***
Нужно было что-то делать. Вернуть Кроули-без-усов, или хотя бы просто вернуть. Отогнать от него прочих усатых, улыбчивых и загорелых, даже если ради этого придется в очередной раз признать собственное небезразличие к его демонической персоне. Пришлось потратить полноценное чудо на то, чтобы его допотопный телефон сам нашел Кроули. Выслушав десяток долгих гудков и уже отчаявшись, он едва не подпрыгнул от неожиданности: трубку резко сняли и в ухо ему тут же вонзились какие-то вопли, музыка и смех. — Алло?! — заорал и без того контуженному ангелу незнакомый голос. — Мне нужен Кроули! — отставив подальше от уха трубку, рявкнул в ответ Азирафель. — Тони, тебя! — донеслось из телефона. Азирафель хотел было окликнуть неизвестного собеседника, что никакого Тони не знает, но тут до него дошло. Он вспомнил, что Кроули придумал себе имя — Энтони, а Тони, надо полагать, было его сокращённым вариантом. Осознание того, что какие-то посторонние личности так фамильярно обращаются к его демону, выкрасило щеки Азирафеля в белый цвет. — Ссслушаю, — прошелестело в трубке, неведомым образом перекрывая гомон на заднем плане. — То… — Азирафель чуть не произнес его имя вслух, но тут же под страхом развоплощения запретил себе даже думать об этом. — Кроули, это я. — Ангел. Как жизнь? — на том конце стало значительно тише, будто кто-то пальцами в воздухе подкрутил громкость всей вечеринки разом. — Что случилось? — Ничего, а почему ты спрашиваешь? — Потому что я тебе нужен только когда твою эфирную душеньку надо вызволять из очередной передряги, — без обиняков заявил демон. — Не правда, — вспыхнул Азирафель, возвращая лицу естественный румянец. — Просто… «Я просто соскучился» прозвучало бы слишком откровенно, а «Ты мне нужен всегда» и подавно, поэтому Азирафель обошёлся простым: — Видел тебя недавно по телевизору. Кажется, твоё увлечение музыкой завело тебя в ряды какой-то группы? — Не какой-то, а Queen, — ответил Кроули так, будто это все объясняло. И тут же добил Азирафеля: — Фредди мой друг. Ангел открыл рот, впустую хлопнул им, и закрыл обратно. Никогда они не связывались ни с кем из смертных. Это было глупо. Срок человеческой жизни был пшиком по сравнению с вечностью, дарованной им Богом. Не было желания тратить её на кого-то, кто неминуемо канет в Лету. Кроули конечно любил приврать, что у него бывали всякого рода связи с людьми, но в основном речь велась об искушении. И даже если представить, что демон был не только причиной, но и объектом этого процесса, Азирафель упрямо считал, что все это враки. У Кроули не может быть никаких отношений ни с кем в принципе, ведь у него есть он, Азирафель. И после достопамятного сорок первого он точно знал, что был для демона буквально всем. Новость о том, что Кроули может водиться с кем-то ещё, стало для Азирафеля неприятной неожиданностью. Затолкав поглубже в глотку все нелицеприятные слова, Азирафель елейно поинтересовался: — Познакомишь нас? — Конечно, приезжай, — не почуяв подвоха, отозвался демон. — О, я ведь не знаю, где ты, — притворно замялся Азирафель, который сейчас был настроен настолько решительно, что из-под земли бы его достал. — Уговорил, жди. И в трубке зазвучали гудки.***
