Капитан-паук

День у Фёдора Родионыча Крозенко не задался буквально с самого начала. Он не услышал будильник и безнадёжно проспал, а когда продрал глаза и посмотрел на часы, ужаснулся и вскочил так резко, что в глазах потемнело. Снова плюхнулся на разворошённую постель, отдышался и ещё минуты три сидел, уставившись в одну точку. Всё для того, чтобы снова подхватиться и начать метаться по квартирке, превращая в бардак то, что за скудостью обстановки разорить, казалось, невозможно. Фёдор Родионыч одевался чисто по-армейски, за сорок секунд, «пока спичка горит» - вот только застелить постель да разгладить её табуреткой по всё тем же старым служебным традициям уже было невозможно. Поесть – тоже. Ничего, на кафедре как обычно заглотит кружку ядрёного чифиря. Разве что зубы почистил с яростным тщанием, потому что во рту как будто кошки нагадили. Это не считая чугунной башки – что ж, любая «терапия» чревата последствиями. На телефоне уже красовались три пропущенных от завкафедрой Ивана Иваныча – Фёдор Родионыч начал набирать в ответ, но чертыхнулся, плюнул и оставил затею. Дозвон до дражайшего начальника был лотереей, за что Иваныча чихвостили, включая супругу, буквально все – а тому как горох об стену. Крозенко уже предвкушал красноречивый язвительный взгляд Францева, а может, ещё и ухмылку его аспиранта Димы Фицко. Так же они будут смотреть, когда Родионыч будет заваривать привычный бич-пакет и хлебать бульон с кучей глутамата и прочих отвратных добавок – ну и пофиг, главное, чтобы осело в желудке хоть что-то... Завтрак готовить, даже простую «яешню» уже поздно, во второй раз подумал незадачливый капитан. В конце концов, Фёдор Родионыч готовил небольшую речь для соседки, которую сейчас попросит погулять с его псом Нептуном, раз уж сам выбился из графика – и уже в прихожей вляпался носком в смачную солидную лужу. - Ну, Нептун, ну только этого не хватало! Ты не щенок же! – взвыл Крозенко. Пожилой чёрный ньюфаундленд только осуждающе заворчал в ответ, едва приподняв голову с массивных лап. В принципе, и правильно: нечего нажираться так, что и собаку выгулять некогда. Пришлось мчаться обратно в комнату и переодевать носки. От двадцать шестой линии Васильевского острова до академии на Косой было рукой подать – Родионыч выбирал съёмное жильё по кристально ясному принципу старого служаки: уж раз он больше не в море и его дом не ледокол, то хотя бы так. И всё равно он опаздывал самым мерзким образом. С соседкой удалось договориться насчёт выгула псины, пусть и не без закаченных глаз и красноречивых вздохов. А вскоре интересное зрелище, должно быть, представало немногочисленным питерским прохожим в районе Балтийского завода: мужик в форменной морской шинели и фуражке, несущийся метеором, как будто за ним гестаповцы гонятся. Да уж, а с главным гестаповцем, сиречь деканом, ещё предстояла встреча. Но хоть тут себя Крозенко утешал: правда на его стороне, а Ростов пусть идёт лесом – вот они, чеки за перелёт, в кармане кителя, и ничего он не просрал, и нечего было орать накануне... «И нечего было бухать», - свербело в мозгу, но Родионыч гнал эти мысли, главное было сейчас явиться на зачётный коллоквиум у курсантов, пусть и с опозданием. Увы, но утра у него порой бывали недобрыми из-за вредной привычки, от которой он не раз уже зарекался избавиться раз и навсегда. Но «навсегда» продолжалось ровно неделю, максимум две, а потом в пятницу – а иногда и не в пятницу – всё повторялось. Совершенно верно: капитан в отставке, ныне почтенный преподаватель морской академии, самым непочтенным образом напился среди рабочей недели. Причины для подобного безобразия никогда не стоит называть «уважительными». И всё-таки повод нашёлся – накануне произошедшая ссора с деканом, Иваном Николаичем Ростовым. Крозенко с утра презирал себя ещё сильнее, потому что понимал, что начальник прав. Вот только форма подачи, как всегда у Николаича, хромала на обе ноги. Если завкафедрой Францев упражнялся в сарказме и эвфемизмах, то Ростов сразу переходил на личности – и это, пусть Крозенко и сам был не образец деликатности, бесило почему-то