа от меня раздаётся влажный треск. Я чувствую, как от костей тыльной стороны моей правой руки вверх по руке и плечу идёт дрожь. Сквозь моё сильно туннельное зрение я вижу, как ударил кулаком по крашеной шлакоблочной стене рядом со мной. На стене, на которой от удара появились сколы и трещины, запеклась свежая кровь. И я понимаю, что костяшки пальцев раздроблены и сломаны два пальца. Я изумлённо смотрю на ладонь. Как это может быть не больно? Бездумно разжимаю руку и чуть не падаю, когда боль охватывает кисть и руку, холодная кислая му́ка, перерастающая в жгучий огонь, и вдруг зрение возвращается в нормальное состояние, и я снова становлюсь живым.       Это очень больно. Вся правая рука пульсирует с каждым ударом сердца, а левая дрожит, когда я провожу кончиками пальцев по сломанным костям, торчащим из спинок моих скрюченных, разрушенных пальцев. И я, задыхаясь, прислоняюсь плечом к стене. Я действительно причинил себе боль. Это похоже на еду, и ужас от этого не сразу проходит. Мясо такое сырое и свежее, ещё живое. Я вспоминаю, как пахла его кровь, как нетронуто было мясо его тела, и в животе у меня начинает урчать.       Я умираю от голода.       Рука поднимается, губы раздвигаются… И я в ужасе от самого себя останавливаюсь. На глаза наворачиваются слёзы, но даже сквозь затуманенное зрение я вижу нечто, что отвлекает меня от отвратительных мыслей. Сломанные кости, торчащие из моей кожи, начинают рассасываться и отращивать усики, нащупывая что-то вокруг. Это не больно, пока они не находят вторую половину кости и не захватывают её, стягивая обратно, чтобы скрепить и починить. Они тянут мою руку, заставляя пальцы вернуться в прежнюю форму, и я шиплю и задыхаюсь, чувствуя тошноту, пока лечусь. Кости срастаются, как корни деревьев, и вскоре их покрывает плоть, затем кожа, затягиваясь в шрам, который то набухает, то уменьшается, пока окончательно не исчезает. Всё происходит так быстро, и хотя нервы всё ещё пылают от боли, но вскоре моя правая рука снова может двигаться как прежде.       Если так исцеляются тела, то почему не исцелился человек на полу? Он был слишком сильно повреждён? Исцелился ли он сейчас и злится ли, что я забрал его удостоверение? Мне лучше двигаться дальше.       Моя правая рука всё ещё болит, когда я иду по красному коридору, но боль помогает мне сосредоточиться. Время от времени я разгибаю руку, а затем сжимаю её в плотный кулак, проверяя соединение новой плоти и старой, и нервные окончания заставляют меня сжимать зубы. Это помогает и в следующий раз, когда я замечаю движение тени дальше по коридору, я быстро оглядываюсь и нахожу закрытую дверь с кардридером на стене рядом с ней. Торопливо прикладываю карту к ней, и красная лампочка на панели загорается зелёным, а дверь с шипением открывается. С усилием я открываю дверь настолько, чтобы проскользнуть внутрь, затем снова закрываю её и держу закрытой до тех пор, пока замки не защёлкнутся. Окон в двери нет, но я слышу шум множества вещей, но основной — это невероятно быстрый бег босых ног. Кто вообще бегает без обуви?       Такие же, как я? Люди, застрявшие в комнатах?       Я почти открываю дверь, чтобы посмотреть, когда слышу крики страха и быструю беготню людей в другую сторону, а вскоре за ними — более тяжёлые шаги чего-то ещё.       Существо.       Я слышу его рычание даже через уплотнитель тяжёлой двери, и мне становится плохо от облегчения, которое я испытываю от страданий остальных. По крайней мере, это не я. Суматоха затихает в коридоре, и я стараюсь не обращать внимания на влажный хруст костей, едва проникающий сквозь металл. Снова вспомнив о том, как я голоден, я с отвращением бесшумно отползаю от тяжёлой двери и оглядываю комнату.       