Азирафель не знал, что его смущало сильнее: усатый Кроули рядом, в умопомрачительной рубашке, расстегнутой до впалого живота, или кассета. Он мог поклясться на чем угодно, да хоть на этой вашей Библии, что это была та самая кассета. Из шестидесятых. Кассета, которая поставила многозначительное троеточие в истории на музыкальном фестивале. К ужасу ангела, демон отправил кассету в магнитолу. Азирафель уже приготовился услышать знакомые слова, скребущие по его совести крупной наждачкой, как вдруг из динамиков раздалась совершенно незнакомая песня. По её стилю и исполнению можно было с уверенностью сказать, что её не могло быть на кассете, записанной в позапрошлом десятилетии. — Что это? — удивленно спросил Азирафель. — Это Queen, — пожал плечами Кроули, лихо лавируя по тёмным улицам между встречных машин. — Но ведь это… — ангел сглотнул. Сказать «Это та самая кассета», означало признать, что он не только помнит их шаловливое хиппи-приключение, но и переживает его до сих пор так, будто все случилось час назад. С зудящим чувством стыда он машинально стиснул ноги. — Это очень необычная музыка, — жалко пролепетал он, надеясь, что Кроули за тёмными очками не видно его румянца. Сильный и яркий мужской голос, в сопровождении нескольких других голосов, пел про какую-то королеву-убийцу. — Малышка-Бентли любит Queen, — ощерился Кроули, похлопав свою любимицу по торпеде. — Любая кассета, пролежав в бардачке машины две недели, превращается в Queen. Можешь принести ей Баха или Моцарта, и она сделает из них Богемскую рапсодию. — Нет, спасибо, я предпочитаю классику, — без понятия, про какую такую рапсодию говорит демон, сказал он. — Вот это теперь классика, — Кроули указал пальцем на магнитолу и обратился к машине: — Дорогуша, покажи класс. Песня точно по мановению волшебной палочки тихо смолкла, и тут же из динамиков полились новые аккорды, а за ними протяжное «Это реальная жизнь или фантазия?» Целых шесть минут Азирафель как завороженный внимал каждому слову песни. На том месте, где голос Фредди помянул Бисмиллу и Вельзевул, он поперхнулся и кашлял до самого конца — под довольный хохот Кроули. — Я знал, что тебе понравится, — осклабился демон, когда музыка кончилась. — В аду она имеет большой успех, кстати. А первая была про Марию-Антуанетту. Говорят, она её терпеть не может. Азирафель уставился на него во все глаза. — Ты рассказал ему про Ад и Рай? Кроули посмотрел на него долгим, нечитаемым за стёклами очков, взглядом. При этом машина каким-то чудесным образом ехала сама. Он совершенно точно не собирался признаваться, что рассказал не только про Ад и Рай. И пусть бóльшая часть этих росказней воспринималась слушателем как увлекательная сказка на ночь, кое-что все же было реальным. Чувства, мысли, не высказанные слова и страхи. Кроули внезапно обнаружил, что может рассказать ему всё — и он поймет. Он дорожил их дружбой, порой ловя себя на мысли, что хотел бы сделать её вечной… Но тут же запрещал себе даже думать об этом. Притащить Фредди туда было также чудовищно, как сделать тоже самое с Азирафелем. — Я просто подкидывал идеи, — ответил Кроули, возвращая взгляд на дорогу. — Ну знаешь, как мы делали это с Шекспиром. — О, дорогой, но ведь Шекспир попал в Ад и стал Фурфуром, — возразил Азирафель, морща нос при упоминании третьесортного демона-писаря, который даже его ангельское имя был выговорить не в состоянии. — Может быть не вмешайся мы тогда, и он был бы сейчас на Небесах. — Нет, не был, — скривившись, ответил Кроули. — Шекспир был плагиатчиком и бездарностью, за что и поплатился. Пусть радуется, что в котел не скинули. Это было их проклятием: знать, что рано или поздно любой человек окажется на одной из сторон. У них даже было негласное соревнование по протекции. Чьего влияния на человеческую душу будет больше, туда она и попадет после смерти. Если преуспел ангел, то в Рай, если демон, то в Ад. В Аду конечно компашка была куда веселее. У них были лучшие