ещё больше. Возможно, потому что Фёдор Родионыч привык считать именно себя «главным гопником» академии и только за собой видел право вести себя максимально неделикатным образом. В общем, у них была глупейшая и ярко выраженная самцовая вражда. Николаич полагал, что может и должен подмять всех под себя, а Родионыч бунтовал, за что и огребал по всей программе – за себя и за того парня, то есть, Иваныча, который, несмотря на все заскоки, был всё-таки его другом, а не только начальником. «И не может за себя постоять никогда, хлеба кусок, - раздражённо думал Крозенко, - вечно мне со всеми ругайся, а потом в учёный совет три года не берут, или уже четвёртый пошёл? Песец...» На днях они с Иваном Иванычем вернулись с Международного Арктического форума в Монреале, где чрезвычайно успешно выступили и были тотчас отмечены в разных онлайн-изданиях. Но фанфар на Родине это не гарантировало. Любому научному сотруднику известно, что любая командировка – тот ещё геморрой: отчитайся за то, за сё, опиши свои похождения, предоставь документы. А если это ещё в рамках гранта – вообще хоть вешайся на рее брига с алыми парусами... Так и было в этот раз. Фёдор Родионыч скрупулёзно, неторопливо выложил на стол Ивана Николаича всю отчётность, движения его были размеренны – чтобы дать постылому начальнику бегло ознакомиться с документами по ходу дела. И тут Крозенко похолодел и зашарил по карманам после комментария декана: - Всё это, конечно, чудесно – а где чеки за перелёт? Ситуация была дурацкая. Фёдор Родионыч помнил, что положил злосчастные чеки в надёжное место, проверял несколько раз. А случилось с ним то, что происходило обычно по закону подлости. В рабочем беспорядке он моментально находил всё, что нужно, а сейчас сработал принцип: «Положи что-то куда-то специально, чтобы не потерять, и обязательно потеряешь». Из-за джет-лага соображалось не очень хорошо, а аргумент «вот подождите, всё найдётся» с Ростовым не срабатывал никогда. И понеслась кривая в щавель: Крозенко был достаточно толстокожим, но Ростову удавалось и его вывести из себя – Фёдор Родионыч, кроме обвинений в халатности выслушал ещё много чего. В том числе и справедливое: - Небось, по пабам шлялся, вот и подтёрся теми чеками! Штраф на своё имя и вычеты из зарплаты, не иначе! Крозенко покраснел и сжал зубы. Да, была относительно прикольная ситуация, когда вечером после доклада он затянул Францева в паб – ну, не попить, так поесть. Иваныч взял, как обычно, безалкогольное пиво, но наслаждался гренками с чесночным соусом, и бутербродами с олениной, и лососем на гриле. К ним за стол вдруг влетел пшенично-рыжий, похожий на Крозенко, мужик с уже заплетающимся языком. С первого взгляда, он перепутал российского учёного с каким-то своим знакомым, но они протрындели полчаса и успели выпить не по одной пинте пива. Присутствие Иваныча незнакомца не смущало, мужик только кивнул ему как можно более почтительно в соответствии со своим состоянием, но наседал на Родионыча: - И как там дела у вас в Арктике? А Северо-Западный проход же мог быть таким же успешным, как... – Он сильно запнулся и выдал с ужасным искажением: - Glav... Glavsevmorrr... skoy put’? Как считаете? И... а чья всё-таки Аляска, по вашему мнению? Сказать, что Крозенко охренел, было ничто не сказать. И потому-то он втянулся в беседу. Иваныч же представлял собой пример из басни Крылова: «а Васька слушает да ест» - только тут был не Васька, а Ванька без малого семидесяти лет. Выяснилось, что залётный шебутной собеседник их коллега из Дублина, которого они видели на докладах совсем иным, в пиджаке и галстуке, с чопорным выражением лица и интонацией речи, подражающими чисто английскому стилю. Да-да, всё вполне в духе Крозенко. Поэтому, когда непрошеный гость всё-таки отчалил от их стола, Францев произнёс: - Ну, тебя свои всегда найдут. - Какие ещё «свои»? – то ли всерьёз, то ли шутя ощетинился Крозенко. - Беларусы, - саркастично отозвался Францев. - Чего?! - Ну, я читал, что у вас тут большая диаспора в Канаде. А этот просто ассимилировался прекрасно. - Знаешь, Ваня, я тебя щас тресну, - угрожающе