Место, больше не приносящее тепла

      Прикрыв глаза, Люцифер плавно опустился в сугроб. Сегодня он отключил почти все чувства, чтобы ощущать любимый морозный холод, что пробирал до глубины души; чтобы ощущать, как конечности холодели, и пальцы невозможно было сжать; чтобы замерзнуть навсегда, лишь бы навечно убить в себе это ужасное чувство — чувство гребаной утраты.       Люцифер не позволял себе подпускать кого-то близко. Нет друзей — есть знакомые, с кем можно провести выходные. Нет любимой девушки — есть та, которая с азартом раздвинет ноги, лишь бы принести ему удовольствие. И так он складно жил ровно до того момента, пока однажды не встретил ее — взбалмошную, дерзкую, рискованную. Она не боялась высказать своего мнения, не боялась последствий, не боялась его. Да и характером они были похожи, из-за чего Люцифер втайне даже начал чаще улыбаться.       Он столько раз пробовал выкинуть ее голубые, смотрящие на него с долей вызова глаза из своих мыслей, пытался вырвать вместе с корнем эти зарождающиеся и ненужные ему ощущения, которые влюбленные обычно трактуют как «бабочки в животе», твердил, что это всего лишь мужское влечение и нужно раз переспать — и все пройдет. Не прошло. Он только сильнее привязался к ней, стал чаще и больше переживать, ему впервые хотелось кого-то защитить, обнять просто так и поцеловать. В нем раскрылось то, что, казалось, убили еще в детстве. Тогда он впервые начал чувствовать себя живым.       Он ясно помнил день, когда только привел Вики на свое любимое место, где часто прятался ото всех и всего. Он никому и никогда не рассказывал о вершине заснеженной горы: это место хотелось оставить в тайне, чтобы была хотя бы единственная возможность побыть наедине с собой и своими мыслями, почувствовать себя самым обычным и хотя бы на несколько минут скинуть груз с плеч.       Почему же тогда Люцифер решил в первый раз поделиться чем-то столь сокровенным, столь значимым для него, да еще и с Непризнанной? Черт его знает. Он руководствовался лишь своими импульсивными порывами, которые пробуждали незнакомые и неподвластные даже ему самому чувства. Чувства, стремящиеся к ней.       На этом месте он впервые ее поцеловал, впервые почувствовал, как сердце стало биться чаще. Впервые предложил полететь на остров Амор, где страшные карлики потребовали бы с них клятву: о любви и верности, о вечности, пока смерть не разлучит их. Но не успел.       Медленно дойдя до обрыва, Люцифер упал в густой снег, совершенно не испугавшись, что мог и вовсе свалиться, разбиться, умереть. Он достал небольшую коробочку из внутреннего кармана пиджака — так нежно и бережно, словно это самая ценная вещь во всех мирах. Неторопливо открыл, игнорируя скатывающиеся по щекам слезы, которые прежде никогда себе не позволял, зная, что это не больше, чем глупая слабость. Но сейчас плевать на слова отца и его запреты. Ему больно.       Внутри лежало кольцо — помолвочное кольцо, которое он со всем трепетом хотел бы вручить той единственной, что лед на его сердце растопила. Он уже придумал речь, даже несколько раз втайне отрепетировал, но не успел.       — Вики…       С его губ слетел громкий всхлип, а затем в горах раздался душераздирающий крик самой настоящей боли из-за той раны, что никогда и на миллиметр не сможет затянуться, а лишь будет изо дня в день все сильнее кровоточить, насмехаясь. Теперь вечность для него не имеет никакого значения, без нее — пожизненно в горе, не в радости.       В голову не прекращали лезть воспоминания, как после встречи со всадниками они с Вики встретились на этой вершине, как она, невзирая на опасность, сорвалась и прилетела к нему, и место это стало не только его — оно стало их. И позже она неоднократно сбегала сюда, прижималась щекой к его спине, терлась, нежно мурлыкая, звонко смеялась и не переставала в любви признаваться. И он, окрыленный и живой, поднимал ее на руки и кружился вместе с ней на руках, словно не было ни сугробов, ни холода, а позже самозабвенно целовал, наслаждаясь каждым ее прикосновением. Именно здесь, в окружении лишь снежных вершин, они по-настоящему наслаждались теми крупицами счастья, что было отведено для них временем до того, как…       — Вики…       Все буквы словно вычеркнули из его памяти, оставив только ее имя. Он бы хотел просыпаться рядом с ней, как и раньше, обнимать, целовать в кончик носа, сжимать маленькую ладонь в своей и прикасаться губами к каждому пальчику ее руки, а позже снова закатывать глаза, когда Вики в очередной раз не могла выбрать наряд из сотни в шкафу.       Люцифер резко обернулся. Показалось, будто шаги за спиной послышались и знакомая энергия коснулась кончика его носа, но было пусто. Всего лишь сильное дуновение ветра, скатившийся с небольшого холма снег и никого более. Реальность в очередной раз тяжелым камнем сдавила грудную клетку: он один. Снова. И теперь навсегда.       Его сердце замерло вместе с ее. Оно безжалостно вырвано из груди, разорвано на части, сожжено дотла и захоронено там, куда не ведет ни одна дорога, — за пределами этого мира, с Вики.       Стало так холодно, так ужасно холодно, что от пронизывающего все тело мороза заныли конечности, начали дрожать крылья, зуб на зуб не попадал. И стоило бы применить свои внутренние силы и согреть себя, но Люцифер упрямо игнорировал все чувства, кроме одного — удушающей тоски.       Он снова прикрыл глаза и громко заплакал, как не позволял себе никогда прежде, даже когда мамы не было рядом, а так хотелось ее тепла. Отец бы сейчас снова ударил, выказав свое недовольство, но искренне плевать.       Люцифер запрокинул голову в тщетной попытке успокоиться, чтобы хоть самую малость, но притупить ту боль, что сейчас разрывала его изнутри; боль, что не идет ни в какое сравнение с физической, когда по спине пробежали мурашки, словно кто-то едва ощутимо и тепло его коснулся, мягко погладил. Будто это была она. Ведь Вики до чертиков обожала касания, любила сидеть с ним на вершине и обниматься, любила получать его прикосновения и дарить свою любовь. Вдруг стало неистово тепло, как когда-то, хотя он по-прежнему не воспользовался ни граммом своих сил.       Он сидел на их месте в полном одиночестве, и впервые это одиночество безжалостно разрывало изнутри, не давало и вдоха полного сделать, било лицо о бетон, лишь бы сделать побольнее.       Однажды он решил открыться и довериться, пойти навстречу любви, которую презирал всем сердцем, да и сердце своей одной единственной подарить, что на месте никак усидеть не могла. Он был уверен, что больно больше никогда не будет, что все страхи далеко позади, но судьба — та еще шутница и всего лишь часа нужного выжидала, чтобы ударить так сильно, чтобы демон, что Сатаной стал, — замертво упал, хоть и был живым.       Вики сильнее прижалась к его спине и мягко погладила, также не сдерживая своих слез, которые никто не видит. Она по осколкам стекла, по раскаленной, обжигающей ступни лаве бежала бы к нему, лишь бы оказаться сейчас рядом со своим демоном, охотно прижать его голову к своей груди и поцеловать и в щеки, и в лоб, и в губы. Но могла лишь безымянным призраком поглаживать его тело и беззвучно молить о своей любви. Любви, что в одночасье и счастье подарила, и убила все живое внутри.       Это место приносило когда-то тепло — теперь же каждый оплакивал свою утрату и ненавидел вершину той горы, на которой однажды сердца нитями прочными переплелись.