композиторы, писатели, видные деятели искусств и наук. Кое-кто после смерти даже занял высокие посты. Например, Микеланджело Буонарроти, исключительного таланта скульптор, а ещё редкостный жмот, каких свет не видывал, в Аду стал Бисмиллой, демоном жадности и алчности. Теперь каждый верующий, произнося его имя всуе, не ведая того, прокачивал в себе скупердяя. В Рай попадали только праведные люди: честные, бескорыстные, а от того бесконечно занудные. Было их в разы меньше, чем всех остальных, именно поэтому в Раю было шаром покати, а Ад напоминал индийский поезд: летел куда-то, битком набитый, сквозь вселенную-время, и на полном ходу в него постоянно норовил кто-то впрыгнуть.***
В просторной, но сильно захламленной последствиями вечеринки комнате, стоял рояль; у рояля, облокотившись на него, стоял молодой усатый мужчина в узких голубых джинсах и белой футболке. Он что-то писал на листе бумаги, шевеля губами и отбивая ритм ногой в кедах. — А что, все уже свалили? — не здороваясь, возвестил об их появлении Кроули, по-свойски проходя в комнату и шлепаясь на диван. С дивана при этом брызнули во все стороны обёртки, остатки еды, пластиковые стаканчики и чей-то бюстгальтер, будто уступая место повелителю хаоса. Азирафель замер, едва шагнув внутрь. Этот дух бунтарства пополам с поразительной неряшливостью, сдобренный сразу двумя внимательными взглядами, устремившимися на него, буквально пригвоздили его к полу. — Так это и есть твой ангел, дорогуша? Азирафель сглотнул. Неудобство момента просто зашкалило. К тому же ему стало до ужаса интересно, в каком это смысле он «его ангел». Украдкой посмотрев на Кроули, он обнаружил, что тот с преувеличенным интересом смотрит в сторону. — Фредди — Азирафель, Азирафель — Фредди, — не глядя на них, махнул рукой демон. — Интересное имя, — заметил Фредди, разглядывая его. — Старое, родовое, — Азирафель ответил ему открытым упрямым взглядом. В гляделки он умел играть. Фредди не был красив, на его вкус; но что-то в нём было, неуловимо притягательное. Во взгляде чёрных глаз, в несмелой улыбке, которая обнажала выступающие вперёд зубы, в плавных движениях тела. Фредди сел за рояль, вступая сильно и ярко, являя миру своё новое творение. Листок бумаги, весь исписанный и зачеркнутый, свисал одним краем в сторону клавиш, не то все ещё служа подсказкой, не то больше мешая. Пальцы музыканта легко порхали над клавишами, глаза и вовсе были закрыты. Фредди будто сам был музыкой, её живым воплощением, и ему не нужны были другие чувства — оставьте ему только слух и осязание, он малым обойдется. Внезапно бурное вступление кончилось и мелодия потекла медленнее, печальнее, переплетаясь со словами. Фредди открыл глаза, но вряд ли видел сейчас хоть кого-то. — Все начиналось так хорошо, Все говорили, что мы отличная пара. Я укрылся твоим величием и твоей любовью. Как же я любил тебя… Как же я страдал… Годы заботы и верности, Кажется, были лишь притворством. Годы разоблачили ложь под названием «Я буду любить тебя до самой смерти» Музыка внезапно оборвалась. Фредди смущенно улыбнулся, пожав плечами, как бы говоря: дальше пока не сочинил. Азирафель понял, что перестал дышать, и судорожно втянул воздух. Было в этих стихах что-то личное, интимное. Казалось, что через песню он заглянул за полог чужой спальни и подсмотрел там свои собственные переживания. Он нашел себе один приличный чистый стул и осторожно сел на него, поближе к роялю, оставив за спиной Кроули. Сейчас не хотелось смотреть на него, обнажая мысли. К тому же демон не станет снимать очков, а значит, он не