произнёс Родионыч. - Да я без обид. - Я видел, что ты заказал себе нормальный портер и видел, как ты его пил – слышь, тебе это не на пользу. - Ладно-ладно! - Поехали в отель, короче. Но если будешь храпеть, как кабан, я тебе точно всеку, обещаю. - Мне не впервой, меня Женя каждую ночь пихает, - умиротворяюще отозвался Иван Иваныч. - А мне большое удовольствие вставать и тебя теребить! – проворчал Фёдор Родионыч. - Так ты и сам порой храпишь, прямо иерихонская труба – или в своём глазу бревна не видишь? Как с тобой только Соня спит, интересно? Крозенко тогда лишь взвыл и вызвал такси. Всё в этой командировке проходило как по маслу, кроме перспективы ночёвки со старым товарищем. Грант или не грант, а отдельные номера не предоставили из соображений всегдашней мелочной экономии. Ладно, хорошо хоть, что кроватей было две, а не одна «королевского размера», как в одной из командировок. Перед ними потом для вида сильно извинялись: в Новосибирске, видите ли, все остальные комнаты в гостинице были заняты. О да, весьма популярный курорт, а научным сотрудникам из Питера страдай. Родионыч тогда ночью со злости выплеснул Иванычу полстакана воды на голову – потому что хоть ты ляг по диагонали или на пол, а Иваныч тебя найдёт и возьмёт в захват. То, как отползли к утру их подушки к краю кровати, будто моллюски на песчаном дне, явно свидетельствовало, как отчаянно Крозенко стремился избавиться от тяжких и приторных объятий Францева. Тому в сладком сне виделась супруга, но рядом был только Федя – тоже плотный и тёплый, но не испытывающий никакого восторга от телесного контакта. Ему бы самому нежную лёгкую Сонечку – а тут её дядя, здрасьте. Родионыч вообще тогда начал утро с отнюдь не любезной фразы: «Да ты заебал!» - и взгляда в невинные прозрачные глазёнки Иваныча, который ещё не активировал чувство юмора и выдал некую ерунду вроде: - Да я ничего такого не имел в виду и не собирался, того-этого... я же консерватор... - Ваня, иногда лучше жевать, чем говорить, - раздражённо выпалил Фёдор и сунул начальнику чашку сладкого чая с молоком и сэндвич с тунцом. Не желая ловить растроганный взгляд в спину, Крозенко плотно закрыл дверь в ванную, чтобы, по крайней мере, побриться спокойно. Потом он тщательно протёр раковину, чтобы Францеву тоже было более-менее приятно находиться в этом пространстве. Короче, они не отходили от традиций «морской семьи», как называли всё их сообщество с кафедры Арктического факультета: кто-то состоял в родственных связях, кто-то с кем-то дружил, кто-то крутил романы, кто-то приятельствовал, кто-то мог называть ближнего нейтрально – «хороший знакомый» или «товарищ» - но никто никому не был чужим, а если бранились, только тешились. И всё бы шикарно, если б не злосчастные чеки. - Что молчишь, уважаемый? – издевательски спросил Ростов. Он вообще периодически начинал «тыкать» самым быдловским способом. Хотя вечно пыжился аристократизмом, даже какие-то грамоты показывал, что свидетельствовали о его благородном происхождении. «Ну и что, вон, Салтычиха тоже из дворян была», - резонно возражал Фёдор Родионыч. Но Иван Николаич всё никак не мог наиграться в барина – притом самодура, конечно же: то ронял «элитно-гламурные» комментарии, то крутил ключи от «мерса» на пальце, то покупал новейшие айфоны и всем хвастался – а чаще принимался докапываться подобным образом. - Товарищ Крозенко, вы чё в анабиоз тут впали? – опять переключился Ростов и колко прибавил: - Ещё не вечер. И не пятница. Крозенко ухмыльнулся: - Это я вчера обзор игры от Куплинова смотрел – блогер такой есть, знаете? Задумался, эпизод вспомнил. Цитата классная: «да пошёл ты нахер, старый бородатый чёрт», - бестрепетно озвучил Фёдор Родионыч, глядя в лицо Ивану Николаичу. Тот какое-то время хватал воздух ртом, как рыба на берегу, наконец рявкнул: - Вы там на своей кафедре совсем охуели! То Францев ёбаный, то ты ещё!.. - Я не охуел, я просто процитировал, - осклабился Крозенко. – Что ж вы на свой счёт так-то?.. А чеки я точно сохранил. Если не сегодня, так завтра предоставлю. Уходя из кабинета декана и уже изрядно на взводе, он