В отличие от остальных мест, где я бывал, эта комната залита бледным белым светом, но только в самой дальней её половине. Ближайшая к двери часть, где я нахожусь, затемнена. В этой части расположены экраны компьютеров и мониторов, которые мигают, двигаются и настраиваются в неповторяющемся режиме. Очень странно, почему эта комната оставалась полностью запитанной, когда другие не работали. Почему замки остались работать, когда все остальные двери открылись? Что в этой комнате такого особенного? Я не понимаю, что означают показания и графики, и с трудом вижу через свет в другом конце комнаты. Сзади стоит плотный, тяжёлый туман, как будто воздух становится тем влажнее, чем ближе я к нему подхожу. Эфемерные прохладные нити обхватывают и обвивают мои голые, испачканные кровью ноги и лодыжки, когда я подхожу почти вплотную. От тепла верхнего света на коже выступают капельки пота.       С потолка в тумане свисает панель из тяжёлых белых пластиковых створок, и я нервно протискиваюсь сквозь их завесу. Ощущение их прикосновения к моим пальцам напоминает раздвигание тяжёлых листьев гигантского дерева, если бы листья были стерильными, белыми и на ощупь резиновыми, как застывшая плоть. Туман уже слишком густой, но в нескольких метрах от меня появляется пульсирующее жёлтое свечение, которое повторяет знакомый ритм. Чем ближе я подхожу, тем больше понимаю, что оно пульсирует, как сердце: медленно и ровно. Дыхание становится всё более поверхностным в этом тихом месте, наполненном туманом и светом, пока, наконец, я не подхожу к высокому цилиндру из стекла.       Сначала я вижу в нём своё отражение, но это лишь влажный блеск запотевшего стекла. Внутри что-то есть, нечто непонятное плавает в воде, думается мне. Я прижимаю руку к поверхности и медленно вытираю конденсат. В маленькое окошко, пробившееся сквозь сырость, я вижу плавающее в воде тело. Оно стройное и бледное, как моё, и с такими же волосами, как у меня. Вокруг него, как лианы, тянутся трубки: одни соединяются с шеей, другие прикрепляются к культям, где ноги должны были продолжаться от колен, а руки — от локтей. Нижнюю половину лица закрывает морда, которая сама выглядит впалой, осунувшейся и усталой.       Я чувствую, как холодный ужас проникает во всё моё тело. Когда я смотрю в сторону на своё размытое отражение, а затем на то, что плавает в воде, я понимаю, что мы выглядим одинаково. Сначала я ужасаюсь. Что я делаю в аквариуме? Затем приходит осознание, что это не я, а кто-то просто очень похожий. Меня окружает густой туман, освещённый сверху, и я не могу вспомнить, в какой стороне находится дверь, поэтому шлёпаю рукой по стеклу. Я должен помочь тому, кто там находится.       Тут же откуда-то сверху раздается странный, синтетический голос.       — Не делай так больше.       Я хмурюсь и игнорирую предупреждение, стуча кулаком по баку. Очень медленно глаза существа открываются и смотрят на меня, а затем сужаются в гневе. Снова раздаётся синтетический голос.       — Я сказал тебе остановиться. Неужели мне придётся тебя заставить?       Вдалеке слышен тяжёлый механический стук, щелчок и мягкий звук тяжёлой двери, двигающейся по рельсам. Дверь в эту комнату. Задыхаясь, я отхожу от бака. Я слишком напуган, чтобы разбираться с тем, кто находится в баке, почему он хочет, чтобы я оставил его там, и как он вообще это делает, поэтому я бегу обратно к тёмной части комнаты и открытой двери, но как раз в этот момент в дверях появляется силуэт кого-то другого. Кто-то другой, кто вползает внутрь на четвереньках.       