узнает, насколько сильно его самого зацепило песней. — Можно ещё? — взволнованно попросил Азирафель, подаваясь вперёд. — Не обязательно грустное, если вам, конечно, не сложно… — Конечно не сложно, — бодро улыбнулся Фредди. — Я и сам не люблю грустить. А это так, — он отбросил лист бумаги подальше. — Я недавно порвал. Решил провести терапию, чтобы не вспоминать его. Азирафель сдержанно кивнул, перебирая пальцами правой руки обивку стула. Внутри шевельнулась несанкционированная ревность, тут же задушенная праведным гневом. То, что Фредди имеет отношения с другими мужчинами, не значит, что в их ряды входит или когда-либо входил Кроули. Во-первых, он только выглядит как мужчина, а во-вторых… Ангел Восточных врат, ты смешон. — Окей, есть кой-чего повеселее. Тоже про любовь, не возражаешь? Азирафель мотнул головой, внутренне сжимаясь. Фредди оценил его позу проглотившего шпагу фокусника и фыркнул: — Расслабься, Аз. Это всего лишь «Crazy Little Thing Called Love».***
— Винишко кончилось, пойду принесу. Азирафель даже вздрогнул: выслушав подряд несколько песен он совершенно забыл про Кроули. Проводив его плавное отступление взглядом — и как он только ходит в этих брюках, они же буквально в облипку на нем… — ангел вернулся к прерванному занятию. И тут же напоролся на хитрую усмехающуюся физиономию: — Он тебе нравится, м? Дорогуша, лучше не держать в себе. Выговорись. — Нет-нет, вы все не так поняли… — Азирафель покрылся красными пятнами смущения и даже вскочил со стула, будто это могло его спасти. — Не, я не претендую на роль свахи, — честно отозвался Фредди. — Или может быть до тебя просто долго доходит. Но он зовет тебя «ангел», а ты провожаешь его влюбленным взглядом… Ребята, уединитесь уже где-нибудь. — Я не… — Азирафель попытался дышать, но получалось плохо. — Это не влюблённый взгляд! — страшным шепотом сообщил он, потому как уже слышал возвращающиеся шаги. — Вы ошиблись. — Ну да, — покачал головой Фредди и к ужасу ангела обратился к Кроули: — Тони, можно тебя на пару слов? Кроули прошествовал к роялю цапельной походкой. — Чего принёс, — он помахал в воздухе бутылкой Шардоне и бокалами. — Может сначала за встречу, а потом на два слова? — Подожди, — Фредди коснулся его предплечья, чуть сжимая, перевёл взгляд на ангела. — Азирафель, извини. Выйди на минутку. На негнущихся ногах, с губами, сжатыми в узкую полоску, он вышел на крыльцо. Ощущение, что сейчас ему сделают принудительный каминг-аут, затопило почти по самые ноздри. Уже захлебываясь, Азирафель с трудом нащупал, как ему показалось, соломинку: Фредди в действительности ничего не знал. Да, Азирафель смотрел на вихляющую походку Кроули и наверное это был не самый его платонический взгляд. Но больше-то на него ничего не было! Он же не мог знать, как они были близки к падению в сорок первом; не мог знать про музыкальный фестиваль и велосипеды; не мог знать про сотни лет сексуального влечения, завернутого в фантик благопристойности и исторической вражды. Если только… Если только кто-то не рассказал ему все от начала, мать их, времен и до, провались они пропадом, наших дней. Холодный пот прошиб его с ног до головы. Нет, Кроули не мог так сделать. Не мог раскрыть их, пусть даже смертному. Так не честно! Только они двое могут решать, что им делать с их отношениями: захотят — разойдутся как в море корабли, а захотят… А захотят ли? Азирафель опустился на ступеньки перед дверью. Ему никогда не хватало храбрости, самую малость. У него когда-то был пылающий меч, но он не осмелился защищать им людей от божьей кары. Он просто отдал им меч. Ну, вы