обернулся и проронил: - Вот что Францев ёбаный, а вы нет, сразу видно. У кого какое настроение – весьма показательно. Дожидаться комментариев Родионыч не стал и просто захлопнул дверь. А сегодня он мчался к академии с одышкой и взопревшей шеей, зато и с доказательствами своей невиновности, то бишь, чеками за перелёт. Естественно, они в итоге оказались в застёгивающемся на замочек «особом-преособом» отделении портмоне. А сунул бы он их в папку с ворохом рабочих документов или вообще в карман брюк, нашёл бы сразу. Ну да ничего. «Ты мне вчера, козлина, подтереться ими велел – нетушки, я тебе ими нос сегодня утру!» - торжествующе успокаивал себя Фёдор Родионыч. Вот только относительно хорошему настроению и предвкушению справедливости скоро настал конец буквально на проходной. Там вместо знакомых Петровича и Санька маячили два незнакомых мордоворота с оловянными глазами. Оба этих «одинаковых с лица» застыли в позе вратаря. Может, и недаром – потому что яйца этим хлопцам Родионычу захотелось оторвать немедленно после того, как они его тормознули и заявили, что не пустят, так как от него якобы воняет перегаром. Ярость Крозенко усиливало то, что, вообще-то, эти парни были правы. То ли Родионыч дал слабину, то ли Николаич в очередной раз проявил виртуозное умение выбить из колеи ну просто кого угодно – однако на душе после разговора с деканом у зама завкафедрой было очень погано. Идиотское мальчишеское ликование сменилось унынием и тревожной злостью: кто знает, чего от этого мудака Ростова ожидать? Да и повёлся-то Фёдор глупо – вон, покормил энергетического вампира. А как энергию восстановить? Да хотя бы спокойствие обрести? Долго думать не пришлось. Уже через пару часов Крозенко заседал с Фомой Блинковым в колоритной морской пивнухе возле Новой Голландии и главного музея ВМФ, в окружении тематического хлама вроде старого штурвала, чучела марлина, глобуса и сложной композиции из кусков каната. Фома, как обычно, молча потягивал светлое, изредка перемежаемое водкой, и выслушивал гневные тирады Фёдора. Мол, и так, и сяк для родного вуза стараешься, мировую славу завоёвываешь – а на тебя смотрят как на грязь из-под ногтей, и нет пророка в своём Отечестве... - Ну, пусть это и не совсем моё Отечество, - не преминул дежурно вставить обиженный полярник в отставке, про которого давным-давно гуляла в академии шутка про «берега Беларуси» после некоторых международных событий. А потом пошло-поехало: перемыли кости всем коллегам, да при этом не забывали обновлять заказ. Вследствие, Фёдор Родионыч возвращался на такси в мутно-благодушном состоянии и дома все необходимые процедуры для отхода ко сну проделал уже на автопилоте. Естественно, он помнил о том, где чеки – на кухонном столе, чтоб сразу засунуть в карман. Естественно, он помнил о том, что завтра курсанты сдают ему топографию. Ещё и порадовался, что складывается анекдотически благополучно: «мам, мне ко второй». Как частенько бывало, его беспечность сыграла дурную шутку – пришлось давать полный ход и нестись на всех парах. А тут ещё – эти. - Ребят, вы кто такие? Откуда вы вообще взялись? – воинственно ощетинился Крозенко. - Тот же вопрос вам, - пробубнил ближний к нему детина. - Я тут уже с десяток лет преподаю, держу в курсе, - хмыкнул капитан. – Хорош бычить, у меня коллоквиум. - А у нас указания, - невозмутимым тоном сказал другой охранник. - Пьяным тут делать нечего. И опять по больному месту: в крови Родионыча болтались какие-то ещё остатки промилле, состояние и настроение могли быть и лучше. - Мужик, ты шёл бы отсюда, - угрюмо сказал цербер, - а то полицию вызовем. И это тыканье навело на мысль: Ростов, скотина. Вряд ли он нашёл бы охранников на новую смену за один день. Вероятно, эта диверсия против Крозенко замышлялась раньше, а он своей вчерашней руганью то ли ускорил процесс, то ли вообще не ускорял, но неугодного давно намеревались поставить на место. Фёдору Родионычу очень хотелось бы прописать в пятак обоим молодцам, но он сдерживался изо всех сил. - Ладно, сейчас всё выясним с начальством, там решат, - сквозь зубы процедил