Через открытую дверь в комнату врывается пронизывающий запах крови, и я пригибаюсь в дальнем углу у компьютеров, держась в тени. Существо заходит в комнату, задыхаясь и возбуждаясь. Я не могу разглядеть его — туман из освещённой части комнаты проник на терминалы и окутал всё вокруг. Однако я вижу, что он не похож на меня. Из его спины выходят дополнительные конечности, помогающие ему ходить и похожие на руки, но таковыми не являющиеся — большие, сильно обросшие костями и мускулами выступы без кистей и пальцев. Он двигается как насекомое и пахнет смертью. И вместо того, чтобы разбредаться, как это было в комнате наблюдения, он направляется прямо в яркий туман. В это время я медленно и бесшумно двигаюсь к двери, чтобы выскользнуть обратно в коридор.       Кровь, свежая и отвратительно отдающая металлом, покрывает пол, несколько обнажённых, стройных, хрупких людей лежат мёртвые и искалеченные. Поглощённые. Возможно, они выглядели так же, как и я, но слишком большая часть их лиц исчезла, чтобы знать это наверняка. Опять же, как и у человека в наблюдательном пункте, их головы стали похожи на чаши. Когда я заглядываю в черепную полость одного из них, то вижу, как из обломанных краёв вырастают костяные усики и ощупывают всё вокруг, разрастаясь и сворачиваясь. В конце концов они соприкасаются друг с другом и начинают сплетаться, а за ними проникают ленты плоти и сухожилий, медленно и мучительно восстанавливая лицо. Тело начинает дрожать и дёргаться в конечностях, и по звуку движения я понимаю, что остальные тела делают то же самое.       Я отшатываюсь от тела, к которому ближе всего, и прижимаюсь к стене, наблюдая, как его лицо заполняется плотью, челюсть широко раскрывается, двигаясь в тишине, пока трубка быстро не вырастает из уплотняющейся груди, соединяется, и тело начинает выть так громко, как только может. Остальные делают то же самое, один за другим, какофония воплей, которая тянется за мной, когда я начинаю бежать так быстро, как только могу. Мазки и лужи крови мешают удержаться на ногах, и я поскальзываюсь, тяжело падая и скользя по полу, а моё сердце визжит почти достаточно громко в унисон с непрерывным воем сирен.       И вдруг все звуки прекращаются. На короткое мгновение всё стихает.       Некоторое время у меня звенит в ушах от прежнего шума, но вскоре звук собственного дыхания становится невыносимо громким. Я слышу множество движущихся предметов, как в одном конце коридора, так и в другом, неизвестном мне конце, до которого я ещё не добрался. Я слышу крики и вопли боли. Ворчание и шлепки плоти по мокрому полу. Дальше по коридору я слышу шёпот. Мягкое открывание и закрывание дверей, словно кто-то пытается сохранить тишину. Я предпочитаю иметь дело с тихими голосами в коридоре, поэтому поднимаюсь на ноги и начинаю спешить в ту сторону. Чем дальше я иду по коридору, тем сильнее пахнет порохом. Воняет кровью и смертью в целом, но я не вижу ни одного трупа, только пробоины в стене с застрявшими в них пулями. На полу виднеются отпечатки, пятна от ботинок и туфель, и все они направлены в сторону коридора, расположенного дальше.       Вдруг раздаются три громких хлопка и белая горячая боль в плече, от которой я падаю на пол. Я ударяюсь голой спиной о гладкий материал и замираю, прилипая к полоскам засохшей крови. Сначала я ошеломлён, но затем пульсирующая боль вырывается наружу, и я стискиваю зубы, хватаясь за рану. Что-то — вероятно пуля, — пробило мышцу, но, насколько я могу судить, не застряло в кости. Рана болит и кровоточит сквозь пальцы, а под моим прикосновением я чувствую, как моя плоть пульсирует, движется и заживает. Это отвратительно. Это новое исцеление? Почему меня это так шокирует? Когда я пытаюсь сесть, то понимаю, что плечо — не единственное место, куда меня ударили: в бедре кровоточащая дыра, и при любом движении я чувствую, как плоть касается застывшего, раскаленного металла.       От этого я снова падаю на пол и кричу в агонии и панике. Я не могу встать, не могу пошевелиться. Позади меня — чудовища, впереди — люди с оружием, стреляющие в меня. Моё зрение становится нечётким, оно то приближается, то удаляется каждые несколько секунд, и всё, что я вижу, происходит как во сне. Я чувствую гул в полу от движения с обоих концов коридора, множество вещей сходятся к тому месту, где я лежу на полу. Слева от меня открывается дверь, и две фигуры выходят и встают надо мной, спиной друг к другу.       