там как-нибудь сами. У него были сотни лет на то, чтобы решиться и сделать последний шаг к Кроули, к тому же, что теперь он точно знал, это взаимно. Вероятно и Кроули это знал. Но он все топтался на месте. И так нормально, чего ещё желать? Они ведь ангел и демон, а не люди. Они даже не знают, возможно ли чтобы они… Что если их аннигилирует от близости, как материю и антиматерию? А следом за ними и всю вселенную разорвет к чертовой матери. Нет, он не хотел этого. Умом понимал, что рисковать нельзя. Такое в божий замысел точно не входило. Чтобы там сейчас Кроули не услышал, это не имело значения. Есть вещи, которые нельзя изменить. Он не услышал, а почувствовал его приближение. Встал, оправил одежду и морально приготовился к худшему. Но Кроули вынырнул в ночь в каком-то необычно благодушном настроении. В одной руке у него покоилась початая бутылка вина, а другой он потянул с лица очки, обнажая змеиный взгляд. — Подбросить до дома? — спросил он, с едва заметной улыбкой глядя на ангела. — А мы уходим? — с клокочущим у горла сердцем поинтересовался Азирафель, мгновенно потонув в золотых озерах. — О чем говорили? — Да, ничего особенного, — отмахнулся Кроули. — Так, всякая чушь любовная, тебе не интересно. Заткнутый этой репликой, как бочка пробкой, Азирафель молча проследовал в машину. Так даже лучше, малодушно подумал он. Если Кроули берёт на себя ответственность играть в «ничего не случилось», то он охотно подыграет. Уж в этом он мастер. — Фредди передал тебе подарок, — Кроули протянул ему черную кассету с двумя львами и ещё какой-то живностью на обложке. — О, — Азирафель с улыбкой принял дар. — Кажется, придется усовершенствовать патефон… — Давно пора.***
— Зайдешь? Одно простое слово, а сколько в нём скрытой бури, не выраженных чувств и желаний. Как сладко его произносить, и как страшно услышать невнятные отмазки. Азирафель не был уверен, что заслужил сегодня компанию демона. Что сделал или не сделал сегодня чего-нибудь такого, за что будет проклинать себя следующие лет десять. Но Кроули был настроен удивительно дружелюбно, будто и не было у него тайного разговора с Фредди… Вот бы узнать, о чем. Впрочем, сейчас у них оставалось одно более срочное дело, о котором демон ещё и не догадывался. — Почему нет, — пробормотали усы Кроули. Живо организовав им алкогольный ужин, включив в наспех модернизированном до уровня магнитофона проигрывателе подарок Фредди, Азирафель подождал, пока демон достигнет максимально расслабленной кондиции, и постарался начать издалека. — Современная мода совсем мне не понятна, — заметил он буднично, как будто продолжая давно начатый разговор. — Все эти пестрые шмотки, оголенные части тела. Нижнее белье, которое надевают на улицу. Люди разучились выглядеть прилично. — Говоришь так, как будто когда-то был в тренде, — фыркнул Кроули, валяясь перед ним на софе в совершенно непозволительной позе. — Твои представления о моде устарели лет на двести. — На сто пятьдесят, — оскорбленно поправил его ангел. — И моя мода не подразумевает превращение своего тела, который, кстати, храм Господа, в невесть что. А эти усы? Он замер, театрально держа паузу и выжидая реакцию приятеля. — Усы это не одежда, — не повелся Кроули. — Это часть тела. И я своими частями могу распоряжаться, как мне вздумается: хочу отращу лишние, хочу — уберу. А тебе что, не нравится? Азирафель, осторожно, как на минном поле, осмыслявший, какие ещё части тела мог по желанию отращивать Кроули, почти прослушал его вопрос. — Что?.. А, усы… Ну… — он покраснел, отчаянно вспоминая заготовленную речь, которая