он. - Ага, решайте, - хмыкнул охранник. Крозенко постарался проигнорировать издевательский тон. Тут бы спасительное «Алло!» от завкафедрой, но телефон у Ивана Иваныча Францева, как обычно, оказывался где-то в «Северо-Заднем проходе» - одни длинные гудки в ответ. Чтобы не унижаться перед новоприбывшими бугаями, Фёдор Родионыч вышел на улицу и набрал поочерёдно Дмитрия Фицко и Екатерину Терехову. Первый был молодым преподавателем и волей судьбы его негласным замом – как бы Крозенко ни костерил Францева за такой выбор, - а последняя методистом и опять же его негласным дитём: взял заботу за неё и брата Ваньку после смерти друга Василия. Нынче насчёт Димы с Катей стоило петь старинную прибаутку «тили-тили-тесто», как бы кто – в первую очередь Крозенко – ни плевался. - Димон, привет. Как тебе нынешняя погодка? Повисло секундное молчание. - Да стандартная, питерская. Можно было представить, как этот бывший вояка Фицко задумчиво выглядывает в окно, разглаживая отросшие холёные кудри. Однако вести светские беседы в британском духе было некогда, поэтому Крозенко перешёл к делу: - Короче, Дим. Там курсанты уже пришли? Дмитрий оглянулся. Тяжёлые дубовые двери аудитории распахивались судорожно – прибегали запоздавшие. Не было принято держать всех в коридоре, сидели всем потоком в ожидании то ли казни, то ли подвига. - Почти все. - Вы меня подождите там немного. Пусть готовятся. Хер с ним, пусть конспекты почитают. - Фёдор Родионыч, всё с вами хорошо? – сомневающимся тоном осведомился Фицко. - Ничего, нормально. Скоро буду. Он явно погорячился. Каким образом он явится, Фёдор Родионыч пока слабо представлял, и мысли скакали туда-сюда. Самым нормальным вариантом по-прежнему казался звонок Францеву, но тот не поднимал. Можно было звякнуть Ростову-младшему, но что бы он реально решил? Стал бы доказывать, что Фёдор трезвенник и язвенник? Да на этого антарктического героя на самого жена Анюта иногда шипела, что от него несёт смесью керосина и можжевельника – джином, то бишь. Тем более, заставлять своего друга унижаться перед вредным дядькой... ну такое себе. Равно как и жаловаться ректору Боровскому – мелко да постыдно, ещё и скомпрометируешь себя. Неприемлемо. Крозенко не нашёл ничего лучше, чем через секунд тридцать спрашивать у Тереховой: - Кать, а не хотите ли вы с Димой попрактиковаться в принятии у курсантов зачёта? - Так вы же говорили, что уже на подходе! – опешила Катерина. - Не совсем... - Фёдор Родионыч, не говорите загадками! Что происходит? - Пока, кхм, ничего. Ладно, держитесь там! Тут бы и прибавить ту самую шутку про «нету денег, но держитесь» - или ещё чего? Что б ни сказал Крозенко, казалось дичью. Потому что всё-таки соображалось с трудом. Тут бы над ним и тормознутый Иваныч посмеялся – и сказал бы, что у него диалоги в стиле Тарантино. Завкафедрой как-то ознакомился с творчеством американского режиссёра, проронил, что редкостная чушь и гадость, а какие-то фишки всё равно запомнил. В общем, Крозенко в ступоре бросил трубку, понимая, что делает только хуже. Катерина неизменно переживала за своего названного батю. Чувства Димы волновали меньше, но что делать с целой аудиторией парней и девчонок в матросках?! А ведь отделяли препода от подопечных всего несколько метров, вон, только голову задрать да нащупать взглядом окно на втором этаже. Тут бы сказать, что в груди капитана разгорелся голубой – ага, как в конфорке плиты, - огонь. Вроде так в романе писал автор, которого Родионыч атаковал во время оно и был торжественно забанен. Корректнее было бы сказать, что не огонь где-то там разгорелся – не считая жопного полыхания – а вожжа под хвост попала. Как тут ни остри и словами ни играй, а получалось всё через известное место. Поэтому почему бы было не ринуться во все тяжкие? ...