Закрой уши.       Голос в моей голове кристально чистый, и прежде чем я успеваю задаться вопросом, как это происходит, я плотно зажимаю уши ладонями. Вовремя — высокая фигура, стоящая над моими ногами, начинает стрелять по стрелкам в коридоре, а фигура пониже, стоящая над моей головой, издаёт длинный, мощный вопль банши, от которого дребезжат все незафиксированные предметы в дальнем конце коридора. Находясь так близко к источнику, я чувствую его сквозь пол со стенами всем своим телом. Шум угрожает уничтожить все рациональные мысли, адреналин и гнев, оставив меня в пустоте и не желая делать ничего, кроме как трусить. Я зажмуриваю глаза, прижимаю руки к ушам и не понимаю, что кричу, пока не чувствую, как руки похлопывают меня по колену.       Я задыхаюсь и молчу, не решаясь открыть глаза, чтобы увидеть высокую фигуру, приседающую рядом со мной. В голове снова звучит голос.       Ты в безопасности. Мы здесь, чтобы помочь.       В ушах всё ещё звенит, но крик наконец прекратился, и я перевожу дыхание. Речи не слышно, но я вижу, как более высокий человек смотрит на более низкого, когда они появляются в поле моего зрения, и я моргаю. Тот, что пониже выглядит гораздо бледнее, и, хотя высокий банши — красивый мужчина, он слишком красив, чтобы его описать. Лицо красивого существа, несмотря на его изящество, сурово. Он осматривает меня сверху вниз, через мгновение жестикулируя на рану в плече, затем на рану в бедре, после чего он идёт дальше по коридору в сторону, где находились стрелки.       Высокий кивает, прежде чем коротышка уходит, и опускается на оба колена рядом со мной.       Ты можешь сесть?       Я поморщился, но с некоторой помощью мне удалось сесть прямо, чувствуя растерянность от того, что болит гораздо меньше, чем раньше.       Ты можешь говорить?       Какой странный вопрос. Тем не менее, когда я открываю рот, то обнаруживаю, что всё, что я могу предложить взамен, — это молчание. Нахмурившись, я пытаюсь ответить мысленно, поджав губы, чтобы обдумать ответ, но высокий терпеливо ждёт, как будто всё, что я успел подумать, не дошло до него. Вздохнув, я отрицательно качаю головой.       Он смотрит сочувственно и обращает своё внимание на мои раны. Его улыбка греет меня.       Ты очень быстро исцеляешься. С плечом, похоже, всё хорошо, а вот над бедром, возможно, придётся поработать. Чувствуешь эту шишку?       Он проводит пальцами по пуле, застрявшей в уплотнённой плоти. Я киваю.       Её нужно вытащить — я могу сделать это сейчас или позже, но если это сделать сразу, будет не так больно.       Холодная дрожь пробегает по позвоночнику, но я киваю и настойчиво показываю на бедро.       Хорошо, повернись на бок и полежи секунду. Это будет быстро.       Я делаю всё, как он велел, и стискиваю зубы, когда чувствую холодное скольжение металлической кромки, снова открывающей рану. Порезы получаются быстрыми и не такими болезненными, как я опасался, и после странного ощущения щелчка металла о металл под кожей я чувствую, как рука похлопывает меня по плечу. Открыв глаза, я вижу руку высокого, держащую окровавленную пулю, а за ней — его улыбающееся лицо.       Всё готово! Дай себе время, чтобы как следует вылечиться.       Не зная, как ещё спросить о происходящем, я вопросительно смотрю на него, и хотя он выглядит смущённым, красавец смотрит на меня сверху вниз. Чужие, вдруг появившиеся голоса в голове звучат как хор, и мой разум наполняется звучным покоем, когда я слышу чью-то речь снова.       Мы ангелы, и ты теперь тоже. Твоя новая жизнь начинается прямо сейчас.