истаяла как туман под жаром его воображения. Поэтому вместо длинной и красивой тирады, должной подвести их к самому главному, он бестолково брякнул: — Нет. Демон внимательно посмотрел на него. Без очков он выглядел совсем не таким загадочным, и ангел мог видеть, как эмоции одна за другой сменяются на его лице. Удивление перешло в задумчивость, а дальше в подозрение и озарение. — Так вот зачем ты меня нашел! — торжествующе выдал Кроули, тыча в него пальцем. — А я-то думал приревновал к Фредди. Азирафелю пришлось ущипнуть себя за мягкое, чтобы не выпалить «и это тоже». — Что не так с усами, ангел? — демон развел руками, перетекая в более-менее приличное сидячее положение. — Сейчас все так ходят. — Да, я заметил, но это же ужасно! — Азирафель больше не мог держать в себе скопившееся возмущение, и его понесло. — Усы усам рознь, как говорится; история знавала усы вполне приличные, ухоженные, умащенные маслами и припарками. Я помню человека, у которого был целый чемодан забит средствами для ухода за усами и, наверное, оно того стоило. Но, Кроули, дорогой, у тебя на верхней губе сидит какая-то мохнатая гусеница, и мне даже представить страшно, что можно потерять или найти внутри неё. Не знаю, вероятно, какое-то маленькое государство вроде Лихтенштейна или Монако? Кроули смотрел на него раскрыв рот, и мохнатая гусеница расползалась по его лицу все шире и шире. Дослушав до Монако, он не выдержал и повалился на софу от хохота. Основательно проржавшись, он вскинул руки, признавая поражение. Встал, покрутился, будто что-то выискивая, и, не найдя, щелкнул пальцами. На столике между бутылок появились бритвенные принадлежности: опасная бритва, помазок и чашка с горячей мыльной водой. — Мой тебе подарок, — прокомментировал Кроули, пока Азирафель пялился на это подношение. — Дерзай. Только будь нежен, не хочу развоплотиться и сочинять наиглупейшую объяснительную Вельзевул. Азирафель подобрал отвисшую нижнюю челюсть и на всякий случай уточнил: — Ты хочешь, чтобы я сбрил их? — Нет, это ты хочешь, чтобы я сбрил их, — напомнил Кроули. — Но зная твое тщеславие, предположу, что собственноручная экзекуция доставит тебе ни с чем не сравнимое наслаждение. Азирафель уже был где-то на седьмом небе из-за одного подбора слов в этом предложении. А перспектива прикоснуться к нему так, как никогда ещё за все шесть тысяч лет, и вовсе свела с ума. — Нежен? — уточнил он севшим голосом, вставая. — О, я буду. Кроули, уловив изменившиеся модуляции его голоса, заинтригованный сел обратно. Не далее чем пару часов назад другой его друг — просто друг, честно, — сказал ему кое-что интересное про ангела. — Да, он боится, до усрачки боится этих отношений. И возможно даже отрицает само их существование. Есть такие мужчины, — говорил Фредди, оперируя понятными ему терминами, — которые держатся за свою гетеросексуальность из последних сил. Уже все мосты сгорели, и правда вывалилась наружу как мокрое белье из стиральной машины. Оно висит, с него льется, всё вокруг в воде, все это видят и говорят, да наведи ты уже порядок, в конце-концов! Ты что, не понимаешь? А он молчит и терпит, ждет, что само как-нибудь устаканится. Рассосется, как шишка, пройдет, как насморк. Но, вот, что я тебе скажу. Не пройдет. Я знаю. У меня тоже так было. Я бегал от этого, сначала не признавал, потом скрывался. Испортил много отношений, порвал с классными людьми. А потом мне так надоело это… И я плюнул. Рассказал сначала Мэри, потом ребятам. Никто не отвернулся, они приняли меня таким, какой я есть. — Сколько же ждать, пока и ему надоест от себя