Совсем как тогда, когда они с Фомой наклюкались вишнёвой водкой перед зимней сессией. И когда они поспорили, и Крозенко поддался на провокацию и лизнул качели на детской площадке – мол, да ничего мне не будет! Ага, конечно. Ещё как было. Сначала Фома кинулся домой за тёплой водой. На жену Нинку оставалось только махнуть рукой в стиле: «Не спрашивайте!». Потом Блинков в полевых условиях пытался отлить водичкой из чайника язык непутёвого Родионыча и отлепить от металла. Это вполне удалось, вызывать скорую не пришлось. Но ещё долго Крозенко ловил на себе удивленные и обеспокоенные взгляды курсантов и выслушивал от Димы Фицко ехидные комментарии насчёт «аристократического пришепётыванья» - которое, видно, не подобало такой гопоте, как Родионыч. ...В другой раз они с Фомой дегустировали самогон собственного блинковского производства и – как обычно, заметьте! – не напились в сопли, но... настрой словили, что называется, отмороженный. Дело тоже было зимой. Они не придумали ничего лучше, чем пойти во двор, забраться по школьной ограде и прыгать по гаражам – мужики за пятьдесят, вспоминающие третий класс. Ну-ну. В этот раз тоже пострадал Родионыч – он поскользнулся на наледи и полетел вниз прямо со ската крыши. Плюхнулся спиной в сугроб. И получилось бы шикарно, если б это оказался лебяжий пух недавнего тихого снегопада – но там было даже хуже наста, снежная горка смёрзлась в одну могучую твёрдую кучу. Доблестного капитана пришлось везти в травмпункт, где диагностировали «ушиб всего Родионыча», как потом шутила Катя. Ладно, на самом деле, ушиб копчика. А могло бы кончиться и хуже. Но это сейчас совсем не вспоминалось отчаянному белорусскому пирату. Точнее, вспоминалось как вызов. Он готов был утворить кое-что похлеще – и пусть все тиктокеры Петербурга снимают!.. Крозенко не допивал из чекушек в нишах каменного забора Балтийского завода, но сделал кое-что на самом деле головоломное и неадекватное. В свою очередь, бывший ВДВ-шник, ныне интеллигентный преподаватель морской академии Фицко вспомнил, что давно ничего не употреблял после одного-единственного экстремального опыта в туре в Пекин пару лет назад. После которого он зарёкся как-либо менять своё сознание, кроме как натуральным образом за счёт эмоций. Но сейчас он ощущал себя точно как «сходивший к соседям за солью» стереотипный петербуржец – потому что это могли быть только галлюцинации. В оконное стекло постучали. Затем второй раз. Затем, когда Дмитрий пытался разобраться, уж не подводит ли его зрение, что-то проорали по ту сторону. - Да ёп твою эскадру, тяжело ручку повернуть, что ли?! Дима! – шикнул на Фицко внезапно нарисовавшийся Крозенко. – А, Терехова. И тебе здравия желаю. Катерина задела худым затянутым в форменную юбку бедром папку, и та полетела со стола. Методист аккуратно нагнулась за ней, не сводя офигевшего взгляда со своего научного руководителя. Катя медленно выпрямилась и всё не могла отвести глаз с представшего зрелища. Точно так же, как вся аудитория. Курсанты рты пораскрывали, когда пожилой, солидного телосложения капитан появился не из двери залы, а из окна – как чайка или Мэри Поппинс. Длинный, с тёмным прищуром аспирант Фицко – который вроде как уже из-за некой чрезвычайщины должен был принимать у них зачёт – открыл старое деревянное окно. На подоконник крепко и основательно ступила нога в начищенном ботинке, затем мотнулась тенью массивная фигура в проёме, и вот уже, крякнув, с подоконника насколько можно степенно сошёл легендарный полярник Фёдор Родионыч Крозенко. Обведя взглядом аудиторию, он только и проронил с кривоватой ухмылкой: - Ну, здравствуйте, товарищи. Меня пытались с вами разлучить, но не удалось, - кривовато усмехнулся Фёдор Родионыч. Курсанты несмело заёрзали и приглушённо загомонили. Крозенко, с одной стороны, ни о чём не жалел, с другой стороны, понимал, какой ошеломительный финт он только что выкинул – пусть и кайфанул от физкультурно-хулиганского азарта, когда карабкался по чудом выдержавшей водосточной трубе и цеплялся за карниз. В общем, осознание собственного неадеквата его догнало. Запоздало Родионыч подумал: хорошо, что это не старшаки с этими гнилыми Хижняком, Гибадуллиным, Харитоновым и кто там ещё был в среде мутной компашки – те бы немедленно настучали. И какой чёрт его подбил... Ладно, стоило думать не об этом, и Родионыч принялся лихорадочно соображать. Он не нашёл ничего лучше, чем, покраснев, зычно объявить: - Так, ребят! Договариваемся: вы ничего не видели, а зачёт всем автоматом! Аудитория загудела. И с задних рядов, что по традиции величают «Камчаткой», раздался растерянный голос: - А что, так можно было?! - Можно, да не нужно, - механически отозвался Крозенко, даже не предпринимая усилий по высматриванию смельчака. – Несите зачётки, складывайте на стол. Аспирант и методист, сиречь Фицко и Терехова, только обменялись ошеломлёнными взглядами, застыли и сглотнули внезапно подступившую слюну. Тик-токи и видео на ютубе изобиловали сюжетами, как какой-то питерский нарик совершает бессмысленные и беспощадные подвиги, взлезая на высоту под воздействием веществ. Оставалось гадать, что употребил Крозенко, кроме спиртного. Тут раздался уж совсем неожиданный голос, бархатисто-глубокий, безошибочно узнаваемый: - Простите, но что тут вообще происходит?! Тотчас все взгляды были прикованы ко входу. В проёме приоткрытой двери вырисовалась солидная фигура завкафедрой, Ивана Иваныча Францева во всегдашнем чопорном кителе с броскими нашивками. Курсанты повскакали с мест и вытянулись в струнку. Молодые преподаватели, да и старый тоже, застыли на месте. Иван Иваныч оправдывал своё расплывчатое прозвище, которое варьировалось от Кентервильского привидения до Каспера. Несмотря на свою громоздкую комплекцию, Францев обладал удивительной способностью ступать бесшумно, и это притом-то, что он был практически глух на правое ухо. Наверное, чудеса координации и врождённый талант были ему в помощь. Его едко называли «мастером стелс-режима», на что злились все от коллег до жены: он частенько словно залегал в сугроб, и фиг его найдёшь в нужный момент. - Да сядьте, сядьте, - замахал рукой Иваныч, - у вас и так зачёт, достаточно стресса. Я так... с личными вопросами. Курсанты завозились и зашумели, занимая места за партами. Францев церемонно прошагал к Крозенко и вполголоса ему сказал: - Да, Фёдор Родионыч, я вижу, внештатная ситуация – поэтому у меня семь пропущенных вызовов за последние полчаса. - Именно, - процедил Крозенко. - Давайте пройдём и обсудим. Табуны мыслей пронеслись в головах всех присутствующих. «Так, автомата нам всё-таки не видать», - думали курсанты. «Как это оправдать перед начальством?!» - спрашивали себя Фицко и Терехова, тревожно глядя в спину удаляющимся командирам. «Что я только что сотворил?!» - недоумевал Родионыч. «Как и почему ты до такого додумался?!» - симметрично офигевал Иваныч. На кафедре разговор был в стиле Тарантино. - Ты в своём уме, Федя? - Пока да. - А что ты утворил? - Шёл на коллоквиум. - Вернее, сказать, лез. Ну, ничего себе у тебя профессиональная ответственность. Что вообще случилось тут? - Охранники – какие-то новые херы, которых я ваще даже не знаю, не пускали на рабочее место, хотя я им представился, даже пропуск показал. Надо сказать, эту процедуру Родионыч со злости пропустил и сразу пошёл в агрессию. - А, я заметил, новые люди, - сдержанно отозвался Иваныч. - И что? - Сказали, что от меня разит спиртягой и мне тут не место. Францев задумался. На самом деле, его коллега и приятель не был приверженцем ЗОЖа, но командиром и преподавателем был первоклассным, потому Иваныч и не писал на него жалоб, только время от времени урезонивал. Крозенко понимал всё, хотя иногда у него в термосе оказывалось больше виски, чем кофе. - Но я же сегодня ни в одном глазу! – возмутился Родионыч. - Ага. А вчера? На это Фёдор с тяжёлым вздохом промолчал. - Но в трезвом уме тебе бы не пришла в голову такая ересь! – возмутился завкафедрой. - Бес попутал, - пробубнил Родионыч. - Ох и хорошо он тебя попутал! Капитан-паук, не то слово! Круче кандидата наук! Крозенко хмыкнул: - Ну, круче, знамо. Я доктор. - Себя полечить бы, - огрызнулся Францев. – То ли к Стержневу обратиться, то ли к Хорошаеву, то ли к Маколову, то ли к Сааамай Ойунской – тебе же больше нравится гомеопатия? - Ваня. Притормози, Ваня, хоть ты и так умеешь и без моих советов бы так сделал, - вроде умиротворённо, а вроде всё равно упрямо и с навязчивой дружелюбностью отозвался Крозенко. - Зато ты обалдеть какой ускоренный! – парировал