бегать? — вздохнул тогда Кроули. — Не надо ждать, Энтони. Он уже твой, весь с потрохами. Да ты хоть видел, как он прожигал меня глазами насквозь? Он ревнует тебя, страшно. И если все, что ты мне рассказывал, правда, то это длится уже очень давно, неужели ты не видишь? Ведь у него никого кроме тебя нет. Признал он себя или нет, не так важно. Главное, что он признал тебя. И ты для него — вселенная. Вселенная. Одну он когда-то создал. Другая стояла сейчас перед ним с широко распахнутыми голубыми глазами, с помазком в одной руке и с бритвой в другой, и доверчиво взирала на него, ожидая разрешения начинать. — Я готов, — кивнул Кроули, почему-то начиная нервничать. — Постарайся не отрезать мне нос. Азирафель отложил бритву. Снова взял, снова отложил. Рука с помазком подрагивала, когда пушистые ворсинки коснулись верхней губы, густо намазывая пеной усы и кожу рядом. Другой рукой Азирафель коснулся его подбородка, кончиками пальцев удерживая голову в удобном для него положении. Немного пены оказалось на щеке и ангел стер её тыльной стороной ладони. Кожа под рукой была горячей, как само адское пекло. Он прикусил губу, отчаянно борясь с желанием наплевать на эту процедуру, расчудесить в один миг усы и… Он не мог закрыть глаза, чтобы представить: Кроули смотрел на него немигающим взглядом, снизу вверх, пригвождая к месту. — Брей, — хрипло приказал демон, которому тоже на ум пришло занятие поинтереснее, и ангел не посмел ослушаться. Он собрал всю силу воли в кулак, заставляя руку не дрожать. Бритва мягко зашуршала по коже, убирая с точеной верхней губы лишнюю растительность. Кроули приоткрыл рот, чтобы бритва легче прошла уголки рта, и как раз в этот момент большой палец Азирафеля скользнул выше, касаясь подушечкой нежной нижней губы. Сосредоточенный на острой бритве, ангел с опозданием понял, что податливая мягкость под пальцем это уже не подбородок. Рука дрогнула, замешкалась, отступая на безопасные позиции. Азирафель уже готов был принести путанные заикающиеся объяснения, когда Кроули взял его руку и вернул туда, где ещё требовалось её участие. — Вот здесь немного осталось, — чужими пальцами он указал на правый уголок рта. — Бритвой это не почувствуешь, тут нужно проверять на ощупь. Азирафель все-таки прикрыл глаза, всего на секунду. Если бы он мог останавливать время, он бы остался в этом мгновении навсегда. Прикасаясь к его горячей коже, чувствуя, как она пульсирует в его руке. Ощущая на себе огненный взгляд Кроули, прожигающий брешь в обороне, скручивающий сладкой судорогой все нутро. Так ярко и восхитительно желанно. Он открыл глаза и с сожалением закончил работу. И пользуясь дозволенной лаской, пальцами обвел его губы, проверяя щетину. Сохраняя каждый квадратный миллиметр кожи в самых потаенных уголках памяти. Идеально. Он подал ему свой платок, чтобы убрать остатки мыла, но Кроули, глядя ему в глаза, молча щелкнул пальцами, ещё раз напоминая, что не было никакой нужды ни в бритве, ни во всем этом странном действе. Все что они сделали сейчас, они сделали вопреки. — Ну что? — поинтересовался Кроули после затянувшейся паузы. — Доволен? «Понравилось ли тебе трогать мой рот, ангел? А теперь представь, какой он на вкус» — Теперь в самый раз. «Мы можем играть в эту игру вечность, мой дорогой. Ты будешь поддаваться, а я подыгрывать, или наоборот». А голос Фредди из магнитофона вторил их мыслям, отчаянно вопрошая: — Господь, что Ты делаешь со мной? Я отдал все свои годы вере в Тебя, Но я не получаю никакого утешения, Господь. Кто-нибудь, ооо, кто-нибудь Кто-нибудь может найти мне любовь?