завкафедрой. - Что? Новая формула? Нет, ну я хотя бы отдалённо понимаю, что произошло в прошлом году на даче, - раздражённо произнёс Иваныч, - тогда ты попробовал хотя бы, кхм-кхм, классику жанра, а не какую-то – как там говорится? - синтетику... Родионыч неловко поёжился. Вспоминать реально было стыдно. Они всё с тем же Фомой курили вечером кальян. Но был один нюанс. Кальян зарядили травой. Итогом стал неконтролируемый ржач и самые дебильные шутки и выходки, апогеем которых стала беготня по участку Иваныча и заблёванная площадка перед его же сараем. Ох и пришлось Фёдору Родионычу наслушаться от Францева речей! Но Крозенко тогда только стоял и обтекал, потихоньку пятясь к калитке: понимал, что костерят его за дело. А вот сейчас возмутился: - Так, стоп! Мной, ващет, благородные порывы руководили! - И характер невозможный, - саркастически вставил Иваныч, - это ж Ростов про тебя говорил: «Его в дверь гонят, а он – в окно» - не ошибся, значит! - Не ошибся! – запальчиво поддакнул Родионыч. – Вот что бы вы без меня делали тут на факультете?! - Жили бы спокойно! - И скучно! - Да тут сложно спорить, - проворчал Иваныч и перешёл на другую тему: – С курсантами что делать? - Мне пофиг, если кому-то расскажут, всё равно никто не поверит, а Катька с Димоном, думаю, не сдадут. - Я не про то! Не кажется ли тебе, что всем автомат – это как-то слишком жирно? Крозенко задумчиво почесал в затылке: - Кто его знает... Ну, не удался экспромт. Но зачёт-то промежуточный, да и предмет у них стоит для декору в этом году. Вот в следующем пойдёт серьёзная тема... И чё теперь, вообще ребят радости лишать? Какой ты вредный дед бываешь, Иваныч, я не могу! - С кем поведёшься, от того и наберёшься, - отрезал Францев. - Ладно! Раз в год и палка стреляет, и я добрый бываю, вишь? Это психологический ход! А то я устал уже от того, как курсанты на моих экзаменах заикаются. И вообще, это им компенсация за увиденное. - Думаешь, развидят? – с ухмылкой покачал головой Иваныч. - Ну, хоть порадуются. Перед тем, как покинуть аудиторию вслед за Францевым, Крозенко обернулся через плечо и буркнул, пытаясь пошутить: - Ребят, надеюсь, я вам своим нетипичным появлением психотравмы не нанёс? Какой-то паренёк вскочил в переднем ряду и звонким пионерским голосом отчеканил: - Никак нет, Фёдор Родионыч! Зато Дима и Катя переглянулись так красноречиво, что понятно было и без слов: им-то уж он травму нанёс, и серьёзную. Уж Фицко-то – стопудово, потому что он только и мог, что вполголоса выговорить, глядя нечитаемым взглядом на свою невесту: - Всё, Катюх. Я больше не «крутая десантура», меня только что официально уделали. Терехова только прыснула, стараясь прямо перед курсантами не заржать в голосину. Тем временем, Иван Иваныч решил проявить великодушие и вздохнул: - Ладно, так уж и быть – автомат так автомат. Но в следующий раз без фокусов! - Да чё уж там... – пробормотал Родионыч. Он до сих пор пребывал в шоке от самого себя. - А то тоже мне, Винни-Пух нашёлся. Родионыч ворчливо покашлял: он относился к своему прозвищу среди курсантов вполне с юмором и беззлобно, но сейчас его покоробило. - А, я всё-таки знаю причину твоего девиантного поведения! – всё не унимался Францев. – Тебя неправильная пчела укусила! Кстати, а чего ты Пятачка с собой не взял для подстраховки? - У Джапаридзе сегодня выходной, - буркнул Крозенко. - Ладно, иди, облагодетельствуй молодёжь, а то до конца пары уже не так много, - распорядился завкафедрой. И верный зам таки пошёл, и таки объявил великолепную новость – и курсанты чуть с мест не повскакали от радости. В общем, всё окончилось благополучно: ребятам одним предметом и одной головной болью меньше, академии одной легендой больше – кто ж удержится и утаит в полном секрете такую шикарную байку?! Да и чеки, из-за которых разгорелся весь сыр-бор, были торжественно вручены декану. Неизвестно, что за разбирательства и какие ещё беседы велись в этот день с начальством, но назавтра на проходной опять дежурили Петрович и Санёк, а непонятные детины-сменщики куда-то делись. Наверное, устроились в «Пятёрочку» - кто знает?..